Малышка (СИ) - Яна Сокол
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Малышка однозначно стала очень чувствительной.
Если раньше она горела, то сейчас просто полыхала. Это потому, что она соскучилась так же, как и я? Да какая, к черту, разница!
Переворачиваю нас, подминая ее под себя.
— Откройся мне, — приказываю, толкая ее ногу своим коленом, показывая, чего именно я хочу.
Запрокидываю ее ножку себе на предплечье, потираясь членом о ее клитор. Разрываю поцелуй и нахожу ее опьяненный страстью взгляд. Боже, как она смотрит. Я могу наблюдать горящую в ее глазах страсть вечность.
Не отрывая от нее глаз, медленно заполняю ее собой. У нас обоих перехватывает дыхание.
Я дрожу оттого, что пытаюсь сдержаться. Мне этого мало.
Хочу ее всю, не просто прикасаться, а вобрать в себя, чтобы мы никогда больше не смогли разъединиться.
— Отпусти себя, — шепчет Кира, — не понимая, что я едва сдерживаюсь, чтобы не взять ее, как животное, до потери пульса. Я на грани. А она, глупая, шепчет: — Я хочу этого.
Ее ноготки скользят по моим ягодицам, и это становится последней каплей.
Сжимаю ее сильнее. Беру ее на грани боли и наслаждения.
Выплёскиваю весь свой страх за нее, за себя.
Показываю в этом диком танце тел свою беспомощность и свою уязвимость перед ней.
Заставляю ее запрокинуть голову и отдать мне свой рот. Сминаю ее губы не менее жестко. Хочу, чтобы Малышка поняла, приняла один-единственный факт: она моя.
Хочу ее по-другому. Больше, сильнее, жестче.
Выхожу из нее и заставляю перевернуться на живот. Господи, ну что за вид! Сексуальная, как сам ад. Я никогда не смогу устоять перед этой женщиной.
Оглаживаю ее ягодицы, не удержавшись, шлепаю эти прелестные булочки.
— Ай, — шипит Малышка, но я уже тяну ее за бедра к себе, получая самый незабываемый вид на свете.
— Господи, — кричит Кира, когда я резко заполняю ее собой.
Прикусываю ее плечо, чтобы удержать рвущиеся наружу вопли.
Несколько быстрых, глубоких толчков, и бедра Киры начинают мелко дрожать, предупреждая меня, что сейчас моя Малышка кончит.
Она сжимает меня как в самых нежных, но в то же время крепких тисках, горячих и влажных.
— Господи, боже, — крики Малышки смешиваются с моими хриплыми стонами. Никогда не был шумным, но эта женщина сжигает все мои предохранители. — Боже мой, — откат Малышки длится дольше, отчего ее внутренние мышцы вибрируют вокруг моего члена, тем самым продлевая и мое удовольствие.
Сжимаю ее дрожащее тело в своих объятиях. Я ее люблю. Безумно.
— Боже, — выдыхает Кира, пытаясь отдышаться.
— Просто Сава, — переворачиваю нас на бок. Не желаю покидать ее тело.
Малышка начинает смеяться.
— Ты просто невозможен, — шепчет Кира, отсмеявшись.
Беру ее за подбородок и, повернув ее личико к себе, накрываю ее рот своим. Такая сладкая. Самые нежные губы на всем белом свете.
Не могу насытиться.
— Сава, — зовет она, пытаясь отвернуться, но я не позволяю.
Слишком долго был вдали от нее. А теперь я хочу наверстать упущенное.
— Помогите, — пищит эта невозможная женщина. Моя женщина. Вызывая у меня улыбку.
— Кого ты зовешь? — спрашиваю между поцелуями.
— Твой здравый смысл, — отвечает Кира. — Мне, вообще-то, в ванную надо.
Замираю с ее нижней губкой во рту. Прикусываю ее чуть сильнее, выбивая у моей девочки стон. Облизнув напоследок, с сожалением отпускаю. Откидываюсь на спину, давая Малышке немного свободы.
— Давай, только недолго, — прошу я.
— Вот уж спасибо, — ёрничает она, быстро слетая с постели.
В следующий раз привяжу ее к кровати и заклею ей рот скотчем. Хотя нет, мне эти губы еще понадобятся. Я уже мысленно представил себе, что именно хочу с ними сделать. Слетаю вслед за Малышкой с кровати и бегом в ванную Игоря.
Еще один раунд не за горами.
Принимаю быстрый, но холодный душ. Я так возбужден, что это меня ничуть не остужает.
Возвращаюсь в спальню, но Киры все еще нет. Что-то не так.
Слышу характерные звуки. Ее тошнит. Я бы сказал, выворачивает.
— Малышка, ты в порядке? — спрашиваю я банальность. Конечно не в порядке, идиот. — Кира, — открываю дверь. Она уже чистит зубы. — Ты как? — Кира что-то мычит, типа в порядке, но меня это никак не успокаивает. — Заканчивай, и поедем доктору покажемся. Кажется, ты отравилась.
Наши взгляды в зеркале встречаются.
Она слишком спокойна.
— Это нормально, — отвечает наконец она, вынув щетку изо рта.
— Что, по-твоему, нормально?
— Такое бывает при беременности, — ошарашивает она меня.
В смысле? Это что, она теперь постоянно вот так будет?
Наверное, мои вопросы написаны на моем лице, как и мой шок, потому что Кира разворачивается ко мне с лукавой улыбкой на лице.
— В первые три месяца такое считается нормой, — успокаивает она меня, — потом все пройдет.
— А нельзя это вылечить? — не могу я удержаться. Я не смогу смотреть, как она мучается. Три месяца? Это же целая вечность.
— Насколько я знаю, нет, — отрицательно качает головой Кира, вытирая руки.
— Поедем к доктору, пусть он что-нибудь придумает, — не соглашаюсь я. — Ты не можешь каждый день выплёвывать все, что ешь, тем более три месяца подряд. Ты и так тощая, а тебе еще рожать.
— Вот спасибо.
Малышка идет в спальню, и мой взгляд цепляется за ее покачивающиеся под моей футболкой бедра. Черт возьми, чувак, о чем ты думаешь? Твоей женщине плохо! Ей врач нужен, а не твой член.
— Кира, я серьезно, — повторяю я, — одевайся.
— А если нет, то что? — разворачивается она, уперев руки в бока. Вот это она зря. Футболка задирается, оголяя ее бедра.
— Так поедешь, — отвечаю я. — Тебя должны осмотреть. Вдруг это опасно не только для тебя, но и для ребенка. Об этом ты не подумала?
За секунду ее глаза вспыхивают гневом, а лицо превращается в маску.
— Не пошел бы ты к черту, — говорит она холодно. — Кем ты себя возомнил? Решил, что имеешь право мне указывать?
Развернувшись под моим недоуменным взглядом, Кира начинает одеваться. Я следую ее примеру.
— Я хочу как лучше для тебя, — пытаюсь успокоить ее, но, кажется, добиваюсь обратного эффекта.
— Для меня или для твоего ребенка? — цедит она сквозь зубы. — То, что мы переспали, ничего для нас не изменило, — говорит Кира уверенно. — Ничего. Было приятно, и только. Дальше ты налево, я направо. Ни мои проблемы, ни мое здоровье, ни мой ребенок тебя не касаются, — бросает она.
Киру трясет от злости. Но я никак не могу понять, что я такого сказал или сделал.
— Все, что касается тебя, —