Эра Дракулы - Ньюман Ким

Общественный порядок в городе почти исчез. И не только в Уайтчепеле или Лаймхаусе, но и в Уайтхолле и Мэйфере. Чем тяжелее становилась рука властей, тем больше сопротивлялись люди. Последней модой «теплых» лондонцев, как богатых, так и бедных, стало чернить себе лица на манер негритянских менестрелей и называть себя «аборигенами». Пять армейских офицеров ожидали военного трибунала и посажения на кол за отказ отдать приказ своим подчиненным стрелять по мирной демонстрации поддельных арапов.

После длительных переговоров и довольно продолжительных криков со стороны чернолицей матроны Нетли позволили провести экипаж через Арку Адмиралтейства. Сейчас извозчику явно не помешал бы крест на карете.

Вампирша, но не кровной линии Влада Цепеша, Женевьева, как обычно, оказалась на обочине событий. Поначалу это освежало — после столетий скрытности не притворяться «теплой»; но со временем принц-консорт сделал жизнь для большинства немертвых столь же неудобной, как и для живых, которых он называл скотом. На каждого благородного мургатройда, живущего в особняке с гаремом добровольных кровных рабов, приходилось двадцать Мэри Джейн Келли, Лили Майлетт или Кэти Эддоус, которые оставались столь же несчастны, как и прежде, и вампирские особенности для них оборачивались болезненными зависимостями и трудностями, а не способностями и возможностями…

…С Женевьевой Чарльз нанес визит Чёрчвардам. Пенелопа уже поднялась из постели. Они застали ее в кресле-каталке, сидящей в гостиной с тщательно занавешенными окнами, клетчатый шерстяной плед закрывал ее ноги. Свежекупленный гроб, выложенный белым атласом, стоял на подставке на месте обыкновенного стола.

Она становилась сильнее. Ее глаза просветлели. Но говорила по-прежнему мало.

На камине Борегар заметил фотографию Годалминга, скованно позировавшего, стоя у растения в горшке на фоне круга из черного крепа.

— Он был, если можно так сказать, моим отцом, — объяснила Пенелопа.

Женевьева понимала ее так, как Борегар никогда не мог даже надеяться.

— Он действительно был таким чудовищем? — спросила «новорожденная».

Чарльз сказал правду:

— Да, боюсь, это так.

Пенелопа почти улыбнулась:

— Хорошо. Я рада. Я тоже стану чудовищем.

Они сидели вместе, нетронутые чашки стояли на низком столике, собиралась тьма…

…Экипаж быстро скользил по Бердкейдж-уок в сторону Букингемского дворца. Бунтовщики, закованные в цепи, свисали с клеток в форме распятий, стоявших по краям дороги, некоторые люди все еще были живы. Последние три ночи настоящая битва разразилась между «теплыми» и не-мертвыми в Сент-Джеймс-парке.

— Посмотри, — грустно промолвил Чарльз, — вон голова Ван Хелсинга.

Женевьева вытянула шею и увидела жалкий комок на конце пики. Некоторые говорили, что Абрахам Ван Хелсинг все еще жив, находится в рабстве у принца-консорта и занимает высокое положение, чтобы его глаза могли лицезреть власть Дракулы над Лондоном. Это была ложь; от доктора остался лишь череп, обсиженный мухами.

Впереди замаячили главные ворота, их вертикальные балки обвивала колючая проволока — нелепое нововведение. Карпатцы, одетые в полуночно-черные униформы с алыми полосами, открыли массивные литые створки, словно это были шелковые занавеси, и экипаж вкатился внутрь. Женевьева представила, как Нетли потеет, будто перепуганная свинья на балу индийских офицеров. Дворец, освещенный сторожевыми огнями и лампами накаливания, испускал в небо черный дым, воплощая своим обликом Молоха-Пожирателя.

Лицо Чарльза казалось пустым, но внутри он был предельно собран.

— Ты можешь остаться в экипаже, — сказал Борегар настойчиво и убедительно. — В безопасности. Со мной будет все в порядке. Это не займет много времени.

Женевьева покачала головой. Она подумала, что избегала Влада Цепеша веками, но теперь готова встретиться лицом к лицу со всем, что попадется им во дворце.

— Жени, я умоляю тебя. — Его голос почти срывался.

