Набат-3 - Александр Гера

Вернувшись в Ясенево, Судских первым делом вызвал к себе Смольникова. На «литератора» он очень надеялся, ему отводилась самая щепетильная часть операции.

— Шалом, Леонид. Ты, кажется, знаком с ивритом?

— В пределах разговорной речи, — переминался у стола Судских Смольников.

— Ты присаживайся, побеседуем обстоятельно.

Вкратце часовой разговор выглядел так: в нужный момент Смольников становится связующим звеном между зарубежьем и Россией, убедительным и настоящим.

— Пока прорабатывается операция, садись за учебники, нанимай репетиторов, но через пару недель обязан говорить лучше раввина из синагоги.

— Ого! — опешил Смольников.

— Не «ого!», — улыбнулся Судских, — долг велит. Все задолжали.

Вторым он пригласил Бурмистрова.

— Ванечка, скажи, не хотел бы ты стать миллиардером?

— Очень положительно смотрю на это дело — растянул рот в улыбке Бурмистров. — Где получить миллиарды?

— Сам будешь выплачивать другим. В Швеции. Если не ошибаюсь, супруга знает шведский?

— Да знает вроде, — сбитый с толку, ждал продолжения Иван. — Её тоже в миллиардерши?

— Думаю, она станет тебе помощницей, как некогда… — осекся Судских, а Бурмистров потянул ниточку:

— Когда некогда?

— В грядущей жизни. Это я к слову. В общем, подготовь ее и отправляйтесь в Стокгольм. Снимешь там приличный особняк, наймешь работников и откроешь филиал банка. Детали обсудим, когда переговоришь с супругой. И сразу, — насмешливо сказал Судских, — купишь ей две шубы из натурального меха. Дело к зиме, Ванечка, а женщины обожают натуральный мех.

— Вот это работка намечается! — воскликнул Бурмистров.

Третьим Судских полагал вызвать Зверева, но позвонил Смольников, дотошный как всегда.

— Игорь Петрович, Аркадий Левицкий почище меня знает иврит, мы оба учились на курсах «Диалог».

— Это что же, у меня одни евреи в подчинении? — обрадовался пополнению Судских.

— А я ничего удивительного не вижу, — суховато отвечал Смольников. — После войны налегли на английский, перед ней на немецкий, дошло и до иврита.

— Согласен, Леня, берем в дело и Аркадия, как говорят блатные. — Тут наступала очередь Зверева: — Твоя задача, Михаил, подготовить группу из двадцати минимум ребят, замаскированных под русских мафиози за рубежом. Только не озоруй, я тебя больше терять не хочу.

Как всегда, Зверев вопросов не задал, и загадочная фраза его не взволновала. Шеф знает, что говорит.

— Понял, Игорь Петрович.

— Умничка, Миша, — похвалил Судских. — Твоей группе предстоит работать в экстремальных условиях. В Риге.

— Хоть в Шепетовке, Игорь Петрович. Мои и шаболовским, и солнцевским сто очков вперед дадут.

Оставался разговор с Бехтеренко. Он не видел перекоса, что вводил в курс событий верною заместителя последним: ему отшлифовывать детали плана, подгонять их плотно, с него и основной спрос. Не каждый день дарят сто миллионов долларов.

— Святослав Павлович, есть мнение сыграть матч с командой «Ерушалайнен прохиндейшн». Сможем?

— В преферанс, в очко, на бильярде? — понял юмор Бехтеренко.

— В «Монополию», Святослав Павлович, знаешь такую? Нет? Так нам еще и выиграть надо по всем статьям. На своем и чужом поле. Только выигрыш.

— А почему бы и нет? Не боги горшки обжигают.

Тогда Судских и деталях объяснил ему план Воливача.

Без раздумий Бехтеренко одобрил его, не посчитал зазорным выудить у фарисеев сто миллионов. К удивлению Судских, добавил:

— А если поработать мозгами, можно и больше. Есть наметки.

Именно за это любил Судских заместителя.

Настал черед Григория Лаптева. Всегда так получалось: всех Судских опрашивал у себя в кабинете, к Лаптеву ходил сам. В лаборатории Лаптева жил мозг управления, его выживаемость. Мысль насиловать нельзя, ее обихаживают.

Планчик обыграть «Ерушалайнен прохиндейшн» Гриша принял с восторгом. От него требовалось проникнуть в святая святых коммерческих банков, распечатать кодовые замки и точно узнать, где и какие резервы скрываются. Пока призрак коммунизма бродит по кремлевским палатам и думским коридорам, маячит в Горках-6 и в умах пенсионеров, неплохо бы отыграть у призрака мизер вчистую ценой в сто миллионов долларов, чтобы оставался он там, куда определили его большие сказочники Маркс и Ленин.

