СТАРИКИ И БЛЕДНЫЙ БЛУПЕР - Г.Гасфорд

Все дети поголовно меня любят, но взрослые относятся по-разному. Одна из местных женщин испепеляет меня ненавидящим взглядом. Когда я прохожу мимо, эта женщина сдирает с себя сандалии и швыряет их в стену.

Паршивая собачонка вприпрыжку бежит мимо, тявкая на желтую бабочку.

Каждый из детишек желает потрогать меня за нос. Как только я присаживаюсь, они слетаются, чтобы потрогать меня за нос. Каждый раз, когда малыш трогает меня за нос, его разбирает истерический хохот, будто бы нос мой – самая что ни на есть смешная штука, и смешнее него никто из детишек ничего в жизни не видывал.

Кормят нас изысканно – ароматной печеной свининой с бататом, можно сделать специальный заказ – стейк из слона, жаркое из обезьяны, мясное ассорти из собачатины, все это приготовлено на костре, который топится кокосовой скорлупой.

Маленькие девчушки, такие застенчивые при чужаках, дарят нам цветы, а после хихикают и прячут лица под ладошками. Мужчины и женщины, которые работали на дороге, когда мы пришли, похлопывают нас по спине. Именно они – тот самый народ, о котором говорит Мао в Красной книжечке, которую Бо Кан Бо всегда читает нам в Хоабини, народ, который сродни океану, в котором партизаны Фронта плавают, а враги тонут. Нация Ви-Си.

Под бетонным обелиском, увенчанным красными металлическими звездами, четыре молоденькие девчушки с одинаковыми голубыми гитарами поют по-вьетнамски "A Hard Day's Night". Музыканты они не бег весть какие, но энтузиазма хоть отбавляй. Они смущаются и забывают слова. Гитары фальшивят. Когда ошибаются, то краснеют и спасают ситуацию смехом, и слушатели смеются вместе с ними.

Сельские старейшины и командир местных чиенси окружили командира Бе Дана, усевшись все вместе на корточках полукругом на деревенской площади. Пулями они рисуют в пыли карты. Каждое влиятельное лицо агитирует за свою позицию противника, которую следует атаковать.

Я пью рисовое вино. Пью много рисового вина. Я пью рисовое вино разлегшись навзничь на джутовых мешках, набитых шелушеным рисом, в окружении двадцати деревенских детишек, которые взяли под свою опеку меня вместе с моим носом.

Когда я засыпаю, горы рушатся, и металл заводит беседу с землей.

На следующий день мы встаем поздно и покидаем деревню, когда начинает смеркаться. С этого момента будем идти только по ночам, потому что уходим из освобожденного района.

Деревня обезлюдела. Дангонговцы с рассвета на дороге, превращают большие камни в маленькие.

Сельские старейшины машут нам на прощанье. "Транг, – говорят они – Победа". И еще говорят "Гиа Фонг" – "Освобождение".

Мы движемся по грунтовой дороге, замаскированной от воздушной разведки саженцами, которые рассажены в ямках через каждые несколько ярдов, и каждый раз, когда по дороге проходят грузовики, эти саженцы выкапывают, а потом сажают обратно.

Свернув с дороги и войдя в лесополосу, мы срезаем побеги, усеянные зелеными листьями, и прикрепляем их к одежде, ранцам и оружию. Мы с радистом Ха Нгоком смеемся, старательно украшая друг друга свежими побегами, пока не становимся оба похожи на кусты с ногами.

Выходим из лесополосы и шагаем вдоль речного берега. Загружаемся на паромную баржу, чтобы переправиться через реку. Паромная баржа сооружена из тяжелых бревен, отесанных вручную и скрепленных болтами. Видавшие виды древесина выцвела добела выше ватерлинии. Два гигантских каната не дают барже уплыть, когда ее толкают шестом через реку.

У паромщика мускулистая грудь, мускулистые руки и ноги. На нем выцветшие обрезанные "ливайсы", вокруг головы обмотана футболка защитного цвета. Он слепой.

Все время пока переправляемся через реку, слепой паромщик с ненавистью глядит на меня. Зрачки его незрячих глаз белы как опалы. "Чую иноземца", – говорит он, и вдруг выхватывает мачете и начинает рассекать им воздух вокруг себя.

Сонг строго что-то говорит слепому паромщику, и он неохотно отдает мачете.

"Гиа Фонг, Донг Чи, – говорит слепой паромщик, когда мы колонной покидаем его баржу. – Освобождение, товарищи".

"Гиа Фонг", – отвечаем мы все.

Отталкиваясь шестом от берега, слепой паромщик кричит нам вслед: "Убейте американца!"

Мы топаем. Мы снова спустились в долину. Соблюдаем полный запрет на шум и сообщаемся только условными сигналами.

Мастер-сержант Ксуан обнаруживает следы от ботинок, крупные и глубокие, следы американцев, а не марионеточной пехоты. Мы замечаем отпечатки прикладов там, где они присаживались отдохнуть. Мастер-сержант Ксуан примкнутым штыком выкапывает мусор, оставшийся после приема пищи из жестянок. Если сухпаи съедены наполовину, значит, бойцы противника планируют вернуться на базу к концу дня. Мастер-сержант Ксуан показывает командиру Бе Дану несколько пустых банок из-под сухпая. Банки еще влажные внутри, и выскребли их дочиста.

Командир прикасается пальцем к носу, что означает "длинноносые", и оборачивается, чтобы отделение могло увидеть этот знак, потом глядит на мастер-сержанта Ксуана. Мастер-сержант кивает головой.

Сигнал передается по тропе, а Боеболка тем временем заявляет громким шепотом: "Я руки и ноги поотрываю этим капиталистам, разжигателям войны. Я наложу в их колодцы. Я изгрызу их лица зубами. Я…"

Командир Бе Дан хватает Боеболку за глотку: "Боеболка, рот закрой, а то я лично тебя пристрелю".

Боеболка принимает надутый вид, но уже молча.

Мы топаем еще сотню ярдов. Где-то далеко слышны разрывы снарядов. Где-то рядом, и все ближе – шмяк-шмяканье чопперов.

Командир Бе Дан сначала подает отделению сигнал ускорить шаг, но когда мы все пускаемся бежать изо всех сил, он неожиданно поднимает руку – Стоп!

– и опускает ее к земле. Мы шлепаемся на животы и расползаемся в укрытия.

Радист Ха Нгок принюхивается, оборачивается на меня, указывает на свой нос, потом зажимает нос и хмурится, безмолвно сообщая: "Американцев чую".

Пока командир Бе Дан изучает местность и знаками распределяет бойцов по оборонительным позициям, Ха Нгок щиплет меня за руку, потом указывает направо по борту. Я ничего не в силах разглядеть, но Ха Нгок указывает опять.

Мы прислушиваемся, надеясь услышать жужжание насекомых, означающее, что мы в безопасности, однако насекомые зловеще молчат. Джунгли, в которых полным-полно шумных птиц, хранят молчание.

Ха Нгок сжимает руку в кулак и проводит кулаком по земле, сообщая: "Слоны приближаются". Бойцы прозвали армейских солдат "Слонами", потому что они очень сильно шумят и таскают с собой очень много снаряжения.

Приподнимаясь на больно сбитых локтях, я слышу слабые ритмично чавкающие звуки. Звуки начинают звучать все громче и громче, и все различимее, покуда не становится ясно, что это удары мачете.