Россия в годы Первой мировой войны: экономическое положение, социальные процессы, политический кризис - Коллектив авторов

Хозяйства помещиков война поставила в экстремальные условия. Земельные собственники были глубоко вовлечены в кредитные отношения. Только по ипотечным кредитам дворяне-землевладельцы выплачивали 250–270 млн. руб. в год{697}. А были еще целевые кредиты (соло-вексельный, мелиоративный, залоговый на сельскохозяйственные товары и др.). Разнообразные связи с торговым, промышленным капиталом империи, и при этом зависимость от крестьянского хозяйства (в части использования их труда, инвентаря, скота), делали помещичье хозяйство неустойчивым при непредвиденной перемене сложившихся обстоятельств. Изменение ситуации на рынке рабочей силы и сельскохозяйственной техники, рынке капиталов, падение спроса на арендную землю со стороны крестьян — все это усложнило ведение крупного хозяйства. При этом рост спроса на сельскохозяйственную продукцию, увеличение государственных закупок для армии побуждали помещиков к поддержанию прежнего уровня хозяйствования и использованию подневольного труда. Ориентированное на внешний сбыт хозяйство помещиков переживало серьезную и глубокую перестройку. К 1917–1918 гг. оно оказалось на грани хозяйственной катастрофы.

До войны (в 1912–1913 гг.) почти четверть пашни (23–25%) помещики сдавали в аренду крестьянам, особенно в среднечерноземных и южных районах Европейской России. Здесь земли были плодородными, а крестьянские наделы — недостаточными. Высокие арендные платежи обеспечивали земельным собственникам постоянную ренту. Во время войны спрос на аренду земли, а значит, и доходы помещиков резко сократились. Кредитная задолженность из-за несвоевременных платежей, новых залогов и перезалогов росла. Результатом всех этих новых условий стала значительная «недовозделанность» помещичьей запашки. Часть крупных хозяйств европейской России, по данным на 1917 г., была просто выключена из сельскохозяйственного производства[92]. Роль помещиков в общем сельскохозяйственном производстве, и без того низкая, достигла, видимо, минимального порога. По данным переписи 1916 г., в Европейской России доля частных владельцев, у которых находилось 49,7% земли, в посевах занимали всего 11%. До войны из помещичьих хозяйств на рынок поступало до половины выращенного урожая (47%), теперь — всего пятая часть (20,6%). До войны четверть пахотных угодий помещики сдавали в аренду. Теперь к этим, фактически уже не возделываемым землям, добавилось и сокращение (тоже в среднем на 25%) собственных посевов. В 1917 г. из довоенных 100 дес. посева в среднем не обрабатывалось около 25 дес.{698} Сравнение динамики посевов у крестьян и помещиков, проведенное А.М. Анфимовым, показывает, что у крестьян за 1914–1916 гг. площадь посевов зерновых и бобовых сократилась на 11,7% (с 77,30 млн. дес. до 68,28 млн.), а у помещиков — на 22,3% (с 8,41 до 6,63 млн. дес.){699} .

Неслыханная для российского крестьянина реальность — пустующая земля без работника — накаляла социальную обстановку в деревне. Латентный конфликт между помещиками и крестьянами начал переходить в активную форму во второй половине 1915 г., что проявилось в росте погромов помещичьих усадеб и самовольных захватов. Покорившись неотвратимой войне и спокойно в целом вынося ее испытания, на втором году войны крестьяне активизировались. Весной и летом 1916 г. крестьянское движение пошло в рост: отмечено 294 выступления, 91 раз правительству пришлось применить силу для усмирения крестьянских бунтов{700}. В 1917 г., летом и осенью, в центральной России ежемесячно фиксировались уже тысячи протестов[93].

Крестьянская активность, которую накаляли еще и солдаты, возвращавшиеся с фронта, была направлена против ближайшего виновника всех бед — помещика. При явной неустойчивости власти в 1917 г. она вылилась в разгромную волну, которая буквально «смела» культурное помещичье хозяйство{701}. В 1917 г. эпицентр крестьянского недовольства находился в центральной России. С началом продовольственной диктатуры Временного, а затем Советского правительства он сместился в районы торгового земледелия и ремесла — Поволжье и Сибирь{702}. Производственная взаимосвязь сельских хозяев — помещиков и крестьян — в условиях войны была уничтожена.

2. Аграрный сектор в региональном аспекте

Аграрная экономика живет по законам, отличным от других сфер хозяйственной деятельности. Она тесно связана с природным фактором и климатическими условиями в разных местностях. Сам сельский труд носит сезонный характер, а его результаты имеют «отложенный характер». Поэтому исследователи за основу изучения изменений в сельском хозяйстве берут отрезки в 5–8, а иногда и 8–12 лет. Именно такой период должен пройти, чтобы перемены проявились в полной мере.

