Прежняя любовь - Дороти Кумсон

— Я чувствовала себя плохо, — призналась я. — Наверное, мне было бы легче, если бы я сидела за рулем. Мне не нравилось, что я просто сижу там и жду…

Мой голос сорвался, и я замолчала.

— Чего ждете? — подсказывает Орла Дженкинс.

Я пожимаю плечами.

— Не знаю, — шепчу я.

— Похоже, контроль над ситуацией для вас очень важен. Вы не любите терять контроль?

А кто любит? Разве те, кто позволяет контролировать что-либо другим людям, не терзаются постоянными сомнениями относительно того, правильно ли они поступают?

— Не люблю и не вижу в этом ничего странного. Я не являюсь исключением из правил.

— Но ведь жизнь полна ситуаций и событий, никак не зависящих от вас или ваших желаний.

Все это время я ковыряла кончик ногтя на указательном пальце. Наконец мне удалось поддеть ногтем большого пальца краешек лака и снять его одной большой чешуйкой. Лак снимается с ногтя, как крышечка со стаканчика с йогуртом. Удовлетворение, которое я при этом испытываю, несколько приглушает боль, причиненную ее словами, указывающими на то, что я — наглядное подтверждение простой истины: жизнь — это набор случайных событий, которые мы не в состоянии контролировать. Ведь не так уж давно совершенно не знакомый мне мужчина решил, что может вписаться в просвет между мчащимися машинами. Одновременно он разговаривал по прижатому подбородком к плечу мобильнику, из-за чего на мгновение отвлекся, немного не рассчитал и тем самым изменил мою жизнь. Я не собираюсь утверждать, что он ее сломал, потому что моя жизнь не сломана. Жизнь осталась при мне, и это доказывает то, что я хожу, дышу и говорю. В прямом смысле этого слова я никого не потеряла (случай с Джеком исключителен и в счет не идет). Так что моя жизнь не сломана. Хотя вряд ли я вернусь к работе косметолога. Мне кажется, я уже никогда не смогу этим заниматься, даже если замаскирую шрам и надену парик, пока не отрастут мои собственные волосы. И все же мне повезло. Я это знаю.

— Возможно, — соглашаюсь я. — Но это никак не меняет того факта, что мне не нравится жизнь, где царят хаос и анархия. Я предпочитаю контролировать свою жизнь, по крайней мере насколько это возможно.

Орла Дженкинс вздыхает.

— Дело в том, Либби, — произносит она тоном, к которому люди прибегают в том случае, когда собираются прочитать кому-то мораль, — что меня больше всего беспокоит ваше отношение к тому, что произошло. Вы пытаетесь все проанализировать и объяснить. Вы выключаете из работы чувства.

Я выключаю чувства? Да я только и делаю, что что-то чувствую! Я уже наплакала несколько ведер слез.

— За последние несколько недель я плакала больше, чем за всю свою предыдущую жизнь, — сообщаю я ей.

— Но вам не удается как следует расслабиться и выплакаться по-настоящему. Вы злитесь. Вам обидно и грустно, и я вас могу понять. Но вы не позволяете себе прочувствовать это до конца.

— А кому будет хорошо, если я разобижусь до глубины души? Чего я этим достигну? Повергну в депрессию всех окружающих, и больше ничего, — возражаю я ей. — Да и на кого мне злиться?

— А как вам кажется, на кого вам следует злиться?

— На идиота, управлявшего той машиной, — без особой убежденности в голосе произношу я.

Я почему-то не могу думать о нем в свете того, что произошло после аварии. Всякий раз, когда мне звонят из полиции, чтобы рассказать, как идет следствие, я не могу с ними говорить и отдаю трубку Джеку. Первые несколько раз, когда он пытался пересказать мне услышанное, он замолкал уже после первых слов, заметив, что я смотрю на него остекленевшими глазами и прижимаю к ушам руки. Я ничего не хотела знать. По какой-то неизвестной причине я не могла ничего знать.

— Похоже, вы в этом не уверены, — замечает Орла Дженкинс.

— Час уже прошел? — спрашиваю я.

— Нет.

— Да? Ну ладно… Послушайте, вы очень добры, и у вас бесподобная кожа, и я уверена, что вы очень многим помогли, но я больше не могу здесь находиться. Все это не для меня. Я думаю… Я думаю, мне надо просто принять все как есть. Понимаете? Просто перестать себя жалеть. Я думаю, что если я попытаюсь отнестись к происшедшему более позитивно и сосредоточиться на том, что у меня есть, то у меня все наладится. — Я встаю, натягиваю шапочку на самые брови и снова закутываюсь в плащ. — Большое спасибо. Вы мне очень помогли. Честное слово.

— Мне очень жаль, что вы не нашли здесь того, что искали, — качает головой Орла Дженкинс и тоже встает. — Но если вы передумаете, то знаете, как со мной связаться.

— Спасибо, — повторяю я. — В случае необходимости я обязательно вам позвоню.

Я не позвоню, и мы обе это понимаем.

Но я совершенно точно знаю, что я сделаю, как только приду домой.

Либби

Вернувшись домой, я обнаруживаю, что в подвале дверца в «шкафу Евы» приоткрыта, а сам шкаф пуст. Вчера он был заперт. Я молча стою и смотрю на него, чувствуя, как у меня внутри все холодеет от ужаса. Я надеюсь, что он сделал это не ради меня. Я надеюсь, он не избавился от ее вещей из-за меня. Я этого не стою. Во всяком случае, для него это чрезмерная цена.

Если он уничтожит ее вещи или просто выбросит их, рассчитывая, что это изменит наши отношения, он начнет ненавидеть меня за то, что я «вынудила» его это сделать. А потом он возненавидит себя за то, что поддался слабости и пошел на это.

Разве он виноват в том, что не любит меня? Не более чем я в том, что по-прежнему его люблю.

— Ну и вляпалась ты в историю! — сочувственно произносит Ева с ящика с документами, на котором она сидит, притянув к груди колени и пристально глядя на меня.

— Мы обе вляпались, — отвечаю я.

И тут я понимаю, что окончательно свихнулась. Разве станет нормальный человек, находясь в здравом уме и трезвой памяти, беседовать с умершей женой своего в скором будущем бывшего супруга?

Ева

25 мая 1995 года

Итак, я в Брайтоне.

Тот разговор с Эллиотом стал для меня последней каплей, и я наконец решилась изменить свою жизнь. На следующий день, едва за ним закрылась дверь, я упаковала свои дневники, свое чудесное платье, четки тети Мэвис, фото с родителями и деньги, которые я прятала в сумке дяди Генри. Я запихнула в эту сумку столько вещей, сколько в нее влезло, и сбежала.

Поговорив с ним, я поняла, что я его практически не интересую, зато его очень интересуют деньги, которые я зарабатываю своим занятием, и решила, что я обязана в первую очередь позаботиться о себе. Я прыгнула в черный кеб и попросила отвезти меня на вокзал Виктория. С каждым поворотом, с каждой улицей, по которой мы проезжали, узел тревоги и страха, туго стянувший мои внутренности, все ослабевал и ослабевал. Я поняла, что наконец-то от него избавлюсь. Я уже решила, что уеду из Лондона. Не было никакого смысла оставаться там, где существовала, пусть и незначительная, вероятность того, что я могу столкнуться с Эллиотом. Это было бы слишком больно, да и вообще ужасно.