Девочка, которая зажгла солнце - Ольга Золотова

совсем маленькой, мама часто возвращалась с работы в дурном настроении, и мы с папой ничего не могли с этим поделать, терпели и терпели каждое ее раздражение и постоянно хмурое лицо. Все начиналось с простого выкрика или жалоб, а заканчивалось ссорой родителей. Но потом к нам пришла какая-то странная женщина, наверное, мамина подруга или близкая знакомая, и поделилась с ней своим не менее странным секретом. Она сказала, что, чтобы не злиться и чувствовать себя лучше, нужно съесть что-нибудь сладкое, и все вновь встанет на свои места. И тогда мы завели отдельный ящик, в котором хранятся десерты к чаю и успокаивающие «вечерние» лакомства — по правде тебе скажу, не встречала лекарства куда более эффективного, чем добрый кусочек бисквитного торта перед сном или лимонный леденец с горячим чаем.

— Я уже не маленькая, чтобы ты рассказывала мне всякие глупые сказки. Задавай свой вопрос. И перестань общаться со мной, как с ребенком, потому что…

— Потому что ты уже давно выросла, — скривилась Хлоя и сделала сморщенное лицо, цепляя длинными ногтями еще одну конфету из пока еще полной коробки. — Если хочешь, я могу сказать, что от таких занятий портится фигура, и сладкое нужно вообще исключить из своего рациона. Или сделать вид, что мы обе важные персоны и обращаться к тебе на «вы», посочувствовать, вздохнуть и заключить банальные вещи — все твои проблемы временные, они рано или поздно разрешатся или забудутся, а потому тебе остается только сидеть сложа руки и надеяться на якобы исцеляющую силу времени. Но я не хочу так, понимаешь? Тогда потеряется та волшебная нить откровения, которая из недо-взрослых и недо-серьезных людей делает нас малыми детьми. Никогда не замечала, что старшие ведут себя по-другому, будто намеренно проводя между собой и нами жирную разделительную черту? Вычеркивают из своей жизни ночные сказки у костра, никогда не рисуют по вечерам, не говорят и глупостях и, наверное, уже забыли, каково это — искренне смеяться и радоваться. У них только работа и связи, а на прекрасное и удивительное места не остается; глядя на расцветающее вдали солнце, подобно восстающему из земляного плена пылающему обручу, они наблюдают только очередной восход, за которым последует напряженный день, полный суеты и обязанностей; держа в руках поздним вечером такую же коробку, посчитают калораж одной конфетки и отложат небрежно в сторону, убивая в себе соблазн в погоне за чем-то идеальным и недосягаемым… Хочешь быть, как они? Тогда мне останется лишь посочувствовать такому желанию.

Рэйчел удивленно насупилась, видимо, не зная, что на это можно ответить, но Хлоя ее опередила:

— Давай вернемся к тому самому вопросу, пчелка. Я не буду торопить тебя с ответом сию же секунду, могу ждать день или даже два, но ты должна будешь ответить мне честно или… разберись с этим хотя бы внутри себя. Подумай теперь: уверена ли ты, что Джек на самом деле несчастен? Может, тебе хочется так думать и быть единственной заступницей с невидимыми крыльями за спиной?

Робертсон даже вздрогнула от прозвеневших слишком резко в мягкой тягучей тишине слов, но затем заключила про себя как можно более ободряюще: «Она ведь шутит, правда? Как человек может быть счастливым и… так себя вести? Эти люди улыбаются чаще, чем моргают своими чудесными, наполненными светом глазами; они за милю излучают жизнерадостность и какую-то непонятную и необъяснимую для других любовь, которой сами до краев пресыщены, и теперь осторожно несут с довольными лицами, все же расплескивая незначительную часть в разные стороны и того не замечая… Они другие, и Джек совершенно на них не похож. Он задумчив, угрюм, и именно поэтому я пытаюсь добавить в его серую жизнь ярких красок, цвета и смеха, но… Вдруг это все правда, и он чувствует себя счастливым и вполне спокойным? Если моя искренность однажды растворится внутри него и не найдет отклика — окажусь ли я бесполезна? Нет, друзья так не поступают. Прекрати ныть, Рэй, иначе напридумываешь себе слишком многого, а оно тебе совершенно ни к чему. Он несчастлив. Здесь не должно быть сомнений, даже на самую малость секунды. Таким людям не нужно засовывать в себя еду насильно, наполняя ноющий живот сладостями и тем самым пытаясь приглушить рвущую изнутри печаль и тоску — они зажигают свечи холодными вечерами и нарезают кусочки волшебно пахнущего шоколадного торта, не прерывая шутливого спора о литературе или искусстве; раскладывают их по небольшим тарелкам, поливая сверху карамельным или кофейным сиропом, прибавляя щепотку кокосовой стружки поверх своего и чужого лакомства; а затем сидят долго-долго, наслаждаясь друг другом, созданным своими руками чудом и нотками горького шоколада в сочетании с крепким горячим чаем. Такие люди хранят старые фотографии глубоко в своем сердце, иногда прикасаясь к ним и заставляя черно-белые моменты слегка встрепенуться и наполнить душу ушедшей в прошлое радостью — вместо того, чтобы с болью в груди рухнуть в драгоценные воспоминания и забыться ими в страшной лихорадке, а после вынырнуть в реальность и возненавидеть ее всем своим существом. Они не скрывают своих чувств, потому как это бессмысленно, и для этих счастливчиков дружба, любовь и привязанность являются чем-то сладким, легким и таким простым, что от восторга кружится голова и теряется дар речи. Теперь я сомневаюсь даже в том, могу ли назвать счастливой саму себя — раньше все было куда проще. Пробежишься босиком по траве только что стриженной лужайки, и из груди рвется восхищенный крик; сделаешь глоток теплого какао и почувствуешь мигом, как это приятное тепло растекается по венам, смешиваясь с кровью и заставляя думать, будто в тебе течет не красная соленая жидкость, а шоколадный напиток зимы и уюта; откусишь краешек конфеты, расплываясь в чудесной улыбке от одного только вкуса, будь то освежающая фруктовая начинка, мятные крупицы или дробленые зерна ореха, смешанные с нежной сладкой нугой или сливочным кремом. Ведь раньше этого всего с лихвой хватало, чтобы смело назвать себя счастливым и убежать прочь от серьезных раздумий и плохих мыслей, а сейчас… Все стало слишком сложно для человека — не так уж и много солнца в картине плачущей осени, еще меньше любви и ласки, способных согреть в самый холодный дождь, мало веселья… и прежней жизни становится недостаточно, будто людям нужно то, чего они сами понять еще не в силах».

— Я не знаю, прости… — попыталась оправдать себя девочка и поспешила перевести тему, чтобы только не чувствовать этого исполненного жалостью и сочувствием взгляда. Она демонстративно взяла еще одну сладость