— Требуется слегка распотрошить Энгельса? — уточнил Григорий. — Еще в прошлом веке Фридрих Энгельс — не сам, конечно, а по просьбе друзей-капиталистов — красиво внедрился в зарождающееся рабочее движение, чтобы увести его по другому пути, подальше от истинного, тем самым поставив в зависимость от правящего класса. А когда обсуждался текст «Манифеста коммунистической партии», он лично настоял на словах «призрак коммунизма». Это ключевой оборот. С его помощью проникли в сознание простого люда, предложив ему сказочку до конца тысячелетия.

— Ох какой ты у меня весь закрученный, Гриша. — не то похвалил, не то пожурил Судских.

— А вы не смейтесь. Игорь Петрович, — настаивал Лаптев. — Смена сознаний в людских умах приходится на конец тысячелетий, и сионские мудрецы знали это. Вернее, готовили переворот в сознании строго по тысячелетним вехам, сменив и летосчисление. Тут ни при чем наша эра, до нашей эры, тут главенствует астрономия. За тысячу лет планеты совершают определенный цикл движения, и в конце каждого появляется призрак, готовый материализоваться. Вызревает, что есть сознание, способное дать толчок пробуждению человечества, готовность к ответу на вопрос: а есть ли Бог на самом деле? Хоть какой период берите, возле вопрос смены веры главенствовал. В нулевом году начался Иисус, в тысячном году он обосновался у нас, три тысячи лет назад появились еусеи, поставившие под сомнение пророчество Моисея. Китай и Египет, древнейшие колыбели цивилизации, сотрясало именно на стыках тысячелетий и именно в вопросах веры. Хотите верьте, хотите нет. но мне кажется, что в небесной канцелярии на конец тысячелетия приходится конец рабочего дня. А что делает черт, когда Бог спит?

— Так ты все же веришь в Бога? — спросил Судских.

— Господи, как в него не верить, если мы сплошь неразумные чада, которые занимаются глупостью!

— Голословно. Гриша, выдай фактуру, — полушутя, полусерьезно попросил Судских.

— Фактура? Пожалуйста. Почему-то бытует ошибочное мнение, будто все мы произошли от Адама и Евы. Ничего подобного. В Библии черным по белому записано: «И пошел Каин от лица Господня; и поселился в земле Нод, на восток от Эдема. И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха». Каин, как известно, сын Адама и Евы. Так кого он в жены взял — обезьяну, что ли, согласно обветшалой теории Дарвина? И еще раньше, в первой главе Библии говорится: на шестой день Господь создал людей и пошел отдыхать. И только в понедельник принялся лепить Адама. Тысячелетие, по моим убеждениям, рабочая неделя Творца. За воскресенье мы дуреем, и с понедельника Ему приходится вправлять нам мозги. Целую неделю Он вдалбливает нам: Я семь Сущий, а в воскресенье мы начинаем сомневаться, такой ли Он сущий. И получаем втык за сомнение в следующую шестидневку.

«А ведь он не так далек от истины, — осенило Судских. — Здесь кроется тайна загадочного получаса.

— Молодцом, Григорий! — похвалил Судских. — Я принимаю твою рабочую гипотезу на полном серьезе. Скажу больше: идет сатанинский год… Всевышний почивает, и чтобы нам не морочили голову очередную тысячу лет, не били но ней, принимайся за банковские счета умников. Проснется Всевышний, а мы докладываем Ему: Ваше Всевышество, народ поумнел, забивать себе дурью башку не желает, а желает Тебе и себе доброго утра. Сатана утек. Подскажи нам, как сделать, чтобы враг Твой и наш не смущал больше наши умы?

Лаптев внимательно слушал Судских и склонялся к мысли, что шеф не ерничает, а в доступной форме создает концепцию на очередную тысячу лет.

— Именно так, — серьезно подтвердил Лаптев. — Иначе нам удачи не видать.

«Именно так», — отозвалось эхом в голове Судских.

В кои-то веки он вновь слышал Голос.

3 — 15

Половину жизни чаще всего человек растрачивает на глупости и только во второй части наверстывает упущенное.

Первую половину своей жизни Илюша Триф мечтал о богатстве, во второй ему сказочно повезло, но что делать с большими деньгами, он не освоил раньше.

И приключилась с ним вульгарная денежная лихорадка. Есть такая болезнь, когда человек сорит деньгами, не думает о черном дне, входит в кураж и раж, наживает импотенцию от частых случек и частных сучек, лотом язву от ресторанной кухни, и пора бы лечиться, но тут кончаются деньги и небо кажется с овчинку, то небо, в котором он летал. Денежная пыль въелась в кожу, в поры, дышать стало трудно.