Слишком много кошмаров - Макс Фрай

– Дырку над тобой в небе! – выдохнул я. – Ничего себе! Слушай, это невероятно круто! Я тебе завидую, причём вне зависимости от того, запоминают они твои стихи или нет. Того, что эта идея пришла в твою голову, уже совершенно достаточно. Вот это, я понимаю, масштаб!

– Рад, что тебе нравится. Значит, удачно я выбрал, кому проболтаться. Получается, даже хорошо, что ты пришёл сюда с дурацкими вопросами про Кель-круальшат. Если бы не пришлось объяснять, как он на самом деле действует, и откуда я это знаю, я бы, конечно, слова не сказал про стихи. А я, знаешь, уже устал молчать. Долгое время было не так. Молчание давало мне силу. Ну или просто тайна придавала значительности в собственных глазах. Как ни объясняй, а мне это нравилось. Но любой источник со временем иссякает, и тогда надо искать другой. Поэтому я когда-то проговорился Малдо о кирпичах. И доволен, что он растрепал это тебе, заранее подарив мне возможность рассказать ещё что-нибудь – если сложится. И вот – сложилось. Ты не представляешь, как я рад.

Горе горькое с этими художниками. Одного пытаешься вывести на чистую воду, а он вместо того, чтобы выдавать свои преступные замыслы, уговаривает тебя поделиться воспоминаниями, необходимыми для его нового проекта, и слушать больше ничего не желает. Дружка его ловишь на распространении кошмарного порошка, а он только радуется лишнему поводу рассказать понимающему слушателю про свои стихи. И что в такой ситуации делать человеку, который не рвётся коллекционировать автографы выдающихся гениев современности, а просто пытается разобраться, в чём причина некоторых чужих страшных снов? Биться головой об стенку не предлагать, она от этого лучше соображать не начинает. Я много раз проверял.

Но вслух я всего этого, конечно, не сказал. А напротив, глубокомысленно произнёс:

– Нам всем время от времени нужны свидетели. Потому что их знание о наших делах служит нам невидимой опорой.

– Точно! – с энтузиазмом подтвердил Пелле Дайорла.

А я сказал:

– Ой!

Вовсе не потому, что не нашёл иных способов поддержать культурную беседу. Просто в это время мимо нас стремительно пролетел сияющий сине-малиновый шар, издающий бессвязные ликующие вопли. Я, конечно, не эксперт в подобных вопросах, но у меня создалось ощущение, что вопли были нужны не столько для выражения удовольствия, сколько в качестве топлива. Шар двигался на энергии собственного крика – уж не знаю, как лучше объяснить.

– Вот примерно в таком виде они обычно и покидают кладовую, – снисходительно сказал Пелле Дайорла. – Всяк, конечно, на свой манер. Некоторые летят, некоторые ручьями текут, некоторые превращаются во влюблённую пару, или даже в целую дюжину влюблённых и бродят по коридорам в обнимку или водят хороводы под потолком. Чего только я не насмотрелся!

– То есть это был сновидец, нанюхавшийся вашего порошка? – растерянно уточнил я, провожая глазами удаляющийся от нас шар.

– Да почему же именно «нанюхавшийся»? – удивился мой консультант. – По моим наблюдениям, они наслаждаются созерцанием и в ещё большей степени соприкосновением. Если Кель-круальшата много, могут изваляться в нём, как собаки в грязи. Или просто сидеть, погрузив в него руки. Или умываться им, как водой. Насчёт запаха я как раз не очень уверен. Хотя… Может быть, ты прав, и он тоже имеет значение. Не зря же в той древней рукописи его называли именно «благовонием»?

– Неважно, – отмахнулся я. – Так ты говоришь, в таком виде сновидцы покидают кладовую? А что происходит потом?

– Да ничего особенного. Просто уходят. Двери у нас, конечно, заговорены; по большей части, кое-как, всё-таки Малдо лентяй, как все чересчур способные мальчишки. В том, что ему интересно, на недосягаемой высоте, а всё остальное делает спустя рукава, лишь бы поскорей сдыхаться. Если бы не я, через центральный вход сюда уже пол-города пролезло бы, дверь на одном негодном заклинании болталась, как на ржавой петле. А теперь даже поблизости слоняться охотников почти не осталось.

– Да ты что! Я-то удивляюсь, куда все любопытные зеваки подевались? А это получается, ты так вход заколдовал, что даже подходить близко не хочется?

– Ну да. Временно. Пока я тут гощу. Да и Малдо переживал, вдруг кто-нибудь залезет, заскучает в пустых коридорах, и по городу поползут слухи, что во Дворце Ста Чудес нет ничего интересного. Теперь ему гораздо спокойнее. Но всё это я только к тому говорю, что спящим наши предосторожности до одного места. Вылетают отсюда пулей прямо через мой заговоренный центральный вход, благо он тут совсем рядом, а что дальше, врать не стану, не знаю. Я-то сам носа наружу не высовываю.

