Зеленый рыцарь - Айрис Мердок

Искренне любящий Вас,

Дамьен Батлер

P. S. Позвольте мне сказать Вам с полнейшим смирением, что Ваша пылкая — хотя в определенном смысле и иллюзорная — вера, а также, между прочим, почти невероятное стремление отказаться от мира произвели на меня огромное впечатление, глубоко тронули и даже настроили на поиски иного пути моей собственной жизни. Вы думали, что я смогу научить Вас… возможно, именно Вы научили меня. Прощаясь с Вами, я хочу искренне и без самонадеянности пожелать Вам следовать в своих исканиях, памятуя о словах Вергилия, произнесенных им на прощание Данте:

Non aspettar mio dir più пé mio cenno;libero, dritto в sano é tuo arbitrio,e fallo fora non fare a suo senno:per ch'io te sovra te corono e mitrio.

Прочитав полученное прощальное письмо, Беллами, сидя на кровати в своей холодной комнатенке, тут же начал строчить страстный и бессвязный ответ. Но вскоре перо его замедлило бег, а потом и совсем замерло. Подумав немного, он разорвал начатое послание. Еще раз перечитав письмо отца Дамьена, Беллами бережно сложил его и спрятал в карман. Ссутулившись и закрыв лицо руками, он долгое время просидел на краю кровати.

— Итак, мы назначаем встречу на ближайшую пятницу, на десять часов вечера, — сообщил Клемент в среду вечером приехавшему к нему на квартиру Беллами.

— Вечер пятницы. Это звучит так обыденно, как договоренность по поводу встречи на лекции или за ужином.

— Как бы то ни звучало, но она не будет похожа ни на то, ни на другое.

— Она может закончиться либо нелепым фарсом, либо полным провалом.

— Не слишком ли ты оптимистичен, дорогой Беллами?

— Нет, вовсе нет. Что же мы делаем, мы тоже безумны, неужели мы не можем остановить их? Даже сейчас мы еще можем отказаться от этой идеи.

— Результат может оказаться фатальным, они отправятся туда одни, они слишком взволнованы, даже захвачены этой затеей! Нам надо быть с ними.

— С чисто наблюдательными целями?

— Нет, нам придется взять на себя руководство, неужели ты не понимаешь, необходимо выработать четкий и вразумительный план этой встречи, определить их действия на начальном этапе, в середине и в конце. Эта сцена должна стать финальной…

— Как в театре…

— Верно, как в театре. Он должен стать художественным воплощением…

— Ты думаешь, что сможешь очаровать их, оказать на них эстетическое воздействие…

— Зато ты полагаешь, что туда прилетят ангелы, чтобы узреть сцену примирения…

— Питер продолжает твердить о метаморфозе. Я не знаю, что он имеет в виду. О боже…

— Да что ты так расстраиваешься? Смотри лучше, я нарисовал карту.

— Разве нам нужна карта?

— Конечно! Мы же не можем на ощупь пробираться к тому месту! Не забывай, там будет кромешная темнота…

— А как насчет лунного света?

— Ах, черт возьми, луна, во-первых, она, как обычно, спрячется за облаками, в любом случае мы будем под деревьями. Остается лишь надеяться, что мы не вымокнем до нитки под дождем, прогноз предсказывает грозу. Хватит заниматься пустой болтовней. Кстати, не забудь захватить фонарик. Нам надо сверить часы.

— А ты уже побывал там?

— Днем. Кто-то же должен был ознакомиться с местом действия! Оно похоже… Не важно…

— Я не представляю, что мы будем делать, собравшись там вместе под деревьями…

— Водить хоровод! Нет, конечно, мы должны будем упомянуть, ради чего собрались.

— Ну и ради чего же?

— Ох, Беллами! Ради того, чтобы твой протеже восстановил провал в памяти! Держу пари, что его забывчивость связана с женщиной.

— И не только, он сказал еще, что надеется на ритуальное очищение, своего рода мистерию, некую демонстрацию, божественное вмешательство…

— Да, да, подобные надежды и подогревают интерес Лукаса…

— Ты, видимо, воспринимаешь это как развлечение, — сказал Беллами, — типа твоего жонглирования или цирковых фокусов.

— Хорошо. Давай будем реалистами. Ты же понимаешь, что мы, мы с тобой, воочию увидели сцену чистой ненависти. Твой протеже вполне способен захватить с собой миниатюрный револьвер и прострелить Лукасу колено. Или он может убить Лукаса и привлечь нас как соучастников. Или…

— Какой кошмар. Ты не думаешь, что нам следует обыскать их перед началом?

— Не глупи! Твой приятель силен как питекантроп, я же говорил тебе, что он едва не придушил меня однажды.

— Клемент, мне хотелось бы, чтобы ты перестал называть Питера «моим приятелем» или «протеже». Почему бы тебе не называть его просто по имени…

— Ладно, Мир, Питер, как тебе угодно. Кстати, могу еще позабавить тебя. Лукас хочет, чтобы я притащил с собой ту злосчастную биту, представляешь…

— Правда?

— Он говорит, что без нее воспроизведение будет неполным! Я принесу ее, как его оруженосец!

