КГБ сегодня. Невидимые щупальца. - Джон Бэррон

Руди посвятил партии собственную жизнь и жизнь своей жены. Теперь он принял решение отдать партии самое дорогое, что у него было, — своего сына.

Сидя с ним на скамейке в сквере, разбитом в центре Лимы, он говорил:

— Петер, я должен сказать тебе одну очень серьезную вещь. Может быть, она покажется тебе невероятной. Но, поразмыслив, ты поймешь меня и даже станешь мной гордиться.

— Видишь ли, меня зовут вовсе не Руди Герман. Я никогда не был немцем — я чех. Кроме того, я офицер советской разведки, подполковник, как это называется в КГБ. Я начал работать на КГБ еще до твоего рождения. Только ради этой работы мы переехали в Германию, оттуда в Канаду и вот теперь в Соединенные Штаты. В Чили меня тоже посылали с разведывательным заданием. Все, что я делало, — это часть моей работы как офицера разведки.

— Иногда, ты слышал, мне приходилось высказываться так, точно я — убежденный нацист. Но каждый раз потом мне было стыдно перед тобой. Я принадлежу к лагерю противников нацизма. Я — марксист и всегда был марксистом, Надеюсь, ты тоже когда-нибудь придешь к выводу, что учение Маркса и Ленина позволяет научно разрешить проблему несправедливости и бедности, от которых страдает человечество.

Петер слушал его спокойно и молча, и по его лицу Руди не мог понять, как он относится ко всему услышанному.

— А как твое настоящее имя, папа?

— Людек Земенек.

— У нас есть родные?

— Да. Одна из твоих бабушек живет в Чехословакии, другая — в Восточной Германии.

— А мама знает?

— Она тоже работает на КГБ.

Петер почти сразу сказал:

— Папа, я рад, что ты мне открыл правду. Мне кажется, я буду гордиться тобой. И это очень хорошо, что у меня есть две бабушки в Европе. Я смогу повидаться с ними?

— Это вообще-то не исключено… А ты сам не хотел бы стать офицером разведки, таким, как твой отец?

— Если ты считаешь, что так надо, — тогда, конечно…

— Я не могу решать за тебя, но мне это было бы очень приятно.

Руди торжествовал. Зная скрытную и сдержанную натуру сына, большего он и не ожидал.

В Мехико-сити, в парке Чапультепек, Руди попросил связного КГБ сообщить в «центр», что он рассказал о себе сыну и что Петер проявил желание тоже работать на КГБ. Руди предложил, чтобы «центр» организовал вызов их обоих, а может быть, одновременно также и Инги в Москву.

В первом же сообщении, полученном Руди по возвращении в Нью-Йорк, было сказано: «Одобряем идею посещения Москвы всей семьей. Готовы приветствовать здесь вашего сына». Тут же предлагался сложный маршрут для всех троих, и как только в июне у Петера и Майкла кончились школьные занятия, семья пустилась в дорогу.

Инга оставила Майкла в Испании в летнем лагере, а сама добралась до Вены, получила там подложные документы, проследовала в Будапешт и оттуда на самолете «Аэрофлота» вылетела в Москву.

Петер полетел в Париж, Руди — в Лондон, чтобы в одну из ближайших ночей встретиться с ним в Копенгагене на портовой набережной и проскользнуть на борт стоящего там советского теплохода. Их провели в каюту и предупредили, чтобы они не покидали ее до прибытия судна в Ленинград. Каюта была тесной и неудобной, без иллюминатора, вдобавок ко всему сюда проникал кухонный чад из камбуза. Сюда же им доставляли еду, ненадолго приоткрывая для этого дверь. В этой тесноте они провели три дня и три ночи. Петер не жаловался, но Руди про себя негодовал: неужели КГБ не мог начать знакомить Петера с Советским Союзом и социализмом более достойным образом?

Инга прибыла в Москву на два дня раньше. Первым долгом путешественников накормили стандартным «праздничным обедом». Обед давал Павел — офицер, с которым Руди шестью годами ранее встречался в Париже. Петер явно произвел на него самое благоприятное впечатление.

Оставшись с мужем вдвоем, Инга сказала, что она за эти два дня обсуждала их проблемы с Андреем — одним из офицеров, отвечавших за деятельность разведки в США.

— Знаешь, он говорит, что тебе пора уже сворачивать свой бизнес. Чтобы начать работать как все нормальные люди — восемь часов в день, а потом отдыхать, гулять, встречаться с интересными людьми. И потом: ты должен, наконец, сдвинуться с мертвой точки с этим Гудзоновским институтом…

— Хватит об этом, Инга! — возмущенно воскликнул Руди.