Две ночи назад она была с Чарльзом, нежно слизывала кровь с порезов на его груди. Она понимала и знала его тело. Вместе они занимались любовью. Она знала и понимала его.

— Чарльз, почему ты так беспокоишься? Мы — герои, нам ничего бояться принца. Я — старейшина.

Экипаж остановился у крыльца, больше похожего на пасть, и лакей в напудренном парике открыл им дверь. Женевьева вышла первой, найдя приятным мягкий хруст чистого гравия под ногами. За ней, оправляя плащ, последовал Чарльз, напряженный, как натянутая тетива. Она взяла его под руку и прижалась к нему, но это Борегара не успокоило. Он с нетерпением ожидал того, что увидит во дворце, но предвкушение омрачалось страхом.

Позади дворцового ограждения, как обычно, стояли толпы. Мрачные зеваки всматривались сквозь прутья решетки, ожидая смены караула. Около ворот Женевьева увидела знакомое лицо, китайскую девушку из Старого Джейго. Она стояла вместе с высоким старым человеком восточной наружности, чей вид почему-то казался зловещим. Позади него, в тени, находилась еще более высокая, древняя форма ориентального вида, и в разуме Дьёдонне мелькнула вспышка былого ужаса. Оглянувшись, она обнаружила, что китайская компания исчезла, но сердце у Женевьевы по-прежнему билось чересчур сильно, Чарльз все еще не рассказал ей всей истории, стоявшей за сделкой с убийцей-старейшиной.

Лакей, вампирский юноша с лицом, выкрашенным золотой краской, повел их к широкой лестнице и ударил в створки дверей длинной палкой. Те разошлись, словно сработал какой-то неслышный механизм, и открыли мраморное пространство приемного зала со сводчатым потолком.

Так как ее единственное приличное платье пришло в негодность, Женевьева была вынуждена найти ему замену. Она надела обновку в первый раз, простое бальное платье без турнюров, оборок и воланов. Дьёдонне сомневалась, что Влад Цепеш уделяет внимание формальностям, но предполагала, что для королевы стоит постараться. Она помнила ее предков как курфюрстов Ганновера. Единственным непривычным для двора украшением Женевьевы оказалось маленькое золотое распятие, сменившее бессчетное количество цепочек. Только оно осталось от ее «теплой» жизни. Настоящий отец дал его ей, утверждая, что крест благословила Жанна д'Арк. Женевьева в этом сомневалась, но каким-то образом ухитрилась пронести драгоценность через столетия. Множество раз она оставляла целые жизни — дома, владения, гардеробы, поместья, состояния, — сохраняя только крест Орлеанской Девы, которого та, скорее всего, никогда не касалась.

Тридцатифутовый просвечивающий занавес из шелка разошелся на шнурах, и Женевьева и Чарльз прошли внутрь. Эффект был такой, словно гигантская паутина раздвинулась, завлекая неосторожную муху. Появились слуги, которых возглавляла фрейлина, у Чарльза и Женевьевы забрали плащи. Карпатец — вместо лица маска из жесткого волоса — встал рядом с Чарльзом и потребовал, чтобы тот передал ему трость. Серебро не приветствовалось при дворе. А у Дьёдонне оружия не было…

…Он испробовал все, пытаясь отговорить ее идти с ним, только не открыл ту цель, которую ему предстояло исполнить. Борегар знал, что погибнет. Его смерть послужит цели, и он был к ней готов. Но сердце его тянуло болью при мысли о том, что могло стать с Женевьевой. Он понимал, что это не ее крестовый поход. Если бы такое стало возможно, он бы помог ей сбежать даже ценой собственной жизни. Но его долг оказался важнее, чем судьбы их обоих.

Когда они были вместе, согретые любовью, Чарльз сказал ей то, что никогда не говорил никому, кроме Памелы.

— Жени, я люблю тебя.

— И я — тебя, Чарльз. Тебя.

— Что тебя?

— Люблю, Чарльз. Я тебя люблю.

Ее рот снова приник к нему, и они перекатились на другую сторону кровати, наслаждаясь уютом и спокойствием…

…Броненосец крутился у ее ног, с седалищем, запачканным испражнениями. Влад Цепеш опустошил зоопарк в Риджентс-парке, и теперь экзотические виды животных свободно шатались по дворцу. Этот несчастный неполнозубый был одним из наиболее безобидных.