При наличии специализации хозяйство на селе не могло существовать как исключительно монокультурное. Земледелие, животноводство, частичная сельскохозяйственная переработка и местные промыслы были увязаны друг с другом и в целом сбалансированы, а хозяйственный процесс предопределен неизменной последовательностью и взаимосвязанностью операций. Вспашка земли всегда предшествовала посеву, а выращивание той или иной культуры (например, ржи или пшеницы) определяло количество выездов на поля в течение сельскохозяйственного сезона. «Виды на урожай» даже при хороших погодных условиях могли не совпасть с результатами сбора хлебов, если за посевами плохо ухаживали.

Севообороты при выращивании технических и масличных культур были сложнее, чем при выращивании зерновых, где еще обходились традиционным трехпольем. Сельское хозяйство было сложным организмом, где баланс между размером посевных площадей, сенокосов, выпасов, поголовьем скота, удобряемыми площадями складывался и терпеливо поддерживался десятилетиями. Война нарушила это равновесие, хотя первые негативные последствия проявились не сразу. И лишь переписи 1916–1917 гг. показали общероссийскую картину в целом.

По регионам России ситуация в аграрном секторе изменялась по-разному. В 1914 г. она практически не отличалась от предыдущего мирного года. Но осенне-зимние мобилизации и реквизиции рабочего скота 1914–1915 гг. отозвались ориентацией на посев менее трудоемких культур (тех, что требовали меньше выездов на поля). Хороший урожай 1915 г. в производящих губерниях позволил сделать хорошие запасы зерновых, но не изменил нараставшей тенденции сокращения посевов. К тому же погодные условия 1916–1917 гг. на большей части страны оказались ниже среднего, местами на грани недорода (Пензенская, Симбирская и др. губернии). И даже обильные сборы хлебов в Сибири, где урожай выдался обильный, не могли изменить общей неблагоприятной картины.

К этому времени многие крестьянские хозяйства остались без скота или с одной лошадью. Нормальное земледелие становилось невозможным. Разнообразные факты подтверждают общую тенденцию. В 1917 г. в Смоленской губернии малообеспеченных (1 лошадь) хозяйств насчитывалось до 60%, в Тульской губернии доля хозяйств без посева составляла 6,5%, в Калужской — 14,6%, больше 10% — в Симбирской и Курской губерниях{703}. Даже в отдаленной от центра Уфимской губернии доля малопосевных крестьян (до 6 дес. посева) составляла 68%{704}. В центральной России для крестьян купить хлеб становилось предпочтительнее, чем его выращивать.

Все это, а также дефициты потребительских продуктов (сахара, масла, хлопка), порожденные нарушением торговых связей, в конечном счете влияло на образ жизни сельскохозяйственных производителей. Деревня в военную пору выработала разные поведенческие практики, определяемые сочетанием местных и общих, объективных и субъективных факторов. Многочисленные региональные исследования описывают это многообразие, приводя данные об общем росте или снижении хозяйственной активности. Обозначим их общие контуры.

В центральных районах страны (Промышленный, Черноземный), где у крестьян были в основном небольшие наделы, война способствовала возрождению традиционных устоев хозяйствования. Нехватка рабочих рук, скота, рыночная непредсказуемость толкали крестьянина отказаться от производительного, ориентированного на рынок поведения, в пользу сосредоточения на извечной практике самообеспечения. Фактически это означало отказ от модернизации в пользу натурализации хозяйства и ведения потребительского хозяйства.

Эта практика зримо предстает на страницах дневниковых записей крестьянина Ивана Глотова из Архангельской губернии, где преобладало трудовое семейное хозяйство. Вернулся с семьей в родную деревню из военного Петрограда, где «прожитье стало очень дорогое… недостаток почти во всем» (запись от 20 ноября 1915 г.). «Домой приехали, встреча была нерадостная, холодная, неприветливая, встречали как чужих, видно было, что лучше мы бы не приезжали» (запись от 16 марта 1916 г.). Большой семье надо было ужиматься. После раздела земли с братьями начал вести собственное хозяйство. Запись от 18 марта 1918 г.: «Купил у Тихона Платоныча в Задней кобылу за 390 руб. (15 лет). В весну приступил к своему личному хозяйству. Сеяли овес, горох, ячмень и пшеницу вместе с братом Афанасием. Овес и ячмень получен для посева по договору раздела хозяйства. Паровое поле, то есть под рожь и ячмень, переоровывали (перепахивали. — Я. Т.). Масленник после разделили, а остальное вместе, также и навоз возили вместе. Сенокос обрабатывали отдельно…»{705} Из скота у Глотова были одна лошадь и корова на семью из 5 чел.