Рота, подъем! - Александр Ханин

– Спишь?

– Никак нет, – вскочил я, растирая заспанную рожу.

– Пойди, умойся.

Я вымыл лицо холодной водой из-под крана и вышел к комбату.

– Товарищ гвардии майор…

– Оставь это… Открывай ружпарк.

– Только дежурному по полку сообщиться надо.

Дежурный по полку на вызов телефона не отвечал, и пришлось посылать дневального. За это время майор Харитонов быстро объяснял мне, какое вооружение и какие учебные пособия ему понадобиться на завтра для демонстрации. Как только комбат ушел, я сразу занялся делом, и сон как рукой сняло. К шести часам утра весь набор оружия, противогазов, магазинов, пулеметных лент и прочего было сформировано, уложено на плащ-палатки и ожидало своей дальнейшей участи. Подняв остатки роты, к восьми утра я пошел в столовую, где мы не только позавтракали, но и загрузили с нарядом бочки с едой для отсутствующих солдат.

В восемь двадцать я провел инструктаж с дневальными:

– Товарищи курсанты. Кто является командиром роты?

– Лейтенант Салюткин.

– Ответ неверный. Командиром роты является капитан Коблень.

Салюткин является командиром взвода. А что орет дежурный при появлении командира роты?

– Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход.

– Верно, а при появлении взводных?

– Дежурный по роте, на выход.

– Молодцы! Орлы! Так держать, и, если не медаль на грудь, то увольнительная в город вам обеспечена.

Вспомнив про увольнительную, подписанную "кэпом", я пошел в канцелярию штаба батальона.

– Олег, у меня тут пачка своих увольнительных в кармане. Я у тебя оставить хочу.

– Ну, нифига себе пачка, – восхитился Доцейко. – Даже у меня столько нету.

– Во-первых, тебе еще столько по сроку службы не положено.

Во-вторых, тебе и не надо. У тебя свободный выход в город с картой посыльного.

– Отменили. Начштаба дивизии отменил, пока ты в Москве был.

Теперь все. Только увольнительные. Дай парочку.

– Ты на две одновременно пойдешь? Надо будет – решим. А пока спрячь.

И я выложил все увольнительные в шкаф, кинул горсть конфет из лежащего там пакета в карман гимнастерки и вышел в расположение, где уже дежурный орал:

– Рота, смирно! Дежурный по роте, на выход.

По расположению роты шел улыбающийся Коблень.

– Товарищ гвардии капитан, за время вашего отсутствия в роте происшествий не произошло, – я был рад видеть улыбающегося ротного.

Человек, несущий хорошее настроение, не задумывается, что он передает его всем окружающим и тем более подчиненным. Но улыбающемуся хочется улыбнуться в ответ. И, закончив доклад, я тоже улыбнулся.

– Мне можешь уже не отчитываться. Это пусть Салюткину кричат

"Смирно!", он молодой, ему приятно будет. А я уже закончил свое.

Сейчас сапоги сменю на туфли, и буду утром ходить не в казарму, а на работу. Не личный состав, а сейф станет моим другом. Восьмичасовой рабочий день. Пять дней в неделю. Сам себе начальник. Лафааааа.

Коблень, капитан-афганец, награжденный двумя орденами Красной

Звезды и медалью "За боевые заслуги", просто святился от счастья.

– Я тут еще посижу немного и уйду, не обращай на меня внимания.

Как и когда капитан Коблень вышел из казармы, я даже не заметил.

Посмотрев на часы и оценив, что где девять без десяти, там и девять ровно, я перевел часы на десять минут вперед.

– Рядовой Касымов, ко мне! – крикнул я дневального.

Тот сразу подскочил ко мне, прикладывая руку к пилотке.

– Остаешься дневальным за дежурного. Понятно?

– Так точно.

– Что делает дневальный за дежурного?

– Докладывает, что происшествий не случилось.

– Не произошло. Не "не случилось", а "не произошло". Понятно?

– Так точно.

– Вперед. А у меня положенный четырехчасовой сон. Разбудишь в час. А до этого: не будить, не кантовать, при пожаре выносить первым.

Поспать мне не дали. Без двух минут девять в роте раздался крик дневального:

– Дежурный по роте, на выход.

Крик означал, что пришел кто-то из командиров взводов или командир другой роты, и делать мне там нечего. Как же я глубоко ошибался.

– Ты чего кричал, солдатик? Чего кричал? – голос Салюткина, казалось, вот-вот сорвется. – И где этот гребаный дежурный по роте?

Где он?

– Спит.

– Спит? Кто ему позволил? Ко мне его. Немедленно.

Голос Салюткина я слышал хорошо и тянул время.

– Товарищ сержант, товарищ сержант, – потряс меня за плечо дневальный. – Вас товарищ лейтенант.

– Слышу, слышу, – зевая, я надел штаны и влез в тапочки.

Салюткин восседал за столом в каптерке.

– Это что за внешний вид, солдатик? Одеться.

– Нафига?

– Одеться – я приказал!!

Я вернулся к койке, так как спор мог только уменьшить время моего сна, надел армейскую рубаху, застегнул пуговицы, нацепил ремень и вернулся в каптерку.

– Кто дежурный по роте?

– Касымов.

– А ты кто? Хрен собачий?

– А я – отдыхающий дежурный согласно уставу.

– Почему крючок расстегнут? Почему ремень расслаблен? Опупел, солдатик?

– Сержант. Я сержант, товарищ лейтенант.

– Так скоро станешь солдатиком.

– Ну, это, слава Богу, не в Вашей компетенции.

– Ты совсем обурел. Крючок застегни.

– Я спать иду, зачем мне там застегнутый крючок?

– Ты совсем охренел, козел? Ты обязан стоять по уставу с застегнутым крючком.

– На себя посмотрите, товарищ лейтенант. Погоны неуставные, фуражка – тоже.

Фуражки с огромной площадью и загнутой вверх передней частью уже входили в моду среди генеральского состава, как и вышитые золотые звездочки на погонах, которые пристегивались поверх рубашки. Устав такую униформу не разрешал, жестко контролируя установленные правила, но отдельные офицеры, имеющие связи или высокопоставленных родственников, носили, как и генералы, вышитые погоны и фуражки именуемые "аэродромом".

– Мне погоны, между прочим, жена вышивала.

– Серьезный аргумент.

– А фуражка – подарок генерала…

– Да носите сколько угодно, товарищ лейтенант. Меня не трогайте.

– Ты вчера нарушил мой приказ.

– Я выполнял приказ "кэпа".

– А кто тебя в город отпускал?

– Комполка.

– Врешь. Комполка не отпускает в город. Ты подделал подпись. Я тебя посажу!! Вынуть все из карманов на стол!!

– Обыск? Несанкционированный обыск, товарищ лейтенант?

– Осмотр. Старший по званию имеет право провести осмотр содержимого в карманах своего подчиненного.

Тут он был прав, а закон, как говорил Остап Бендер, надо знать и чтить. Я выложил все, что было в карманах. Салюткин вывернул наизнанку все записные книжки, комсомольский и военный билеты, снял с них корочки пытаясь найти запрещенное. Попутно наехал с вопросом, почему у меня с собой два, а не одно письмо. Но не нашел ничего противозаконного или запрещенного.