Походы и кони - Сергей Мамонтов

Должен сказать, что полковник Сапегин был прекрасный и энергичный офицер. В Новороссийске мы только благодаря ему влезли на пароход. Был январь 1920 года. Был лютый мороз, а снегу мало.

БОИ У РОСТОВА

Мы вернулись на фронт в Батайск и присоединились к конно-горной батарее. В наше отсутствие бои не прекращались, и с нашим прибытием мы приняли в них живейшее участие. Красным никак не удавалось перейти через Дон, несмотря на превосходство сил, на высокий берег и на то, что Дон замерз и не представлял препятствия.

Героем этих многочисленных боев можно смело назвать полковника Кузьмина с его Первым офицерским конным полком. Чуть что, он бросался в атаку, прорывал фронт, брал пленных и орудия. Был он необыкновенно счастлив, имел всегда успех и мало потерь. Люди его обожали. Но и все остальные полки и батареи были на должной высоте.

Ночью 8 февраля 1920 года наша корниловская пехота заняла внезапно станицу Гниловскую, вышла во фланг Ростова и заняла город. Наш кавалерийский корпус ввели в Ростов и разместили там. Но на востоке, на Манычском фронте, донцы не смогли остановить многочисленную конницу Буденного, которая пыталась охватить широким обходом с тыла всю Добровольческую армию у Ростова. Укрепления на Маныче были рассчитаны на лето, а морозы сковали воды и болота и сделали укрепления недействительными. Да и донцы были не те, что прежде. Глубокой ночью в лютый мороз — все скрипело кругом — нашу кавалерию вывели опять из Ростова в Батайск, чтобы идти навстречу Буденному на Сальск. Мы покинули Ростов без боя и без нажима со стороны красных.

НАВСТРЕЧУ БУДЕННОМУ

За два дня похода к Мечетенской значительно потеплело. Снег сошел, стало почти тепло. Дождя не было, бывали туманы. Сальские степи, куда мы шли, — холмистая местность без деревьев. Тут находятся Донские конные заводы и живут калмыки.

Чтобы противодействовать охвату нашего тыла Буденным, сосредоточили всю нашу кавалерию у станицы Мечетенской. Наши силы состояли из регулярного корпуса кавалерии под начальством генерала Барбовича. Корпус насчитывал примерно пять тысяч шашек с пятью конными батареями и был в прекрасном состоянии.

Но массу нашей конницы составляли казаки: донцы и кубанцы. Они были в плохом состоянии. Донцы были деморализованы потерей своей территории и были небоеспособны. Они потеряли дисциплину, бросали пики и винтовки, чтобы их не посылали в бой. Во всяком случае они не были нам, Добровольцам, явно враждебны. Они исполняли приказы нехотя. Было их по всей Армии, вероятно, от четырех до пяти тысяч шашек.

Совсем иначе вели себя кубанцы. Они были сплочены, собирали кинутые донцами винтовки. У каждого всадника были две, иногда три винтовки за плечами. Но они были к нам определенно враждебно настроены. Драться с красными не желали. При дальнейших походах нам отсоветовали идти теми же дорогами, которыми идут кубанцы. Открытых столкновений как будто не было, но где-то на реке Кубани казаки перегнали все лодки на другой берег и намеренно обрекли 4-й батальон Корниловского полка на гибель. Недалеко от Екатеринодара на совещании кубанцев и донцов было принято решение не следовать приказам командующего генерала Деникина, не ехать в Крым, не отходить на Тамань, а идти в Грузию. Потом же казаки плакались, что будто бы русские части покинули их в Новороссийске.

Конечно, не все донцы и кубанцы поддались красной пропаганде, были и такие, которые держались за Добровольцев. Но большинство митинговало. Кубанцы поверили, что красные признают их независимое государство, как только они порвут с нами, Добровольцами. Кубанцев было примерно столько же, сколько донцов, то есть от четырех до пяти тысяч шашек.

Были терские казаки, немного лучше сохранившиеся, под командой нашего знакомого, генерала Агоева. Но их было немного, от двух до двух с половиной тысяч шашек. Были калмыки, вполне нам верные, но их было всего шашек пятьсот—шестьсот. Всего с нашей стороны было собрано от пятнадцати до восемнадцати тысяч шашек. Грозная сила, если бы казаки были прежние. Мы же знали, что весь удар придется вынести только нашему корпусу.

Как всегда у бюрократов, на бумаге все обстояло отлично. Командование наивно надеялось, что казаки будут драться. Лучше бы они нам дали полк Дроздовцев или Корниловцев с двумя батареями, и мы Буденного бы раскатали.

У Буденного были массы конницы. Говорили про сто тысяч, но это преувеличено. Конечно, можно ошибиться, но вот то, что видел своими глазами: у красных было, по-моему, от двадцати пяти до тридцати тысяч шашек. Огромное количество. Но все это были новые формирования без хороших офицеров, да и сам Буденный был только вахмистром. У нас же каждый всадник участвовал уже в большом количестве боев и были прекрасные начальники. Наша артиллерия хоть уступала красной в количестве батарей, но по качеству оказалась много выше. У нас было пять батарей: две гвардейских, две наши и 8-я конная, 7-я присоединилась поздней.

МЕЧЕТЕНСКАЯ

В станице Мечетенской нас построили в громадное каре. С одной стороны регулярная кавалерия, с другой донцы, с третьей кубанцы, с четвертой терцы. Прилетел на самолете генерал Деникин и обратился к нам с речью. Но был ветер и плохо слышно. Кроме того, он говорил долго, и вскоре это стало утомительно и скучно. Тут нужен был бы Врангель, в черкеске, на чудном коне, осадивший коня и кинувший, как под Спицевкой, несколько слов. Это могло бы зажечь казаков. А не сутулая пешая фигура Деникина и длинная малопонятная речь.

Нас, регулярных, пропагандировать было не нужно, мы были в прекрасном состоянии, а вот казаки были небоеспособны, и речью их боеспособными не сделаешь. На бумаге было нас от пятнадцати до восемнадцати тысяч, а на деле дрались только пять тысяч. Лучше бы вместо речи дали бы нам Корниловский полк, и все было бы в порядке. А казаков можно было увести в тыл, от них никакой пользы, а мог быть и подвох. Не знаю, кто командовал операцией под Егорлыцкой, наверное, сам Деникин, лучше бы был Врангель. Но Деникин не любил Врангеля. А казаки его любили. К сожалению, играли роль симпатии и антипатии, которые вредили делу.

После речи наш регулярный корпус пошел к станице Егорлыцкой, но в станицу не вошел, а встал возле, построившись в резервную колонну. Не ввели нас в станицу, вероятно, из-за двух причин: во-первых, чтобы скорей быть готовыми к бою, а во-вторых, из-за недоверия к кубанцам: напасть на расквартированных легче, чем на стоящих в строю. Так в резервной колонне мы простояли всю ночь. К счастью, было не очень холодно и не было дождя. Донцы остались в Мечетенской, а где находились кубанцы, не знаю. Думаю, в Егорлыцкой — видел небольшие кубанские части, отходящие из станицы.