Статуи никогда не смеются - Франчиск Мунтяну

В коридоре стояли Бэрбуц и Думитриу, инструктор уездного комитета. Они тихо разговаривали, а проходившие мимо них люди почтительно, даже с некоторым страхом здоровались с ними. Знакомым Бэрбуц протягивал руку, и они довольно улыбались. Пришли и представители от других ячеек.

Бэрбуц наклонился к Думитриу:

— Вы должны проявить сугубую партийность, товарищ Думитриу. И не забывайте: партийность означает, что вы не имеете права поддаваться слабости или жалости… Жалость в решении партийных вопросов — это мелкобуржуазная, трусливая черта, подлежащая осуждению. У вас достаточно данных?

— Да, товарищ Бэрбуц. Согласно вашим указаниям.

— Не моим указаниям, а указаниям партии! И вы тоже здесь находитесь как член партии, который должен защищать ее интересы. Нельзя ни скромничать, ни робеть. Разоблачение — это ваша заслуга, и мы это ценим.

Думитриу, высокий, очень худой человек с лоснящимися волосами, внимательно слушал его.

— Вы подготовили выступления товарищей?

— Да. Но не знаю, подходящих ли… Мне было очень трудно проводить здесь работу. У Герасима много друзей.

— А вы думали, что классовая борьба — это игрушки! — и Бэрбуц резко засмеялся. — Ну, а теперь идите в зал.

Бэрбуц закурил и задумчиво посмотрел в окно. Стеклянные крыши зданий сверкали в ярком, но каком-то усталом, ленивом и мягком свете солнца. Каждый раз, глядя на громады фабричных корпусов, Бэрбуц испытывал почти благоговейный трепет, как когда-то в детстве при виде величественных колонн католического собора, их дрожащих теней. Церкви ему никогда не нравились: он чувствовал себя маленьким, раздавленным, ощущал всю ничтожность человека перед лицом истории. Поэтому Бэрбуц редко ходил в церковь. Его раздражала убийственная монотонность молитв, которая берет тебя в плен, душит твои мысли, все твое существо. Точно так же и движения рабочих, такие же механические, как движения станков, пугали его, заставляли чувствовать себя неловко, точно он попал в какой-то чужой, негостеприимный город.

Бэрбуц с нетерпением ожидал начала собрания. Думитриу он ничего не рассказал о брате Герасима. Он оставил это себе как последний козырь, на случай, если придется вмешаться самому, чтобы разоблачить Герасима. Рабочим нечего будет возразить, когда они услышат, что у Герасима брат — кулак и родственники сидят в тюрьме за спекуляцию, как враги существующего строя. Бэрбуц осмотрелся вокруг с превосходством уверенного в себе человека.

Появился Жилован, секретарь партийной организации цеха, он пригласил всех на собрание. Бэрбуц вошел с озабоченным видом и сел среди рабочих.

Дудэу с досадой посмотрел на него. Зачем надо было приглашать на собрание посторонних? Вот, например, этого невысокого человека, который уселся рядом и все молчит. Костюм на нем из тонкого серого сукна. Сразу видно, что он первый раз на фабрике.

Незнакомец улыбнулся ему, и Дудэу смутился, так как не знал, как на это ответить. Что надо этому человеку? Он отвернулся, но незнакомец потянул его за рукав:

— Который здесь товарищ Герасим? -

Дудэу кивнул головой в сторону Герасима.

— Я так и думал. А тот, что сидит слева от него, — это товарищ Трифан, который живет на Цветочной улице, 14?

Теперь Дудэу кивнул утвердительно и внимательно посмотрел на говорившего: глаза у него веселые, голубые, а лицо усталое. Правда, незнакомец старался это скрыть, но Дудэу обмануть трудно. Не успел еще Дудэу подумать, «Кто же это такой?», как поднялся Жилован.

— Мы открываем внеочередное общее собрание ячейки номер четыре прядильного цеха, на котором присутствуют и члены партии других партийных ячеек фабрики. Мы приветствуем находящегося среди нас товарища Бэрбуца, члена уездного комитета.

Все встали, чтобы лучше рассмотреть Бэрбуца.

— Который это? — спросил незнакомец. — Тот, что сидит в первом ряду?

— Да, — ответил Дудэу.

Когда стихли аплодисменты, Жилован — продолжал:

— Мы также приветствуем находящегося среди нас товарища Думитриу, инструктора уездного комитета.

Похлопали и ему. Жилован взял со стола листок бумаги и прочел повестку дня:

— Первый вопрос, — сказал он громко, и в голосе его послышался металл, — обсуждение непартийного поведения товарища Герасима. Второй вопрос — выводы, которые будут сделаны товарищем Бэрбуцем. Слово предоставляется товарищу Думитриу.