— Неужели ты не понимаешь, что из тебя тут делают пешку, подговаривая вот так выступать передо мной? Запомни: ты прежде всего моя жена, а потом уже их агент! Иди спать, я не желаю больше слушать, я сыт по горло этими советами.

Однако наутро Андрей явился собственной персоной и снова завел тот же разговор:

— Ну, как у вас там получается с Гудзоновским институтом? Впрочем, я сам скажу: ничего у вас почему-то не выходит, так ведь? Чего вообще вы добились за последние четырнадцать месяцев? Будем откровенны: ничего. Если, конечно, не считать ваших успехов по части повышения своего жизненного уровня. Вы там, кажется, пристроили к своему дому еще одну комнату?

Андрей замолк, чтобы посмотреть, какое впечатление произвела его осведомленность.

— Вот видите, мы знаем и об этой комнате. Получается, вы тратили время на то, чтобы иметь возможность больше наслаждаться жизнью. — Придвинувшись ближе, Андрей повел плечами, на которых красовались полковничьи погоны. — Теперь, если хотите заработать звание полковника, пора вам кончать с этой сладкой жизнью и по-настоящему приниматься за дело:

Руди всегда старался сдерживаться в любых ситуациях, каких бы усилий ему это ни стоило. Но на сей раз, перейдя на русский, чтобы не понял Петер, он закричал в ответ:

— Какого черта! Вы позорите своим поведением партию и КГБ! Вы унижаете меня на глазах моего собственного сына! И как только язык поворачивается спрашивать, что я для вас сделал! Я отдаю вам своего сына — вот самое главное, что я сделал для вас. Он будет выдающимся разведчиком, если кретины вроде вас его не испортят!

Андрей не нашел ничего лучшего, как раскритиковать «слишком пессимистический» доклад, недавно полученный от Руди.

— Кто вы такой, чтобы утверждать, что на ближайшее десятилетие прогрессивные силы в Чили не имеют перспектив? Вы что, гадалка? Видимо, вы не уяснили себе, что законы исторического развития — на нашей стороне.

— Я уяснил себе самое главное. На свой страх и риск я беспрекословно отправился в Чили, чтобы объективно оценить существующее там положение. Моя оценка является вполне честной. Если вас больше устраивают приятные выдумки, сочиняйте их сами.

— Кстати, ваш доклад о разрядке тоже очень уж негативный.[18] Придется его переработать.

— Долг разведчика — докладывать то, что есть…

— Но доклад получился слишком прямолинейным. Вам придется кое-что смягчить.

— Я не изменю ни буквы!

Все усилия и денежные затраты, все, что КГБ на протяжении девятнадцати лет вкладывал в Руди и Ингу, все возможности, которые сулило подключение к разведывательной работе Петера, — все могло пойти прахом если бы не вмешались Павел и другие. Они удалили Андрея, который с этого дня вообще не появлялся на горизонте, и всячески пытались умаслить Руди, давая понять, что все его претензии будут учтены.

В отношении Петера Руди поставил своим коллегам ряд категорических условий. Во-первых, Петер должен стать штатным сотрудником КГБ, а не агентом. Во-вторых, он должен проникнуться идеями марксизма-ленинизма, чтобы сознательно выбрать тот образ жизни, который придется ему вести.

— Все это возможно, — ответил Павел, — но при условии, что Петер сам этого хочет. Кроме того, если он откажется от варианта, который вы для него наметили, его уже нельзя будет отпустить в Соединенные Штаты — слишком много он знает о вас и о нас. В этом случае ему придется остаться здесь и стать гражданином СССР.

Инга была в состоянии, близком к истерике. Одна мысль о том, что сына могут надолго разлучить с ней, бросала ее в дрожь. Но Руди заранее отвергал такую перспективу, будучи уверен, что Петер не напрасно обещал ему стать офицером советской разведки, раз отец так этого хочет. И действительно, в разговоре с Павлом Петер подтвердил свое твердое намерение работать на КГБ.

Ну что ж, сказали ему, в таком случае перед ним действительно открываются блестящие перспективы. Предварительно было решено, что он получит специальность юриста. Это откроет ему в дальнейшем доступ к политическим деятелям Соединенных Штатов и даст возможность проникнуть на службу в правительственные сферы.

Поскольку он уже успел подать заявление в университет в Монреале, было сказано, что в дальнейшем ему придется перевестись в какой-либо из ведущих американских университетов. Стоимость обучения не имеет значения — все прямые и косвенные расходы на образование Петера будет оплачивать КГБ. В Монреале Петер должен уделять главное внимание учебе, но в то же время стараться выявлять студентов и преподавателей, с симпатией относящихся к Советскому Союзу. Ни при каких обстоятельствах ему самому нельзя выказывать подобных симпатий. Летом 1975 года ему предстоит вернуться в Москву, чтобы пройти специальный курс обучения и идеологической подготовки.