Между Явью и Навью - Владимир Орестов

Карась улучил момент и легко, самым кончиком клинка, полоснул ее по шее. Голубые глаза распахнулись широко-широко. Княжна сделала неуверенный шаг и, дребезжа опутавшим голову серебром, упала. Следом осел последний противник Карася.

Показалась новая волна, такая огромная, словно Нечуй-ветер жаждал забрать всех, кто сумел уцелеть. Зорка приготовилась встретить удар, схватившись за привязанную к мачте веревку. Но перед тем, как на нее обрушилась толща воды, взгляд ее упал на ератника и Карася. Друг и враг оказались рядом. Ератник не мог ходить. Только бы Карась догадался…

Травница разжала руку. В следующий миг ее закрутило, завертело, замотало, прикладывая о палубу и скамейки гребцов. В горло попала вода. Дышать было невозможно, Зорка ничего не видела и не чувствовала, кроме холода, боли и страха. Казалось, волна переломала все кости, прежде чем выкинула в реку. Ухватиться за борт не удалось, пальцы впустую мазнули по доскам.

Но она не утонула. Дух колдуна держал ее за руку, не давая упасть. Странное это было ощущение. Мутная вода заливала глаза, забивала уши, что-то с силой утягивало на дно. Но живая и полупрозрачная ладонь крепко вцепились друг в друга. И звуки бури угасли, отступили куда-то далеко. Будто вокруг не осталось ничего и никого, кроме них двоих. Вместо реки появились сотни костров, на которых сгорали тела погибших. Лицо Сигмара стало осязаемым, налилось плотью. Его шепот пробирал до самого нутра, но приносил с собой не ужас, а непонятную, отвратительную сладость: «Не бойся, я тебя не отпущу…» Запах дыма, а не воды, пустые глаза колдуна, мертвенный мороз, ползущий по невидимой нити, связавшей их воедино…

На груди дрогнул амулет. Зорка усилием воли стряхнула наваждение. И сумела разглядеть, как за спиной ератника Карась сдергивал с головы Добромилы серебряный кокошник с плетеным очельем. Поднизи цеплялись за воротник, колты путались в волосах.

Сигмар принялся втаскивать травницу на ладью. Надо было выгадать для Карася время. Травница придвинулась ближе, насколько смогла, рискуя снова поддаться сочащейся сквозь колдуна Нави.

– Ты смог меня поймать. Значит, я настолько важна для тебя? Не жаль будет расставаться?

Сигмар помедлил, вглядываясь в ее лицо, облепленное мокрыми прядями волос. И вою хватило этой заминки. Бросив попытки распутать поднизи и ожерелья, Карась отсек мертвой княжне голову топором. Сдернул украшение через шейный обрубок, с размаху напялил на Жихана, сунув в зубы круглый серебряный колт.

Ератник все понял раньше, чем посмотрел назад, с силой оттолкнул травницу и завыл. Ничего более жуткого, чем этот звук, она в жизни не слыхала. Зорка едва не свалилась обратно в реку, но в последний момент уцепилась за борт синими от холода пальцами. Дух бесновался у покинутого тела. То сворачивался в сгусток темноты, пытаясь пролезть сквозь защиту, то снова отращивал руки, обжигая их о серебро. С каждым рывком он становился прозрачней, ветер отдирал бесплотные куски и отшвыривал в сторону, разнося над водой. Последним исчезло обезображенное яростью лицо. И шепот, проникший в самое нутро: «Я вернусь! Вернусь за тобой…» Что-то ледяное напоследок сжало потроха. И растаяло без следа.

Шторм начал стихать. Среди черных, словно слепленных из мокрой сажи туч прорезался слабый луч солнца. Зорка кинулась к телу Жихана, едва не столкнувшись с перепачканным чужой кровью Карасем. Оба упали на колени, вой сдернул связку серебра, потряс сотника за плечи, влепил оплеуху.

– Батька! Батька, очнись!

Открылись карие, бесконечно усталые глаза. Слабый голос произнес:

– Лавка…

* * *

Они увидели город на рассвете, когда солнце позолотило кресты и купола многочисленных храмов. Тихие воды Днепра несли ладью плавно и бережно, точно перо. От Смоленска и до Киева ветер оставался попутным, будто раскаиваясь за то, что сгоряча натворил с купеческим обозом. Малая часть Ковыршиных людей уцелела – кто сумел доплыть до берега, кого выловили из воды. Выжившие признали новую силу и покорно заняли место погибших гребцов. Да и куда им было деваться.

Карась, Зорка и Жихан стояли плечом к плечу и наблюдали, как из утренней пелены все явственней проступает великий город. Они все-таки добрались, за сутки до назначенного срока. Екнуло в груди и громче забилось сердце. Зорка положила руку на амулет – серебро впервые за долгое время налилось добрым теплом. Она посмотрела на своих спутников, братьев по духу, друзей. Суровый профиль Жихана резко выделялся на фоне посветлевшего неба. Карась щурил черные раскосые глаза степняка. Саму травницу переполняло особое чувство, в котором смешались и благодарность судьбе, и готовность принять новый бой. Чтобы злобная нечисть, вроде погибшего колдуна, никогда не посмела ступить на родную землю.

Будь что будет, но они все-таки добрались…

Александр Мазин

Корабль мертвецов

– Здесь все, – сказал воевода. – Все, кто пришел. Со знаками. Тебя ждут.

– Восемь, – разочарованно произнес великий князь. – Почему их только восемь, Сувор? Сколько было знаков?

– Тридцать три, – ответил воевода. – Может, другие позже поспеют.

– Может. Да мы не можем. Бери этих восьмерых, гриди полсотни, каждому по паре заводных – и к Черномору.

– Когда и куда? – спросил воевода.

– К ночи должны быть за Змеиным валом. Там он вас найдет.

Сувор кивнул. В том, что чародей отыщет их ночью в степи, он не сомневался.

– Поспеете?

– Поспеем, – уверенно ответил воевода Сувор. – Хотя легко не будет. Бабы всё же.

– Не бабы! – строго произнес Мстислав Храбрый. – Богатырши. Сдюжат.

Сдюжили. Хотя прав был Сувор: нелегко пришлось. С рассвета до заката в седлах. Весь светлый день. А день – долгий. Самый долгий день лета. Потому и медлить нельзя.

Лагерем встали, перейдя мелкую – по колено – речушку. До Тьмы отсюда всего ничего осталось.

Шатров не ставили, коней не расседлывали, костров не жгли: поели всухомятку. Времени почти не оставалось. Нынче Солнцеворот. День долог, да ночь близка. Этой ночью все и решится.

Черномор появился в сумерках. Возник из теней, не всполошив ни коней, ни дозорных, уронил «здравия» и подошел к невеликому богатырскому воинству, разместившемуся наособицу. Остановился. Высоченный, чуть сгорбленный. Борода длинная в косицу заплетена. Лица в тени не разглядеть.

Зато сам чародей видел всех. И читал каждого будто свиток.

У каждого из восьмерых читалось разное. Упорство, сомнение, дерзость, страх. Общим было только одно – безмерная усталость.

Постоял, поглядел, потом показал жестом: подъем.

– Гридь – на конь? – спросил вставший позади него Сувор.

Без воодушевления спросил, но с готовностью. Его дружинники тоже не особо свежи, но – повоюют. Выучка сказывалась.

Чародей качнул головой.

– Дальше – без вас, – сообщил он Сувору. – И пешком.

Восьмерых слова чародея