Думитриу подошел к столу и налил в стакан воды.

— Товарищи, — начал он. (Он шепелявил и от волнения немножко заикался.) — Не случайно это заседание происходит именно на вашей фабрике. Нет, не случайно, говорю я, потому что здесь уже давно, сразу после окончания войны, создалась нездоровая атмосфера узкого, местнического патриотизма. И эти настроения, к сожалению, все разрастаются. Я могу привести конкретные факты. Совсем случайно я узнал, что в этот самый момент товарищи Трифан и Поп должны были бы присутствовать на гораздо более важном заседании местной комиссии по вопросу о снабжении фабрики хлопком — сырьем, без которого, и вы это знаете лучше меня, фабрика мертва. Я мог бы привести еще примеры, но не следует спешить, разрешая вопрос, ради которого мы здесь собрались.

Он глубоко вздохнул и продолжал:

— Мы все знаем, что для каждого члена партии нет ничего более святого, чем партия, наш руководящий маяк. В нашем уставе ясно сказано: меньшинство должно подчиняться решению большинства. Почему же вы, товарищ Герасим, не подчиняетесь? — взвизгнул он. — Товарищи, рассмотрим факты. Уездный комитет постановил проводить сборку станков на заседании от… — он на мгновение запнулся, — …от 16 мая. А как вел себя товарищ Герасим? Он сделал вид, что ничего не знает об этом решении, и продолжал агитировать рабочих, заражая их нездоровыми настроениями. С какой целью, товарищ Герасим, вы вели агитацию среди людей, хотя этот вопрос уже был решен уездным комитетом? О чем это говорит? О том, что ты не доверяешь партии! Не веришь в руководящую роль рабочего класса — гегемона классовой борьбы. И самое страшное, что таким явно враждебным поведением ты льешь воду на мельницу классового врага. Но, товарищи, товарищ Герасим — честный рабочий. И мы не хотим верить, что то, что он сделал, он сделал сознательно. Товарищ Герасим не прихвостень барона.

— Слава богу! — заорал, весь покраснев, Дудэу и увидел, что сидящий рядом с ним человек улыбается. — Что вам надо от Герасима? — и он от волнения закашлялся.

Думитриу в бешенстве посмотрел на него.

— Почему не говоришь ясно? — еще раз крикнул Дудэу и сел.

— Очень правильное замечание, — шепнул ему сосед по скамейке.

— Я тоже так думаю, — ответил Дудэу.

— Не мешайте вести собрание, — сказал Жилован.

Думитриу продолжал:

— Каковы причины такого поведения Герасима? Товарищи, когда человек не верит в тех, кто занимает ответственные посты в партии, это значит, он мысленно говорит себе: «Я сделал бы лучше, они никуда не годятся». Карьеризм! — взвизгнул Думитриу. — Вот в чем причина! А вы знаете, к чему это ведет? Это прямой путь в лагерь классового врага. Прямо к барону Вольману.

Трифан медленно поднялся:

— Прошу прощения, товарищ инструктор, но я не понимаю, ведь Вольман с самого начала был против сборки станков. Герасима же обвиняют в том, что он слишком активно агитирует как раз за то, чтобы собирать станки. Разве же это одно и то же? Как же это Герасим играет на руку барону? Выражайся ясней, товарищ инструктор, а то мы ничего не понимаем.

— Прав товарищ Трифан, — встал с места и Поп. Он был взволнован, как будто его самого кто-то страшно оскорбил.

— Все очень ясно, — холодно сказал Думитриу. — Если вы меня будете все время перебивать, мы, конечно, ни до чего не договоримся.

Он украдкой посмотрел на Бэрбуца. Тот улыбнулся и слегка кивнул головой. Улыбку эту заметил только один Дудэу. Разозлившись, он наклонился к уху соседа:

— Все, что здесь происходит, — это самое обыкновенное свинство.

— Нет, товарищ, — ответил тот. — Так закаляется наша партия.

Дудэу не понял, что имеет в виду незнакомец.

Губы Думитриу слегка вздрагивали. «Эти выкрики не случайны, за ними скрываются очень серьезные вещи». Он продолжал:

— Товарищи, я больше не буду просить вас не перебивать меня. Если вы считаете, что таким поведением вы укрепляете партию, продолжайте в том же духе: вся ответственность за последствия ляжет на вас.

— Вы с какого времени знаете Герасима? — подскочил Трифан.

— Это, товарищ Трифан, имеет значение только для вас. Да, правда, я близко не знаком с Герасимом.

— Оно и видно, — рявкнул Трифан.

— Товарищ Трифан, — Герасим, рассердившись, встал с места, — прошу вас не прерывать собрания.

— А ты заткнись! — набросился на него Трифан. — Здесь речь идет не о тебе. Речь идет о сборке станков.