ОЗЕРО ТУМАНОВ - Елена Хаецкая

— В чем дело? — осведомился Ив сердито. Он ощущал неловкость и сам не понимал, почему. — Мне показалось, я выразился довольно ясно.

— Разве рыцари сражаются в пешем строю? — выпалил Эрри.

— Мы подчиняемся английскому командованию, Эрри, — строго промолвил сир Ив. — Граф Уорвик считает, что надлежит поступать так, а не иначе. Не наше с тобой дело, Эрри, рассуждать об этом. Делай, как велено.

Обоз, размещенный в лесу, позади английских позиций, представлял собой большой лагерь, окруженный телегами и повозками со всех сторон; там имелся лишь один хорошо охраняемый вход. Внутри обоза помещались шатры, телеги с запасом стрел, а также докторская палатка и коновязи. Сотни лошадей недовольно ржали, возмущенные столь близким соседством других животных.

Эрри устроил Единорога с гнедым как можно лучше, внимательно проследил за тем, чтобы они не были обделены овсом, после чего возвратился к своему господину. День вошел в пору зрелости; наступил полдень.

Англичане обжили свои позиции и готовы были теперь встретить врага лицом к лицу. Однако время шло, а французы так и не показались.

Через несколько часов по всей линии разнесся запах съестного: в тылу повара приготовили гигантский обед, сварив, кажется, последнюю курицу и зажарив последнюю свинью в округе. Пролетело от отряда к отряду королевское распоряжение: солдатам разрешалось пообедать и отдохнуть, но, добавил герольд, при звуке трубы, каждый должен будет немедленно возвращаться на свое место.

Лучники поставили луки и стрелы прямо на позиции, чтобы, возвращаясь с обеда, не разыскивать свои места: душа лучника, как известно, сама приводит своего обладателя прямехонько туда, где ждет его лук. Рыцари положили, отмечая свою позицию, на землю шлемы.

Зачерпывая из котла большими котелками на длинных рукоятках — наследием римских легионеров, — солдаты смеялись и заключали пари: каждый пытался угадать, в котором часу появится нынче король Филипп и состоится ли сражение. Принимались ставки, и Эрри, изъясняясь жестами, поставил монетку на то, что французы доберутся до Креси к вечеру, незадолго до заката.

Тем временем небо покрылось облаками, и стемнело раньше времени. Ожидали дождя. Лучники побросали обед и побежали обратно к позициям, дабы заранее позаботиться о своих луках: драгоценные тетивы быстро снимали и прятали в шлемы, стрелы засовывали под плащи.

Буря с грозой пронеслась над лагерем англичан и развеялась так же стремительно, как и началась; море поглотило ее, но после окончания бури светлее не стало — напротив, стемнело еще больше. Надвигалась ночь.

До заката оставалось еще несколько часов, когда на мельнице заметили наконец авангард французской армии. Был послан сигнал, и король Эдуард лично решил проверить, действительно ли приближается враг. Он вскочил на своего белого коня и помчался вперед, навстречу королю Филиппу.

Длинная колонна выползала из леса; с высоких холмов Креси ее было хорошо видно. Убедившись в том, что неприятель менее чем в часе от английских позиций, Эдуард вернулся к своей палатке, разбитой в лесу, неподалеку от обоза.

Один за другим к нему прибывали гонцы, и каждое новое сообщение все больше добавляло англичанину уверенности в грядущем успехе.

Всяк барон, явившийся на зов французского короля, стремился занять то место, какое, согласно его личному мнению, принадлежало ему по праву; поэтому их отряды перемещались в колонне по личному произволу мелких командиров, а общего командования не было вовсе. Более того, совершенно очевидно, что, увидев возле Креси хорошо организованную армию Эдуарда, Филипп оторопел: кажется, он никак не ожидал встретить противника так скоро.

Французы остановились. Точнее, часть их продолжала двигаться, а часть принялась разбивать лагерь приблизительно в трех милях от английского.

Филипп собрал совет, чтобы решить, стоит ли ему атаковать англичан немедленно или же следует подождать завтрашнего утра. В пользу ожидания говорило то немаловажное обстоятельство, что французы ожидали прибытия еще нескольких отрядов — те находились в пути и должны были нагнать основную армию лишь на завтрашний день.

По всем отрядам разнесли приказ французского короля: «Ждать! Отдыхать до утра!»

Некоторые отряды тотчас повиновались. В лагерях застучали топоры, вспыхнули костры…

Но подчинились королю далеко не все бароны. Десятки рыцарей, хорошо осведомленных о своем численном превосходстве и уверенных в грядущей победе, не обратили на приказ никакого внимания.

Ибо кем он был, в конце концов, этот Филипп Валуа? Валуа — новички на троне, и бароны относились к ним как к самым обычным выскочкам. Священные Меровинги — та династия, что заключила личный союз с Иисусом Христом, — ушли в небытие. И как смеет какой-то Валуа указывать знатнейшим французским баронам, когда и как сражаться?

И, поскольку во главе колонны шли наемники-генуэзцы — лучники и арбалетчики, — им поневоле пришлось открыть сражение. Никто не спрашивал их, желают ли они ворваться в чертоги славы на окровавленных крыльях: идущие сзади вынудили их начать.

Солнце низко висело над горизонтом; следовало поторопиться и сокрушить англичан одним-единственным мощным ударом.

Земля гудела, воздух наполнился жужжанием арбалетных стрел. Генуэзские арбалетчики добрались до ветряной мельницы и выстроились лицом к противнику. Рыцари же замешкались. Для того, чтобы произвести сложный маневр и развернуть большой отряд тяжелых всадников, требовалось гораздо больше выучки.

Линия наступления французов разорвалась, и им пришлось несколько раз останавливаться, чтобы командиры французской конницы могли наконец собрать строй и ударить по врагу.

Ив видел, как маленькие, закованные в доспехи фигурки, двигаются по равнине, как кружат они возле мельницы; в наступающих сумерках они казались темно-серыми, едва ли не черными.

Вокруг Ива воцарилась почти полная тишина. Люди молча смотрели, как приближается неприятель. Вот генуэзцы медленно пересекают долину и начинают подниматься по склону, к вершине холма. По старому обычаю, первые выстрелы из арбалетов сделали еще на ходу; ни одна из стрел не долетела до цели. Англичане не отвечали.

И только когда до генуэзцев оставалось не более ста пятидесяти ярдов, взметнулась в небо труба; ее резкий голос зазвучал так, словно начинался уже Страшный Суд и надлежало вставать и являться перед Ангелами и самим Создателем.

Свежая эта нота разорвала густую тишину вечернего воздуха. На миг как будто сделалось даже светлее, но затем небо почернело от стрел, выпущенных английскими лучниками. И в довершение ужаса раздался гром, несколько вспышек рукотворного света разорвало тьму: англичане применили железные трубки, стреляющие небольшими ядрами.