Формула успеха - Фредерик Филипс

Таким образом, серьезно осознавая ответственность нашей компании перед обществом, мы решили запечатлеть это в своем Уставе, и в 1946 году в него вошел следующий параграф: «Во имя интересов всех, кто связан с ее деятельностью, Компания ставит себе целью политику, направленную на долгосрочное благосостояние и максимально полезную занятость персонала». Это положение было сформулировано отнюдь не с тем, чтобы размахивать им как лозунгом, но потому, что оно отвечало нашему глубокому убеждению. Этот шаг был сделан безо всякого давления извне. Наши работники и профсоюзы знали, что данный параграф вставлен в Устав по нашей инициативе, и это произвело впечатление.

Эти идеи стали краеугольным камнем всех наших последующих решений. Образовалась привычка всякий раз спрашивать себя, в самом ли деле обсуждаемое решение приведет к долгосрочному процветанию. И, строя новые заводы, мы делали это, имея в виду, что здоровое предпринимательство обеспечит людям достойную и постоянную занятость на долгие годы.

В послевоенные годы, когда Голландия восстанавливала свое хозяйство, правительства страны, одно за другим, последовательно соблюдали политику контроля за соотношением «заработная плата — цены». В целом это был неплохой принцип, но в некоторых случаях соблюсти его оказывалось невозможно. В компании, подобной нашей, которая держится высококвалифицированным трудом, положение было трудным. Налицо была мощная тенденция уравнивания заработной платы в сторону ее снижения, и нас это никак не устраивало. Для улучшения деятельности заводов мы были готовы квалифицированным рабочим платить больше, однако ни правительственные посредники, ни министерство социального обеспечения на это не соглашались.

Я отправился повидать министра Виллема Дреса, человека очень волевого, дабы попробовать убедить его в том, что чрезмерно суровый контроль за соотношением «зарплата — цена» чреват возникновением серьезных проблем и что такой подход несправедлив по отношению к людям, которые стараются больше других. Политика уравнивания заработка приводила к тому, что за трудовые успехи люди не вознаграждались, а наказывались.

Мои попытки переубедить Дреса успеха не возымели. Между тем напряжение на наших заводах росло. Рабочие самым элементарным образом хотели получать больше денег. Видя, что положение обостряется, однажды утром я позвонил доктору Белу, премьер-министру, и ввел его в суть дела. Доктор Бел упомянул об этом Дресу, и вскоре я получил зеленый свет, хотя Дрес и был потом крайне недоволен мной из-за того, что я впутал в это дело премьер-министра. Однако в конце концов мы все обговорили и восстановили наши добрые отношения.

Мысленно возвращаясь к тем дням и памятуя, что, несмотря на все трудности, отсутствие на работе по болезни составляло тогда по всему концерну всего четыре процента, я лишний раз понимаю, до какой степени изменились условия жизни за четверть века.

Глава 17

Смерть отца

В 1951 году художник Сирк Шрёдер закончил превосходный портрет отца — тот самый, что висит сейчас в зале заседаний правления. В блеске глаз и живом выражении лица прочитывается характер. Но как раз той весной отец резко сдал. Помню, мы вместе присутствовали на заседании одного из множества наблюдательных советов, которые он возглавлял, а потом я уговорил его посетить предприятие, где он когда-то приобрел несколько сборных домов. Он с интересом осматривал ультрасовременные цеха и выглядел очень довольным. Кто бы мог подумать, что это его последний выезд за пределы Эйндховена.

Он не смог присутствовать на праздновании шестидесятилетнего юбилея «Филипса», хотя и следил за всем происходящим по телевизору. Главным событием праздника стало открытие памятника моему отцу — это была скульптура работы Венкебаха, установленная по инициативе мэра Эйндховена. Все, кто знал отца, нашли, что сходство с оригиналом — замечательное. Обычно памятники людям ставят только после их смерти. Императоров, лиц королевской крови и генералов часто изображают верхом, и их не отличить один от другого. Но то, как человек держит себя, стоя на земле, на мой взгляд, определяет его характер. Отец стоит, как обычный человек, в своей характерной позе, готовый встретиться с кем угодно, — человек, славящийся умением вызвать к себе доверие и способный не только продать свою продукцию, но и убедить других в своих взглядах. А это ничуть не менее важно.

Когда его здоровье ухудшилось, я решил, что должен чаще его навещать. Мы сидели, разговаривали — конечно, главным образом о «Филипсе». До самых последних дней отец не переставал думать о будущем компании.

В те годы очень многое зависело от того, приживется ли телевидение в Голландии. В течение двух лет мы транслировали экспериментальные телепередачи, набирались мастерства. Те, кто делал наши программы: режиссеры, техники, художники, — и те несколько сот зрителей, что регулярно смотрели наши передачи, также приобретали бесценный опыт, который можно было пустить в ход сразу, как только традиционные радиовещательные компании переключатся на использование этого нового средства информации. Наконец осенью 1951 года это произошло.

Нас не удивляло, что правительство страны без энтузиазма относится к той перспективе, что люди будут тратить существенные суммы на приобретение дорогих телевизоров. Правительству хотелось продлить послевоенный режим экономии. Но для «Филипса» — если мы хотели сохранить свой статус первопроходцев в этой области — было чрезвычайно важно накопить как можно больше опыта, причем именно в нашей стране, поблизости от того места, где телевизоры разрабатывались и производились. В то время мы уже делали технически очень хорошие аппараты.

Во вторник, 2 октября, была проведена первая официальная телепередача в Голландии. Я присутствовал на этом событии и на следующий день поделился своими впечатлениями с отцом. Он выказывал живой интерес и веру в то, что развитие телевидения и в Голландии, и в соседних странах имеет огромное значение для «Филипса».

На другой же день состояние отца резко ухудшилось. До сих пор в моих ушах звучат его последние, обращенные ко мне слова: «Прощай, мой дорогой мальчик…» Я, которому было уже хорошо за сорок, для него всегда оставался мальчиком. В этот момент я остро понял, до какой степени связана с ним моя жизнь. После этого отец впал в беспамятство и оставался в этом состоянии в течение нескольких дней. 7 октября, ранним воскресным утром, он нас покинул.

Тяжелее всего пришлось моей матери. Она заботилась об отце с таким характерным для нее тщанием и вот теперь осталась без человека, спутницей которому была всю свою жизнь.