Где обитает любовь - Элизабет Стюарт

— Выпьешь со мной, Филипп? — Ричард наполнил два кубка.

— Лучше выпить после того, как мы объяснимся начистоту, — ответил Филипп. Он помолчал, а потом продолжил, набрав полные легкие воздуха, словно ныряя в ледяной поток: — Я приехал низко поклониться тебе и просить прощения. Ты имел право наказать меня. Я поступил как последний дурак, и хуже того, как негодяй.

Даже напрягая воображение, Ричард не мог представить себе подобную сцену — его заносчивый сводный брат униженно кается перед ним. В памяти всплыли слова отца. Возможно, и Ричард сам частично виноват в неприязни, которая портила жизнь им обоим. Может, надо не пожалеть усилий и наставить юнца на правильный путь?

— Я повел себя как трус… не сдержал людей де Визи в ту ночь, — признался Филипп. — Я испугался, что они мне не только не подчинятся, но и поднимут на смех. Ведь я пил с ними наравне и уже был пьян. Конечно, я должен был поступить по-другому, даже если б это грозило мне опасностью, а я проявил подлую слабость.

Он подошел к окну и мрачно уставился в него, предоставив брату созерцать его спину.

— Я знаю, ты стыдишься меня. Ты считаешь меня испорченным, избалованным ребенком. Клянусь, я скоро докажу тебе обратное.

— Мне тяжело и за тебя, и за себя, — сказал Ричард. — Ты получил свою порцию плетей, потом мое прощение и отправился восвояси, мне же жить здесь дальше и уверять подданных нашего короля, что англичане не звери, а, наоборот, принесли в их край мир и покой. Однако, как мне ни горько, но я доволен, что ты вынес положенное тебе наказание с достоинством. Поверь, за это тоже можно вручить рыцарские шпоры.

После нежданной похвалы брата щеки Филиппа покраснели.

— Но ты всегда говорил, что я заноза в твоем теле. И отец меня постоянно злил, вечно ставя тебя в пример. Он говорил, что с тобой я все равно никогда не сравнюсь.

— Ты моложе, а следовательно, успеешь догнать. Когда я постарею и ослабнут моя рука и ум, я охотно уступлю тебе место. Зачем же сейчас нам быть врагами? И учти, я тоже наделал много ошибок. В юности я тебе очень завидовал. У тебя были мать и дом, а меня отослали к чужим людям. Но все эти прошлые обиды и зависть — смехотворны. Я в жизни кое-чего добился, и ты вырос и даже заслужил рыцарские шпоры, так чего же нам делить?

Филипп нервно покусал губы.

— Отец во всем виноват. Он так восхвалял тебя, что возбудил во мне ненависть. Во всех кошмарных снах я сбрасывал тебя с коня и приставлял копье к горлу.

— Но, кажется, я сейчас сделал все, что мог, чтобы избавить тебя от этих кошмаров, — миролюбиво произнес Ричард. — Как мне еще помочь тебе? Чем тебя обрадовать? Может, мне стоит вернуться жить в наш родной дом, быть возле тебя?

— Нет! — вскричал Филипп. — Там ты долго не проживешь.

— Я не жалуюсь на здоровье.

— Там ядовитые испарения.

— Вот уж чего не знал, того не знал. Я думал, что вырос в здоровой местности.

— Заболеть в этих краях не так уж сложно, — уклончиво произнес Филипп. — Дома ты долго не проживешь.

Для Ричарда многое стало понятно.

— Что ж, спасибо, что ты по-братски предупредил меня. Значит, земля в родовом гнезде будет гореть у меня под ногами… Прискорбно узнать, что у меня нет постоянного пристанища. Ведь замок Гуинлин находится лишь под временным моим управлением, пока этого хочет король Эдуард. А все мы подвержены причудам. Возможно, что мне придется расстаться с этой почетной должностью.

— Возможно, — подтвердил Филипп со странной холодностью.

— Конечно, мне бы хотелось, чтобы преемник мой был достоин доверия и знал, что к чему, хотя бы по той причине, что испытал на себе, каковы уэльские плетки.

Ричард с усмешкой поднял кубок с вином.

— Иной раз одно умное слово может затушить пожар взаимной вражды. Ты понял, что я хотел сказать? Подумай о своем будущем. Делить нам нечего, и нет причин для ссоры. Ты всегда будешь желанным гостем в Гуинлине. А может, ты и сейчас останешься на ужин?

Филипп отрицательно мотнул головой, так и не обернувшись к брату. Его занимало то, что происходило в крепостном дворе.

— Нет-нет, извини, Ричард, уже поздно. Я бы хотел закончить разговор и уехать.

— Что ж, жаль, но я не буду тебя удерживать. Филипп заговорил торопливо:

— Иногда мужчине надо сделать выбор — тот, который его страшит. И, может быть, он делает не лучший выбор, но сердце подсказывает иное и совесть тоже. Я хочу тебя предостеречь. Родитель наш тяжко болен и проживет недолго. После его кончины моя мать постарается лишить тебя прав старшего сына и передать все наследство мне. Поверь, это не моя мысль.

— Здесь нет для меня ничего неожиданного, — мрачно заметил Ричард.

— Я же прошу, если ты победишь в тяжбе, не выгоняй ее с позором из дома, как бы ты ни был зол на нее и на меня, — умоляюще произнес Филипп.

— Она будет жить там, где пожелает, — заявил Ричард в ответ. — Я не мщу женщинам, а вот ты, Филипп, запомни на всякий случай, что мне может понадобиться достойный преемник в управлении Гуинлином.

Озорной ветер ворвался в окно и пошевелил листы тонкого пергамента, разложенные на столе. Элен старательно, до боли в натруженных пальцах, переносила с черновика на пергамент последние строки свода уэльских законов, которые Ричард отдал ей в переписку.

По окончании этот труд будет отослан королю Эдуарду вместе с подробными объяснениями системы правил и древних обычаев, применяемых в Гуинлине. Не соглашаясь со многими предложениями и доводами Ричарда, Элен все же вынуждена была признать, что новый кодекс достаточно справедлив. И если король его одобрит, он будет распространен на все вновь образованные на территории Уэльса графства.

Невнятный ропот голосов, сопровождаемый шумом какой-то потасовки, донесся из-за дверей. Отложив пергаменты в сторону и придавив их от ветра массивным каменным пресс-папье, Элен приподнялась из-за стола. Послышался глухой удар и сразу же затем сдавленный крик. Дверь распахнулась настежь, и трое священнослужителей, пошатываясь под тяжестью ноши, втащили в комнату тело охранника.

В изумлении Элен устремилась им навстречу.

— Что случилось? Он болен?

Сытое, добродушное личико отца Эдмунда в этот момент выражало крайнюю озабоченность.

— Болен? Нет, дитя, он не болен.

Элен опустилась на колени возле неподвижно распростертого тела и увидела большую шишку на лбу охранника. Она перевела взгляд на посох, который держал в руке один из служителей божьих, заметила ухмылку на его лице.

Отец Эдмунд тронул ее за плечо, призывая подняться с колен. Он достал скомканное священническое облачение из пропыленного заплечного мешка, сунул в руки Элен со слонами: