Скандал - Джейн Кренц
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не вижу, почему я должен проявлять хоть какой-то интерес к будущему внучки Канонбери и внука Пеппингтонов, — заметил Саймон.
Эмили мимолетно улыбнулась:
— Я знаю, милорд. Сначала я тоже не слишком задумалась нал этим, но потом начала размышлять, какую важную роль в жизни человека играют его дети и внуки, если вы понимаете, что я имею в виду…
Саймон глядел на нее, не отрываясь:
— Нет, я не понимаю, что вы имеете в виду. О чем вы сейчас вообще говорите?
— О наших детях, милорд. — Эмили скромно отпила глоточек чаю.
На мгновение Саймон потерял дар речи.
— О наших детях? — выдавил он наконец. И тут его охватило небывалое, неведомое ранее возбуждение. — Уж не говорите ли вы мне, что ждете ребенка?
— Ну, пока я этого утверждать не могу. Скорее всего нет. По-крайней мере, сейчас. Но полагаю, это скоро случится при наших отношениях… — Эмили порозовела, но по-прежнему улыбалась.
Араминта вздрогнула и поперхнулась глотком чая.
— Прошу прощения, — сказала она, с трудом хватая ртом воздух.
Саймон не обратил на свою тетушку никакого внимания. В этот миг он думал только о том, как начнет округляться Эмили, вынашивая его ребенка. Он вдруг понял, что до сих пор не слишком-то задумывался о будущем. Все его планы сконцентрировались на прошлом. А теперь Эмили сидит здесь и говорит, что у нее могут быть дети. Его дети.
— Вот проклятье! — пробормотал он.
— Да, я вас понимаю, милорд. Несколько шокирует, когда об этом начинаешь думать подобным образом, правда? Но нам несомненно нужно задуматься. И признаюсь, именно мысль о том, как мы будем любить и лелеять наших собственных детей, заставила меня понять, что вы не можете желать зла внучке Канонбери или внуку Пеппингтона. Жестокость вам не свойственна, милорд. В глубине души вы благородны и великодушны, я-то знаю…
Саймон молча смотрел на Эмили. Он понимал, что ему следовало бы сделать ей хорошее внушение, чтобы она не смела касаться его деловых проблем, но он, похоже, был не в силах отогнать от себя видение своего сына у нее на руках…
— Как вы думаете, у нашего сына будут ваши глаза? — медленно произнесла Эмили, словно прочтя его мысли. — Я представила сейчас, как он будет бегать по дому. Неугомонный и озорной. Вы станете учить его своим приемам борьбы, как учите сейчас моих братьев. Мальчики обожают подобные вещи.
— Я полагаю, мне пора, — тихо сказала Араминта, поднимаясь. — С вашего позволения.
Саймон едва заметил, как удалилась его тетушка. Когда за ней тихо закрылась дверь, он понял, что все еще смотрит на Эмили, представляя ее с темноволосым золотоглазым младенцем у груди. Или, пожалуй, с зеленоглазой рыжеволосой малышкой.
— Саймон? — Эмили вопросительно заморгала.
— Прошу прощения, но, кажется, кое-какие дела требуют моего внимания в библиотеке, — рассеянно произнес Саймон, вставая со стула.
Двадцать три года он цеплялся за прошлое. Это давало ему силы, волю, стойкость. Но он осознал наконец, что в тот день, когда женился на Эмили, он уже ступил в будущее, хотел он этого или нет.
Тем же вечером, входя в один из своих клубов, Саймон все еще пытался отогнать видение — Эмили, окруженная их детьми. Он все еще чувствовал неловкость и странную неуверенность в собственных намерениях.
По велению судьбы первыми, кого он увидел в клубе, оказались Канонбери и Пеппингтон.
Перед Саймоном вдруг возникли образы глупой внучки Канонбери, падающей в обморок на балу, и серьезного юноши Пеппингтона, постигающего науку управления земельными угодьями. С глубоким вздохом он направился к двум своим старым врагам.
Без дальнейших размышлений Саймон сделал Канонбери и Пеппингтону предложение о продаже канала… Огромное потрясение, отразившееся на лицах обоих джентльменов, принесло ему чрезвычайное удовлетворение.
Канонбери поднялся с болезненной медлительностью.
— Весьма признателен вам, сэр. Мне хорошо известно, что еще совсем недавно у вас были другие намерения — намерения, которые погубили бы Пеппингтона и меня. Можно спросить, что заставило изменить решение?
— Это не какая-то уловка, нет, Блэйд? — подозрительно спросил Пеппингтон. — Последние шесть месяцев вы держали нас на грани катастрофы. С чего бы вам отпускать нас теперь?
— Моя жена не устает повторять, что я благороден и великодушен по натуре. — Саймон холодно улыбнулся.
Канонбери порывисто сел и взял свой бокал портвейна.
— Понимаю.
Пеппингтон достаточно пришел в себя от изумления, чтобы смерить Саймона изучающим взором.
— Странные создания жены, не правда ли?
— У них, определенно, есть склонность к усложнению жизни мужчин, — согласился Саймон. Пеппингтон задумчиво кивнул:
— Благодарю вас за великодушие, сэр. Мы с Канонбери прекрасно понимаем, что не заслужили его. То, что случилось двадцать три года назад… не было хорошим поступком с нашей стороны.
— Мы в долгу перед вами, Блэйд, — пробормотал Канонбери.
— Нет, — сказал Саймон. — Вы в долгу перед моей женой. Постарайтесь не забывать этого.
Он повернулся на каблуках и зашагал прочь от двух стариков, которых ненавидел в течение двадцати трех лет.
Он вышел в ночь, смутно почувствовав, как его отпустила какая-то тяжесть. Ему стало легче, свободней, спокойней, словно он развязал старую ржавую цепь и высвободил какую-то частицу себя, долгие годы томившуюся в плену.
Отчаянное послание Бродерика Фарингдона пришло на следующий день. Эмили как раз обсуждала с поваром меню приема. Обсуждение переросло в бурные споры.
— Я не против того, чтобы на столах были некоторые из ваших замечательных экзотических восточных яств, — решительно убеждала Эмили этого странного человека с золотой серьгой в ухе. — Но не следует забывать, что большинство гостей непривычно к заморским деликатесам. Англичане не слишком любят рисковать с необычной пищей.
Смоук гордо выпрямился:
— Его светлость никогда не жаловался на мою кухню.
— Ну разумеется, — успокаивающе сказала Эмили. — Вы готовите просто превосходно, Смоук. Но боюсь, у его светлости гораздо более изысканный и тонкий вкус, чем у большинства тех, кого мы собираемся угощать на этом приеме. Речь идет о людях, которые не считают трапезу полноценной, если не подают гору вареного картофеля и мяса.
— Мадам совершенно права, Смоук, — вмешалась экономка. — Пожалуй, нам надо подать немного заливного палтуса. А также колбасы и, возможно, немного языка…
— Колбаса! Язык! — Смоук пришел в неистовство. — Я не позволю, чтобы в этом доме подавали какие-то жирные колбасы или языки.
— Ну, тогда прекрасно подойдет немного холодной ветчины, — с надеждой предложила Эмили.