Дикая - Шерил Стрэйд

Я вынула фильтр и принялась накачивать эту сомнительную жидкость в бутылку. Помпа фильтра ходила все так же тяжело, как и в первый раз, когда я проделала это в Голден-Оук-Спрингс. Но эту воду, настолько грязную, что ил наполовину забил мой фильтр, накачивать было особенно трудно. К тому времени как я наполнила одну бутылку, руки у меня тряслись от усталости. Я вытащила аптечку, достала таблетки йодина и бросила две штуки в бутылку. Я брала их с собой именно на такой случай — если мне придется пить воду ужасного качества. Даже Альберт, очищая мой рюкзак в Кеннеди-Медоуз и безжалостно бросая другие вещи в кучу, от которой предстояло избавиться, счел таблетки йодина хорошей идеей. Альберт, которого в тот же день свалил с ног амебиаз — болезнь грязной воды.

Я уселась на брезент и осушила одну бутылку, потом другую. Теплая вода отдавала железом и илом, однако мне редко приходилось пробовать что-то, столь же восхитительное на вкус.

Мне нужно было подождать тридцать минут, чтобы йодин сделал свою работу, прежде чем воду было безопасно пить. Я умирала от жажды, но отвлекала себя, наполняя водой другую бутылку. Закончив, расстелила на илистом берегу брезент, встала на него и сняла одежду. На закате ветер стал мягче. Ласковыми порывами он охлаждал перегретые участки моей обнаженной кожи. Мне и в голову не пришло, что кто-то еще может идти за мной по маршруту. За весь день я не видела ни единой живой души, и даже окажись здесь кто-нибудь, я была слишком обессилена обезвоживанием и истощением, чтобы тревожиться об этом.

Я бросила взгляд на часы. Прошло двадцать семь минут с того момента, как я бросила таблетки в воду. Обычно к вечеру я успевала адски проголодаться, но сейчас у меня даже не возникло мысли о еде. Вода была моим единственным желанием.

Я уселась на брезент и осушила одну бутылку, потом другую. Теплая вода отдавала железом и илом, однако мне редко приходилось пробовать что-то, столь же восхитительное на вкус. Я чувствовала, как эта вода движется во мне. Но даже выпив две бутылки по тридцать две унции, не полностью восстановила водный баланс. Голода я по-прежнему не ощущала. Я чувствовала себя так же, как в первые дни на маршруте, когда усталость была настолько всепоглощающей, что единственным, чего жаждало мое тело, был сон. А теперь единственное, чего оно хотело — воды. Я вновь наполнила бутылки, очистила воду йодином и снова выпила обе.

Два часа спустя я проснулась от смутно приятного ощущения, что меня гладят крохотные прохладные ладошки.

К тому времени, как я утолила жажду, было уже темно и поднималась полная луна. У меня не было сил поставить палатку — задача, которая теперь требовала всего лишь каких-нибудь двухминутных усилий, но в данный момент казалась геркулесовым подвигом. Да мне и не нужна была палатка. После тех первых дождливых дней на маршруте с небес не упало ни капли. Я снова натянула одежду и расстелила поверх брезента спальный мешок, но было все еще слишком жарко, чтобы залезать в него, и я легла сверху. Я слишком устала, чтобы читать. Даже просто для того, чтобы смотреть на луну, требовались некоторые усилия. С того момента как я пришла сюда и выпила сто двадцать восемь унций сомнительной по качеству воды, прошло несколько часов — а в туалет мне по-прежнему не хотелось. Это было феноменальной тупостью — отправиться через Хэт-Крик-Рим со столь малым количеством воды. «Никогда больше не буду такой легкомысленной», — пообещала я луне, прежде чем уснуть. Два часа спустя я проснулась от смутно приятного ощущения, что меня гладят крохотные прохладные ладошки. Я чувствовала их повсюду — на ногах, руках, лице, в волосах, на шее, на ладонях. Их прохладный легкий вес ощущался сквозь футболку на груди и на животе.

— Ммм, — промычала я, чуть повернувшись на бок, а потом открыла глаза — и медленно, друг за другом, осознала факты действительности.

Фактом была висевшая в небе луна, и то, что я сплю под открытым небом на брезенте, — тоже было фактом.

Фактом было то, что я проснулась от ощущения маленьких холодных ладошек, нежно поглаживавших меня, — и то, что маленькие холодные ладошки действительно нежно поглаживали меня.

А потом я осознала последний факт — более монументальный, чем даже сама луна: тот факт, что эти крохотные прохладные ладошки были не ладошками, а сотнями маленьких холодных черных лягушек.

Маленьких, холодных, скользких черных лягушек, прыгавших по всему моему телу.

Каждая из них была размером примерно с ломтик картофеля. Это была целая армия земноводных, орда влажных гладкокожих созданий, огромная волна перепончатолапых мигрантов — и я оказалась на их пути, когда они прыгали, ползли, вылезая из пруда на полоску глины, которую, несомненно, считали своим частным, собственным пляжем.

Через мгновения я уже уподобилась им — прыгая, подскакивая, — подхватила рюкзак, брезент и все остальное, что успела разбросать, и кинулась в заросли кустов подальше от берега, вытряхивая лягушек из волос и складок футболки. Их было так много, что, несмотря на все старания, я все же раздавила босыми ногами несколько штук. Оказавшись наконец в безопасности, я стояла, наблюдая за ними, видя лихорадочные движения их маленьких темных телец в ослепительном лунном свете. Нескольких заплутавших лягушек вытряхнула даже из карманов шортов. Я перетащила свои вещи на небольшой открытый участок, который показался мне достаточно плоским, чтобы поставить палатку, и вытащила ее из рюкзака. Мне даже не нужно было смотреть, что я делаю. Палатка была поставлена в мгновение ока.

Я вылезла из нее только в половине девятого утра. Для меня это было поздно — примерно как полдень в моей прошлой жизни. И ощущения были примерно такими же. Как будто накануне я допоздна накачивалась алкоголем. Я стояла сгорбившись, мутным взглядом озирая окрестности. Писать мне по-прежнему не хотелось. Я свернула лагерь, накачала в бутылки новую порцию грязноватой воды и пошла на север под обжигающе горячим солнцем. Было даже жарче, чем накануне. Не прошло и часа, как я едва не наступила еще на одну гремучую змею, хотя она любезно предостерегала меня грохотом своей погремушки.

К полудню всякие мысли о том, чтоб за один день добраться до государственного мемориального парка «Водопады МакАртур-Барни», полностью испарились. Об этом нечего и мечтать. Я слишком поздно вышла, ноги опухли и стерты в кровь, а жара была оглушительная. Вместо этого я немного свернула с маршрута — зайдя в Кэссел, где, как обещал мне путеводитель, был небольшой магазинчик. К тому времени как я до него добралась, было почти три часа дня. Я сняла с плеч рюкзак и уселась на деревянный стул на старомодной веранде магазина, почти ничего не соображая от жары. Большой термометр показывал +39 в тени. Я пересчитала свои монетки, едва не расплакавшись и понимая, что сколько бы их ни было, на бутылку лимонада все равно не хватит. Желание выпить лимонада стало настолько огромным, что его уже нельзя было больше назвать жаждой. Оно было скорее похоже на ад, растущий в моих внутренностях. Бутылка должна была стоить 99 центов, или 1 доллар 5 центов, или 1 доллар 15 центов — я не знала, сколько именно. Но у меня осталось всего семьдесят шесть центов — и этого было недостаточно. Но я все равно зашла в магазин — просто чтобы посмотреть.