К вечности - Елена Асеева

Я повернул голову влево, что уже мог делать и без помощи братьев, и воззрился на тот механизм… организм…

Мощное и огромное Колесо… мельчайшую искру, висевшую прямо предо мной. Еще к нему можно было применить сравнение гигантское, безразмерное, громадное, величественное в своем размахе. А можно лишь малешенький, капельный, масенький, очевидно, от понимания видимого и твоего места занимаемого во Всевышнем.

Для меня же, как для Бога, Колесо было величественно огромным, внушающим трепет и почтение.

Это было Колесо. Золотое Колесо с ободом, опоясывающим по краю мощные, широкие спицы. Восемь спиц, также зримо золотых, сходились в его вращающемся вроде втулки навершие, кое удерживалось широкими полосами голубых, серебристых, оранжевых туманностей, расчерчивающих сами космические недра и теряющиеся в бескрайних далях соседствующих Галактик, чьи прозрачные стены почитай брали в полон и само Коло Жизни.

Усыпанные множеством звезд, те туманности, поблескивая, переливались, курился в них спиралевидной завертью дымок. Само Коло Жизни напоминало аттракцион, каковой на Земле люди величали Колесо обозрения али еще чертово колесо. Вероятно, потому как сама идея этого устройства человеку — изобретателю была ниспослана чертом. Право молвить, не имеющего ничего общего с тем видом и не обладающего признаками оные в данном племени подозревали земляне. А именно толкать человека на злобные поступки, жадность, ложь и вообще побуждать к разнообразным порокам.

К поверхности вельми ребристого обода, спаянного, собранного посредством множеств широких треугольных пластин снаружи были прилажены узкие вервие. Трубчатые сосуды, извиваясь в космической дали, расходились в разные стороны и несли в себе вырабатываемые Коло Жизнью всевозможные соки: жидкие соединительные ткани, горные породы, родниковые воды, разнообразные жидкие сплавы, раскаленную магму, обладающие особой текучестью жидкие кристаллы. Обобщенно все то, что питало, создавало, насыщало и давало бытие самим Галактикам, системам, звездам, планетам. Иноредь вервие переливались, покачивали своими долгими багряными, синими, желтыми рукавами так, что чудилось, перекатывали внутри себя газообразно собранные стайки звезд… капель водицы… вязкие сплавы.

Само Коло Жизни было малоподвижным. В нем медлительно, степенно двигались восемь спиц, точно прочерчивая на застывшем золотом ободе полосы, иссекая из него золотые, серебряные, платиновые, радужные искры, газы, частицы и более мельчайшую россыпь пыли, не торопко отсекающуюся от самого Колеса, обода, спиц и уплывающую в бескрайнее мироздания Вселенной.

Днесь пред краем статично замершего обода располагалась широкая площадка, по полированной поверхности каковой дымился сизый туман, украшенный в особо плотных местах синей изморозью, столь мелкой, напоминающей густые комки снега или льда. На площадке находились шесть расставленных параллельно друг другу рядьев гамаюн вещих птиц. Токмо мгновения погодя, словно отойдя от мощи Коло Жизни, я понял, что создания Родителя, своими ровными шеренгами, в двух местах соседствующих друг с другом, сотворили проходы. Посему слева два ряда представляли гамаюны серебряной рати, что осуществляли общение меж Родителем и Димургами. Общение, догляд и помощь. На черной коже каковых просматривались множественные, серебристые узоры: символы, письмена, руны, литеры, свастики, ваджеры, буквы, иероглифы, цифры, знаки, графемы, геометрические фигуры, образы людей, существ, зверей обозначающие роль Отца во Вселенной. Ноне гамаюны серебряной рати находились в своем близко божественном виде, потому на их круглых лицах с высоким лбом просматривались длинные, костлявые носы, толстые рдяные губы и замечательные глаза, не имеющие зрачков, где радужки, по форме схожие с вытянутым ромбом, были насыщенно-пурпурными и окружены ярко-желтой склерой.

Обряженные все как один в серебристые туники и шаровары, подхваченные под коленами, обутые в короткие образующие множество складок сапоги, плотно облегающие стопы и лодыжки, гамаюны серебряной рати держали в руках бердыши, топоры на древке с искривленным в виде полумесяцем лезвием. Бердыши они прижимали к левому плечу и стояли все по стойке смирно, не смея пошевелить даже вторыми дополнительными веками, располагающимися складками над первыми, на обоих глазах.

Посередь пространства образованного двумя рядами серебряной рати стоял, мой старый знакомец, Гамаюн-Вихо. Саиб вещих птиц гамаюн серебряной рати был обряжен и обут также, как его собратья, лишь в руках занамест бердыша, он держал бане (меч с ромбическим концом) прижимая сам клинок к своей груди и точно возложив на серебряную рукоять, купно украшенную синими сапфирами, свой несколько сдвинутый назад подбородок.

Следующие проходы соответственно образовывали гамаюны золотой и платиновой рати. Первые из каковых осуществляли догляд и общение с Расами. Потому их молочного цвета кожа была расписана золотыми символами, письменами, рунами, литерами, свастиками, ваджерами, буквами, иероглифами, цифрами, знаками, графемами, геометрическими фигурами, образами людей, существ, рыб, птиц обозначающих роль Небо и Дивного во Вселенной. Потому и очи их имели голубо-бирюзовые радужки в форме овалов, по краю охваченные желтоватой склерой. Обряженные в золотые шаровары, туники и сапожки, они прижимали к левому плечу барте, топоры спаренные с клевцом и колющим наконечником. А их старший, саиб племени вещих птиц гамаюнов золотой рати, Мэхпи, преграждая своим малым тельцем путь к ободу Коло Жизни, прижимал к груди однолезвийный меч эспадрон.

Третий проход находился под защитой платиновой рати гамаюнов, и их саиба Мэхка. Потому желто-красная кожа созданий Родителя, преданных лишь Атефам, была расписаны платиновыми символами, письменами, рунами, литерами, свастиками, ваджерами, буквами, иероглифами, цифрами, знаками, графемами, геометрическими фигурами, образами людей, существ, растений, горных пород обозначающих роль Асила во Вселенной. Коричневыми треугольными выглядели радужки у платиновых гамаюнов, обрамленные белой склерой. Оно и так ясно, что одежи и обувка их соответствовала цвету платины, а в руках они держали айбалты, топоры с полукруглым лезвием. Впрочем, Мэхка, как и иные саибы, прижимал к груди чень, прямой, обоюдоострый меч.

Очень медленно Вежды стал опускать меня на площадку. Он даже для того присел, чтобы я смог опереться на стопы и встать.

Подошвы моих стоп коснулись холодной глади настила, дымок окутал ноги до щиколоток, ссыпал на плоть частички изморози аль снега… И когда Велет и Седми придержали за руки, Вежды меня отпустил. Одначе, немедля мои ноги дрогнули, и если б не братья я упал.