Наследник волшебника - Дэниел Худ

— Я рад, что вам удалось прийти, — сказал он, сноровисто подгоняя пряжку.

Судя по голосу, Сцевола устал не меньше Лайама — а возможно, и больше. Лайам на миг при гляделся к растрескавшейся коже вокруг его глаз, невольно выискивая там предательские круги, но потом вспомнил, что юноша никогда не спит.

— Я получил вашу записку, — не очень-то кстати откликнулся он.

— Мне хотелось поблагодарить вас. Вы сказали, что мне надо молиться. Я молился — и богиня ответила мне.

— Она показала всем, что вас отличает? Как это произошло?

— Вчерашним утром все братья собрались на молитву. Я тоже пошел, хотя и молился всю ночь, — глаза больного юноши увлажнились. — А потом мы услышали, как по Храмовой улице с шумом движется войско. Бойцы вошли в храм и встали вокруг меня.

— Вы что — их видели? И все остальные тоже?

— О да, мы все видели их, — сказал Сцевола с благоговейным трепетом. — Они окружили меня, а потом сняли шлемы, и оказалось, что каждый воитель болен сквернавкой. Вы можете себе это представить? Герои, пораженные тем же недугом, что и я, отдавали мне почести.

Лайаму это знамение показалось довольно сомнительным, но его порадовало настроение юноши. Сцевола уже не казался тем подавленным и угловатым мальчишкой, каким он выглядел в день их знакомства.

— Тогда почему Клотен по-прежнему иерарх? Почему вы не сменили его? И зачем вам вменяют в обязанность выйти на поле чести?

Сцевола склонил голову набок, словно вопросы показались ему странными.

— А почему бы ему не быть иерархом? Это знамение означает всего лишь, что я отмечен моей госпожой, а не то, что Клотен лишается ее милости.

Лайам нахмурился. Он не был согласен с таким толкованием знака, поданного Беллоной. С его точки зрения, таинственные воители, обнажив головы, оказали Сцеволе почести как первому в храме лицу, что несомненно лишало Клотена всех его полномочий. Но юноша не обратил внимания на тень, пробежавшую по лицу собеседника; он был слишком занят своими мыслями.

— Правда, он, кажется, все еще сомневается в истинности видения… и кое-кто также воспринял его с трудом, но… Что же касается поединка, то участие в нем — мой долг. Бой проводится во имя нашей богини и должен при любых условиях состояться.

«Завтра в Саузварке никто не умрет», — вспомнил Лайам вчерашнее пророчество черной жрицы. Он принялся размышлять, как сообщить об этом Сцеволе, но вскоре с облегчением понял, что тот в этом сообщении и не нуждается.

— Известно ли вам, Лайам Ренфорд, что подобные поединки могут заканчиваться вничью? Хранитель оружия Эластр сказал мне: если поединок продлится достаточно долго, и при этом никто не погибнет, и кровь не прольется, то такой исход явится знаком к примирению обеих сторон.

Он улыбнулся, сдержанно и грустно. Его обезображенное лицо удивительным образом похорошело.

— А теперь я должен идти. Скоро прозвучит первый сигнал.

Лайам двинулся следом за юношей, стараясь не поднимать глаз.

В главном зале Сцевола на миг задержался. Он преклонил колени у алтаря, затем встал и быстрой походкой направился к выходу. Уже в дверях молодой иерарх повернулся и удивленно спросил:

— Вы идете?

— Я подежурю здесь, — сказал Лайам, указав на алтарь. — На случай, если воры вздумают тут пошарить, пока все будут увлечены поединком.

Сцевола обдумал его слова, глядя на пламя костра, разведенного в яме.

— Да, конечно. Пожелайте мне удачи, Лайам Ренфорд.

— От всей души желаю вам выполнить все, что вами задумано.

Юноша поднял глаза к куполу, потом вновь перевел взгляд на собеседника.

— И вам удачи, квестор Лайам.

Страж, маячивший у дверей, куда-то девался.

«Наверное, малый вышел наружу, — подумал Лайам озадаченно. — И стоит на ступеньках».

Он вовсе не полагал, что останется в храме один.

Лайам на цыпочках прокрался к выходу, чтобы проверить свое предположение, и в этот момент на улице запели рога. Потом прозвенела труба — раз, другой — и умолкла. Лайам осторожно приоткрыл дверь — чуть-чуть, ровно настолько, чтобы можно было, не привлекая к себе внимания, выглянуть, — и в щель тут же просунулась голова Мопсы.

— Ну, ты идешь? Они уже начинают!

Лайам от неожиданности отпрянул, сердце его бешено заколотилось.

— О боги, Мопса, никогда так больше не делай!

— Чего не делать? Ты что, не хочешь это увидеть?

На улице кто-то произносил речь, очевидно, обращаясь к собравшимся. Скорее всего, иерарх храма Фортуны. Голос Лайаму был незнаком, а слов разобрать он не мог. Девчонка тем временем продолжала беззастенчиво пялиться на него.

— Ну?

— Нет, — быстро ответил Лайам и, наклонившись, взял Мопсу за плечи. — Я никуда не пойду. А ты пойдешь. Ты встанешь снаружи и будешь следить за всем, что там происходит. Если поединок закончится или если просто кто-то захочет сюда войти — свистнешь. Ты умеешь свистеть?

— Ха! — выдохнула Мопса с таким видом, словно Лайам спросил, умеет ли она ходить. — Конечно, умею! А что ты собираешься делать?

— Это тебя не касается. Просто стой там и смотри.

Он вытолкнул девчонку из храма и бросился к алтарю. Лайам полагал, что в главном зале святилища будет торчать караульный, и прихватил с собой Фануила, чтобы дракончик того усыпил. Наличие стража вносило в ситуацию определенность. Убрав его, можно было действовать без помех. Теперь же, когда охранник куда-то девался, оставался риск, что в любую минуту он может сюда войти. Впрочем, выбора у Лайама не оставалось. Приходилось положиться на Мопсу и… на удачу.

«Фануил! — мрачно окликнул он. — Ты где?» «На крыше, мастер. Где наш охранник?» «Не знаю, но тут его нет. Дай мне знак, если кто-то двинется к храму. И скажи, что там происходит?»

«Иерарх Клотен выкрикивает свои обвинения. Жрец в красном слушает. Гвидерий молчит».

«Рассказывай мне обо всем».

Лайам осмотрел алтарь, полку, вырубленную за ним, и сундук, на ней помещавшийся… Затем взгляд его побежал к куполу — по звеньям цепи. Да, забраться туда будет непросто, — впрочем, должно быть, не сложнее, чем подняться по внешней стене.

Сбросив сапоги, Лайам вспрыгнул на полку и взялся за цепь. Зазоров в ней не было, но звенья были достаточно велики, чтобы хвататься за них. Металл показался ему жутко холодным.

«Иерарх Гвидерий отвечает Клотену».

Лайам сосредоточенно пыхтел, перебирая руками. Поначалу все шло не так уж и плохо; звенья были достаточно широки, чтобы служить опорой для ног.

«Я юркая, проворная ящерка, ящерка, ящерка», — повторял он снова и снова, поднимаясь по холодной, сухой цепи. По спине его заструился пот.