Укрощение герцога - Элоиза Джеймс

– До известной степени.

– Философов? Потому что я очень хотела бы прочесть манускрипт с диалогами Платона, который только что получила Бодлианская библиотека.

– Мы как раз договариваемся о том, чтобы приобрести манускрипт XII века «Беседы Эпиктета».

– Как вы думаете, Рейф это знает? – Он покачал головой. – Возможно, я научусь говорить о лошадях. Вам известно, что я боюсь ездить верхом? – Он снова покачал головой. – Я плохая наездница, и лошади меня не жалуют. Как вы полагаете, это может повредить нашему с Рейфом счастью, когда мы поженимся?

– Вы могли бы научиться, – сказал он, чувствуя себя как утопающий, которого вода уже накрыла с головой.

– Да, – согласилась она. – Потом Джиллиан сделала шаг вперед, прильнула к нему и, глядя ему в лицо, в его дорогое лицо, сказала: – Я научу его целоваться… так, как это делаете вы.

Казалось, он борется с собой, пытаясь что-то выговорить, а возможно, и наоборот, попридержать язык.

Она не позволила себе улыбнуться. Вместо этого провела рукой по его мускулистой груди.

– Я наловчусь получать удовольствие от разговоров о лошадях и конюшнях, забуду, что когда-то меня интересовали Шекспир и философия, напрактикуюсь целовать Рейфа так, как вы целуете меня…

Эту последнюю фразу она не смогла закончить, точнее, она потонула в болезненном шепоте, потому что его руки обвились вокруг ее талии.

– Вы – моя смерть, – сказал он.

Но в голосе его она расслышала покорность судьбе, и сердце ее пустилось вскачь.

– Да, – прошептала она, потом добавила: – Или нет?

– Это называют petite mort, – сказал он. – Маленькой смертью. – И его губы слились с ее губами.

Глава 32

Скабрезные шутки о норах и других отверстиях (но автор от них воздержится)

Имоджин суждено было опоздать на репетицию. После ленча она уснула и видела восхитительные сны, где мужчины в масках с огромными усами делали с ней разные соблазнительные вещи, а она слабо возражала, говоря «нет», а потом сменяла гнев на милость и отвечала «да».

Все это закончилось, когда Имоджин проснулась и начала одеваться, испытывая непривычное, но отнюдь не неприятное ощущение между ног. Она постаралась отвлечься от этих мыслей, сбежала вниз по лестнице и поспешила в театр. Но, как только она достигла конца коридора, внезапно услышала, как ее тихонько окликнули:

– Имоджин!

Она обернулась:

– Да?

Но не обнаружила двери, откуда мог бы раздаться этот оклик. Она оказалась в круглом помещении и снова обернулась. Одна из расписных панелей на стенах коридора была отодвинута. По-видимому, там находилась потайная дверь.

Но оттуда никто не появился.

– Иди сюда.

Несомненно, этот серьезный низкий голос принадлежал мистеру Спенсеру. Имоджин подавила улыбку. Внезапно она поняла, почему так стремилась в бальный зал, и это не имело никакого отношения к точному времени репетиции и тому, что она боялась опоздать.

– Да? – повторила она и осторожно двинулась к двери в стене.

Тишина. Но расписная панель была отодвинута, и дверь открыта.

Она протянула руку к хрупкой панели, но не было времени заглянуть внутрь. Его руки Схватили ее и потянули, а рот его прижался к ее губам. Глаза Имоджин закрылись сами собой, и тело ее растаяло в его объятиях, будто не прошло и минуты с прошедшей ночи и до настоящего поцелуя. Похоже было, что весь день они варились на медленном огне, взорвавшемся пламенем в эту самую минуту.

Когда она открыла глаза, они оба оказались в густой теплой темноте. Его рот проложил огненную дорожку по ее шее, его руки почти грубо принялись ласкать ее грудь, большой палец потирал сосок так, что Имоджин задохнулась и забыла, о чем собиралась спросить…

Но он понял ее недоумение.

– Это нора священника[18], – сказал он скрипучим голосом. Она ничего не могла разглядеть, да оба они и не хотели ничего видеть. Имели значение только ощущения – прикосновение его пробивающейся бороды к ее коже и шелк ее волос на его пальцах. Тяжесть ее груди в его ладони и то, как она вскрикнула, когда он втянул в рот ее сосок. Нежность ее кожи и изящество его пальцев. Мускулы на его ногах, когда он опустился совсем низко, и то, как он затрепетал, когда она начала его целовать: она становилась все смелее в темноте, памятуя о ночи, проведенной с ним. Эта нора священника походила на их комнату на постоялом дворе «Лошадь и грум», где они были отгорожены от всего мира.

К тому времени, когда его тело нависло над ней, она рыдала и тянула его ближе к себе изо всех сил, и ее ноги обвились вокруг него. И когда он оказался совсем близко, она закрыла глаза, чтобы не видеть даже темноты, и все ее чувства были обращены только к тому, как он ворвался в нее, словно ураган, а ее тело, обвивавшее его, будто расплавилось и растворилось…

– О Боже! – задыхаясь, простонала она.

Он нагнулся к ней, чтобы поцеловать ее, как раз когда она чуть было не начала бормотать какую-то чепуху об их любви.

Но он ее поцеловал, и слова замерли у нее на устах, а все тело прильнуло к нему и обхватило его, и она почувствовала, что они оба возносятся все выше, а ее наслаждение усиливалось до тех пор, пока с его губ не сорвался стон и он не вошел в нее с силой последний раз.

А потом копна его шелковистых волос упала ей на плечо и руки ее обвились вокруг него.

Глава 33

Включающая одно или два представления…

Рейф не вошел в театр как кичливый петух. Он никогда бы этого не сделал, даже после того, как отправил свою будущую жену назад в ее спальню, чтобы она вздремнула (и из осторожности выждал достаточно долго, прежде чем выйти из норы священника из опасения, что она может его увидеть).

Он это сделал. Она принадлежала ему. Она была куплена, купчая была подписана, и товар оплачен. Она вздохнула в теплой темноте, после того как они пролежали рядом несколько минут, и сказала:

– Я никогда даже не представляла… Это было все, но этого достаточно.

Возможно, она не собиралась замуж за Рейфа, но была опьянена Гейбом. Или тем, кого она воображала Гейбом. Все, что ему оставалось, – это назвать себя, и она бы сказала «да».

На сцене было полно людей. Джиллиан Питен-Адамс оказывалась сразу в нескольких местах.

– Вот вы наконец! – закричала она, увидев Рейфа. – А где Имоджин?

– У нее ужасная головная боль, – ответил он не растерявшись. – Она придет, как только сможет.

Мгновение она поколебалась, потом кивнула и отвернулась, чтобы ответить дюжему садовнику, спросившему, куда поставить кусты в горшках.

Рейф прогуливался по сцене с удивительным самообладанием. Все, что ему требовалось, – это пройти сквозь испытание представлением «Модника» в конце недели, выпихнуть гостей из дома, а потом сообщить Имоджин, что она выходит за него замуж.