Другой Ленин - Александр Майсурян

Сатирическая газета «Баба-Яга» публиковала такие стихи С. Аша:

Ждали, ждали мы Мессии,Наконец, явился магИ над картою РоссииСел с резинкою в руках.Трет бумагу, как ковригу,Трет свирепо, пот — что град.Стер он Эзель, стер и Ригу,И стирает Петроград.Окруженный странной тайной,Он резинкой, как метлой,Стер Финляндию с Украиной,И прошелся над Москвой.Черт бы взял сего Мессию,Трудно верить на авось: —Вдруг он матушку-РоссиюДа протрет совсем насквозь.

Покидая в последний раз Смольный и садясь в автомобиль, Ленин негромко заметил: «Заканчивается петроградский период деятельности нашей центральной власти. Что-то скажет нам московский?..»

В дороге, под стук вагонных колес, Ленин написал статью «Главная задача наших дней», эпиграфом к которой поставил строки Некрасова:

Ты и убогая, ты и обильная,Ты и могучая, ты и бессильная —Матушка-Русь!

Статья написана в патриотическом ключе, совсем непривычном для Ленина прежде. «Не надо самообманов, — писал Ленин. — Надо иметь мужество глядеть прямо в лицо неприкрашенной горькой правде. Надо измерить целиком, до дна, всю ту пропасть поражения, расчленения, порабощения, унижения, в которую нас теперь толкнули. Чем яснее мы поймем это, тем более твердой, закаленной, стальной сделается наша воля к освобождению… наша непреклонная решимость добиться во что бы то ни стало того, чтобы Русь перестала быть убогой и бессильной, чтобы она стала в полном смысле слова могучей и обильной».

Позднее Ленин даже использовал словечко «Смольный» как нечто вроде ругательства. Услышав от товарищей какие-то высокопарные слова, он свирепо-добродушно наскакивал на них: «Да что вы, батенька, в Смольном, что ли?.. Совершеннейший Смольный… опомнитесь, пожалуйста, мы уж не в Смольном, мы вперед ушли». «Мы наглупили достаточно в период Смольного и около Смольного. В этом нет ничего позорного. Откуда было взять ума, когда мы в первый раз брались за новое дело!»

Все уже привыкли, что Смольный — институт благородных девиц — преобразился в символ революции. Но Московский Кремль!.. «Со своей средневековой стеной, — писал Лев Троцкий, — и бесчисленными золочеными куполами, Кремль, в качестве крепости революционной диктатуры, казался совершеннейшим парадоксом…

Я не раз поглядывал искоса на царь-пушку и царь-колокол. Тяжелое московское варварство глядело из бреши колокола и из жерла пушки. Принц Гамлет повторил бы на этом месте: «порвалась связь времен, зачем же я связать ее рожден?» Но в нас не было ничего гамлетического».

Поэт Демьян Бедный рассказывал: «Все мы, переехавшие тогда из Петрограда в Москву, как-то сначала остро ощущали разлуку с этим городом, остро и даже болезненно, и я насел на Владимира Ильича, как это мы покинули Петроград. А он мне на все мои вздохи и охи… прищуривши так один глаз, говорил всего одно слово:

— Москва…

И он мне так раз десять говорил:

— Москва… Москва… Москва…

Но все с разными интонациями. И к концу речи я тоже начал ощущать, а ведь в самом деле Москва!..»

В новой столице Ленин с женой вначале поселились в двухкомнатном номере гостиницы «Националь». Английский журналист Артур Рэнсом случайно застал главу правительства в гостиничном холле. Владимир Ильич сидел в окружении своего нехитрого имущества: потертых чемоданов, узлов с бельем, связок книг…

А 12 марта, входя в первый раз в Московский Кремль, Ленин тихо воскликнул: «Вот он и Кремль! Как давно я не видел его!..»

Жаркие споры о мире и войне не утихали и здесь. Американец Альберт Рис Вильямс однажды утром столкнулся с Владимиром Ильичем в «Национале».

— Добрый вечер, — усталым голосом поздоровался с ним Ленин.

Такое приветствие в утренний час прозвучало нелепо, и Ленин сразу поправился:

— Нет, доброе утро. Мне пришлось говорить целый день и целую ночь, и я устал. Видите, я даже поднимаюсь в лифте на второй этаж.

Отмена Брестского мира. Против заключения Брестского мира яростно возражала вся тогдашняя оппозиция — от либералов до «левых коммунистов». Но социалисты страстно доказывали, что в Германии вот-вот грянет революция, а либералы в это совершенно не верили. Характерная шутка из либеральной печати (в марте 1918 года):

«— Вы читали Беллами «Через сто лет»?

— Нет… Наверное, что-нибудь насчет немецкой революции?

— Почему вы думаете?

— Да уж очень заглавие подходящее…»

Карикатура из московской газеты «Раннее утро»: карлик Ленин в костюме придворного шута пытается напугать великана Вильгельма, грозно указывая ему на свою армию — горстку разношерстных и весьма убогих оборванцев. Удивленный Вильгельм в ответ только ухмыляется в усы…

«Смеялись, — замечал Ленин, — когда мы говорили, что в Германии может быть революция, нам говорили, что только полусумасшедшие большевики могут верить в немецкую революцию».

Сам Ленин не сомневался, что Германия стоит накануне революции и полного военного краха, но когда это случится — через недели или месяцы, — предсказать трудно. Весной 1918 года ему передали отпечатанный немцами текст Брестского договора. Владимир Ильич повертел нарядную книжку в руках — роскошное издание, прекрасный шрифт, отличная бумага… — засмеялся и сказал: «Хороший переплет, отпечатано красиво, но не пройдет и шести месяцев, как от этой красивой бумажки не останется и следа. Не было более непрочного и нереального мира, чем этот. Немцы стоят у последней ступеньки своего военного могущества, и им суждено пережить величайшие испытания. Для нас этот мир сослужит огромную службу: мы сумеем укрепиться в это время…»

«Падение кайзера близко, — говорил он. — Он не протянет и года. Это можно сказать с уверенностью».

Позднее Ленин писал о германцах: «Они увязли, они оказались в положении человека, который обожрался, идя тем самым к своей гибели… Сначала он невероятно раздулся на три четверти Европы, разжирел, а потом он тут же лопнул, оставляя страшнейшее зловоние».

Что же касается либералов, то, как ни удивительно, те самые люди, которые совсем недавно громче всех обличали «немецкого шпиона Ленина», после Брестского мира сами открыто перешли на сторону Германии. Вождь кадетской партии Павел Милюков говорил в 1918 году: «Германия вышла победительницей из мировой борьбы… Так как мы справиться с большевиками сами не можем, то должны обратиться за помощью к Германии. Немцам выгодно иметь в тылу не большевиков, а восстановленную с их помощью и, следовательно, дружественную им Россию. Немцы — люди практичные, и они поймут, что для их же пользы надо помочь России…»