Четыре овцы у ручья - Алекс Тарн

Я не хочу обсуждать слухи о якобы сотворенных мною «чудесах»; при упоминании об этом меня всякий раз одолевает тошнота. Если религия означает веру в чудеса, то я как был, так и остался абсолютно нерелигиозным человеком. Тяга к чудесному – всего лишь еще один вид бегства от собственной души. За украденное или доставшееся по дешевке так или иначе приходится потом платить тройную цену. Я всего лишь старался помочь людям, подбодрить отчаявшуюся душу в ее погоне за сердцем, пристыдить погрязшее в суете трусливое сердце, сбежавшее и отвернувшееся от души.

Без сомнения, это отнимало время и отвлекало меня от главного: от Проекта. Я продолжал глотать книги. Их авторы пытались добавить к громаде уже сделанного что-то свое, новое, еще не сказанное прежде. Иногда у них получалось, иногда нет. И чем дальше, тем меньше нового находил я в томах библиотеки. Особенно же занимал меня вопрос цели, пользы Проекта. Не подлежала сомнению его ценность для человечества, ведь оно способно достичь благоденствия лишь при условии достаточно хорошего понимания реального мира. Но какова при этом польза для самого мира или, как сказал бы Суисса, для Творения и для Творца?

Разве всеведущий Творец допустил бы существование Проекта, если бы это не отвечало какой-то общей цели, намного большей и значимой, чем люди и их частное благо? Если все в этом мире подчинено глобальным законам и развивается в направлении глобальной цели, то какое место занимает в этом мощном потоке наш маленький человеческий проектик? Я искал ответа на эти вопросы – искал и не находил.

Срок мой между тем подошел к концу: комиссия скостила треть, и я вышел наружу. В таких случаях принято говорить «на свободу», но так уж получилось, что за решеткой я чувствовал себя куда свободней, чем на так называемой воле. Перед этим выяснилось, что Чико Абутбуль строит на меня далеко идущие планы.

– Как выйдешь, рабби, тебя встретят мои ребята и отвезут куда надо, – пообещал он, поблескивая хитрыми глазками.

– А куда надо? – осторожно поинтересовался я.

– Во дворец! – торжествующе воскликнул Чико. – Все уже готово. Жить будешь в Нетивот, как и положено святому каббалисту. И ни в чем себе не отказывай. Ты, как я понял, любишь книжки. Нет проблем – заказывай сколько угодно. А я тебе буду клиентуру подгонять. Не много, не часто, чтоб не напрягать попусту. Политиков, банкиров, богатых подрядчиков – вот уж у кого грехов на сто тюрем хватит. Не хочешь брать у них деньги – не бери. Хотя каждое твое слово стоит килограмм золота – поверь Чико Абутбулю, который знает цену и золоту, и словам.

– Пусть сначала отвезут в Иерусалим, – сказал я, подумав. – Хочу посмотреть на памятные места.

– Само собой, рабби! Твое слово – закон!

Понятное дело, я не собирался менять тюремную свободу на золотую клетку Чико Абутбуля. Не намеревался я и возвращаться к прежней «нормальной» жизни. Минимум обязательств перед другими и минимум личных владений, требующих излишних усилий и отвлекающих от главного, – вот чего мне хотелось. Я мог бы вернуться в свою квартиру, но там меня сразу нашли бы, а найдя, снова навесили бы ярмо постылой нормы. Жизнь бомжа – вот что виделось мне самым подходящим вариантом. Готовясь к нему, я много беседовал с Костой. Его экспертная оценка была однозначной: лучше всего бомжевать в Тель-Авиве; другие прибрежные города похуже, хотя тоже годятся; но уж ни в коем случае не в Иерусалиме.

– Почему?

Коста стал разгибать пальцы:

– Холодно – раз. Мало подают – два. Труднее достать дармовую жратву – три. Дороже все радости жизни: выпивка, травка, таблетка – четыре. Мало госпомощи – пять. Меньше фраеров-добровольцев – шесть. Одно там хорошо: конкуренция невелика, за место платить не надо, пристают меньше. Бомжи ведь люди ревнивые, могут и обидеть. Взять хоть дружка моего закадычного… Да, было дело… – он помолчал, отгоняя неприятные воспоминания, и закончил: – В Тель-Авиве нашего брата тысячи три, не меньше. А в Иерусалиме и трех сотенок не наберется.

Судя по этому описанию, как раз Иерусалим подходил для моей цели лучше всего. Машина с молодцами Чико Абутбуля забрала меня от ворот тюрьмы и доставила прямиком в город. На улице Бецалель я попросил их остановиться и ушел проходными дворами. Чико понял намек. Он мог бы отыскать меня без труда, но решил не упорствовать, рассудив, что у святых каббалистов есть право на странности. А может, просто опасался моей ужасающей «каббалистической мощи». Время было летнее, и уроки теории бомжевания от Косты помогли мне быстро приноровиться к уличной жизни. Первую зиму я перекантовался в ночлежке возле рынка, где на площади в двадцать квадратных метров умещалось не менее дюжины бездомных. Что устраивало меня вполне, пока слухи о моей «святости» не добрались и до столицы.

Не знаю, как бы я справился с устремившимися ко мне просителями и искателями чудес. К счастью, оказалось, что подобные явления тоже подчиняются определенным законам природы, как волны, которые разбегаются от упавшей в воду капли именно кругами, а не треугольником. Вокруг цадика непременно образуется плотное кольцо хасидов во главе с первым учеником, и мой случай не стал исключением. Меир и его ребята нашли мне эту вот нишу в одном из тихих переулков и с тех пор пускали пред мои светлые очи лишь самых избранных.

Это оставляло массу времени для моих собственных поисков. Допустим, я помогаю людям, но помогаю ли при этом Творцу? И не слишком ли самонадеянно думать, что мои ничтожные усилия хоть что-то значат для самодостаточного и совершенного Творения? Ведь сам факт его совершенства означает ненужность каких-либо исправлений… Но коли так, зачем мне дарована способность выбирать и поступать по своей воле – по своей свободной воле, а не согласно строгим законам природы, как прочие живые существа? Зачем я человек, а не собака, не мышь, не муравей, не змея, которые проходят, пролетают, проползают от рождения к смерти в жестком желобке запрограммированного алгоритма инстинктов? Зачем?

Я вызывал в памяти бесчисленные страницы прочитанных книг; перед моим мысленным взором садились в кружок великие мудрецы; сердце и догнавшая его душа сплетались, пытаясь выжать из этого объятия желанный ответ, но его все не находилось. Однажды я проснулся ночью, как от толчка. В голове еще не отзвучало эхо от старой притчи, слышанной мною и прежде в разных вариантах от разных рассказчиков. Я повторил ее вслух, чтобы понять, что именно так поразило меня во