— Он шутит, это же несерьезно.

— Шутки Лукаса обычно имеют под собой серьезные намерения.

— Нет, он действительно какой-то антихрист.

— В общем-то, твоему Питеру тоже не чужд демонизм, демонический психоанализ. Хорошо, хорошо, во всем виноват Лукас. Они парочка сбрендивших магов. Возможно, в итоге все дело сведется к проверке магических сил. Или назовем их архангелами, если хочешь, тебе лучше знакома божественная терминология. Битва двух архангелов, мы должны позаботиться о том, чтобы они не погубили нас.

— Клемент, я даже не представляю, где находится это место.

— В маленьком парке на севере Лондона, он слегка изменился с той летней поры, Лукас выразил желание, чтобы именно я отвез его туда, там сейчас идет какое-то строительство, но не на нашем участке, все деревья еще целы. Гигантские секвойи. В первый раз я их не заметил.

— Чего не заметил?

— Да вот, взгляни на карту, тут все отмечено: и как туда проехать, и тот пустырь, где идет строительство, и где именно мы должны встретиться. Конечно, Мир должен знать этот парк, но, возможно, он что-то подзабыл. Разумеется, важно точно рассчитать время, нам нельзя долго болтаться там, надо провернуть все быстро и четко, как я сказал. Взгляни на карту, да смотри же ты, идиот, тут все совершенно понятно.

— Да, да, я посмотрю на нее, я покажу ее Питеру… ох, как же ужасно все…

— Ладно, все нормально. Сейчас тебе лучше отправиться домой. Я подвезу тебя.

— А нельзя ли мне переночевать здесь?

— Нет.

— Ох, как же мне хочется, чтобы все это скорее закончилось и мы остались целыми и невредимыми.

— Вот твоя куртка.

— Клемент, кстати, не мог бы ты взглянуть на эту цитату?

Беллами переписал стихи Данте из письма отца Дамьена.

— Это Данте, «Чистилище», Вергилий прощается с Данте.

— Да, верно, но как это переводится?

— Неужели ты не знаешь?

— Нет, я не понимаю по-итальянски, не всем же быть полиглотами!

Клемент дал ему традиционный перевод:

Отныне уст я больше не открою;Свободен, прям и здрав твой дух; во всемСудья ты сам; я над самим тобоюТебя венчаю митрой и венцом [66].

После ухода Беллами Клемент вновь уселся на кожаный диванчик перед электрокамином, вытянув обутые в тапочки ноги на казахский коврик. Размышляя о предстоящей пятнице, он удивлялся тому, как четыре разумных человека могли придумать нечто столь безумное. Как вообще зародилась эта странная идея, как она доросла до того, что стала казаться неизбежной? Питер высказал ее Беллами, полагая, что это поможет ему восстановить утраченные воспоминания. Идея была довольно идиотской, но правдоподобной. Можно понять и то, что все они любезно согласились помочь Миру устроить такую шоковую терапию. Кроме того, Беллами также увлекла возможность более возвышенного озарения, изменения духовного настроя Питера, которое, вероятно, в расширенном понимании Беллами преображалось в чудотворное восстановление согласия и в примирение, даже в вероятное вмешательство ангельских сил. Разумеется, им следовало учитывать, что Питер был пусть даже и отошедшим от дел, но психоаналитиком. Следовал ли он учению Юнга? Почему им не пришло в голову спросить его об этом? Почему они не проявили к нему более глубокого интереса, не расспросили подробно о его прежней жизни и работе? Возможно, потому, что он вошел в их жизнь обвинителем, перед которым они обречены быть виновными… и действительно, разве не испытывают они чувство вины? Конечно, исключая Лукаса. Но неужели Лукас действительно не чувствует себя виноватым? Клементу не хотелось думать о проявлении Лукасом такой феноменальной бесчувственности. Каковы же тогда мотивы Лукаса? Зачем в качестве дополнительной aide-mémoire [67] для восстановления памяти противника он предложил Клементу вновь притащить туда бейсбольную биту? Не произойдет ли трагедии, если Клемент передаст ее Питеру? Разве Клемент не сказал Беллами, что это воспроизведение может и должно быть театрализованным представлением? Клементу отчаянно хотелось избавиться от этого оружия до повторной встречи, но он решил, что было бы слишком рискованно выбросить столь важный предмет, столь важную улику. В любом случае, Клемент мог навлечь на себя гнев Лукаса, узнавшего о потере доверенной ему «игрушки». И все же их затея — полнейшее безумие! Что на самом деле задумал Питер, почему он не разыграл пока свой главный козырь, почему не обратился в законный суд, возможно, взывая к реституции и справедливости? Он всего лишь забавляется и мучает Лукаса перед тем, как отдать его в руки закона? Другой фактор в этом запутанном смысловом поле представляли «клифтонские дамы». Возможно, Питера интересуют именно они… и он считает их своим выкупом, вознаграждением, триумфальным призом… считает их своими заложницами. Он представился им в таком трогательном виде, сирота, лишенный семьи, робкий и одинокий. И к тому же богатый.