– И очень зря.

Пелле равнодушно пожал плечами. Дескать, зря, не зря, это уж мне видней.

Ладно, предположим. Пусть.

– А где кладовая, о которой ты говорил? – спросил я. – Посмотреть бы.

– Тоже рядом. Я тебя, собственно, именно туда и веду.

Он свернул в проход, откуда только что вылетел шар. Потом ещё раз свернул, и мы оказались в довольно большом пустом зале. В ближайшем ко входу углу стоял ящик, в каких обычно перевозят заморские фрукты, наполовину заполненный блестящим голубым порошком. Пол вокруг ящика был обильно усыпан им же.

– Козу их трижды над горой, как же мне надоело тут подметать! – в сердцах выругался Пелле Дайорла.

Однако не побежал за веником, а просто что-то пробормотал сквозь зубы, взмахнул рукой, и пол сразу стал чистым, а ящик – чуть более полным.

– Первое, чему учили послушников во всех Орденах, – это уборке, – ухмыльнулся он. – Чтобы старшим прислуживали. Как же я всё это ненавидел, знал бы ты! Но в жизни это заклинание пригодилось мне куда больше всех остальных вместе взятых. Смешно.

– Что, и в Ордене Водяной Вороны первым делом полы подметать учили? – почему-то удивился я.

– Ну а как ты думал? Только там ещё и прибить могли, если с первого раза не получилось. Вот у нас… В смысле, в других Орденах ошибаться можно было хоть до глубокой старости. Максимум – выгонят за тупость. Да и то…

Интересная оговорка. Но я, конечно, сделал вид, что не заметил. Спросил:

– А что ты хотел мне тут показать? Говорил, «если повезёт».

– Ну так спящего и хотел показать. Они тут постоянно крутятся.

– Приходят на запах из города? – спросил я, вспомнив сновидцев, которые деловито шли по Большому Королевскому Мосту мне навстречу. То есть, на Левый берег. Ясно теперь, куда.

Но Пелле Дайорла отрицательно помотал головой.

– Это вряд ли. Действие зелья таково, что его можно учуять только на пороге.

– На каком пороге?

– Между бодрствованием и сном. Не знаю, существует ли специальный термин для этого состояния. На моей памяти, вроде, не было. Ну или я не успел узнать… Неважно. Но штука в том, что Кель-круальшат может привлечь тебя только в тот момент, когда ты засыпаешь. Судя по тому, что примерно за двое суток здесь побывало всего несколько дюжин человек, слухи о способности этого зелья приманить любого сновидца несколько преувеличены. Не знаю, кстати, по какому принципу оно действует. Может быть, только на тех, кто засыпает с трудом, подолгу задерживаясь на границе? Или, наоборот, на тех, кто проваливается в сон мгновенно? Я пока не придумал способа узнать.

Это его небрежное «всего несколько дюжин человек» было мне как нож в сердце. Целых несколько дюжин невыносимых кошмаров, закончившихся безумием – вот как это звучало для меня. Получается, то, что мы сделали, – это капля в море. И ничего уже не исправишь. Проехали. Не судьба.

– Чего это тебя так перекосило? – сочувственно спросил Пелле Дайорла.

– Несколько дюжин – это до хрена, – лаконично ответил я.

– Это, как ты выражаешься, «до хрена», если упереться лбом в стену, не верить увиденному, не слушать меня, и сохранять уверенность, что все беды от Кель-круальшата, – невесело усмехнулся он. – Ладно, хочешь так думать – думай. Мне-то что. Просто жалко, что кучу времени зря потеряешь. Ты же, как я понимаю, хочешь найти настоящую причину, а не поскорее закрыть дело?

– Конечно, настоящую, – сказал я. – Дело закрыть я и так могу. Просто объявить, что мы столкнулись с неразрешимой загадкой, и пойти спать.

– Однако тебе надо, чтобы люди не сходили с ума, – подхватил он. – Так я и понял. Но в этом случае было бы разумно… Ладно, не обязательно вот так сразу мне верить. Можно просто условно предположить, что моё благовоние тут не при чём. И задать себе вопрос: если это не кель-круальшат, тогда что?

– Тогда что? – тупо повторил я.

И понял, что моя способность соображать, и без того не то чтобы из ряда вон выходящая, стремительно ослабевает. Вместо того чтобы думать, я просто смотрел – на голые стены, на каменный пол, на ящик с блестящим голубым порошком, на своего собеседника, закутанного в серое лоохи с капюшоном, отделанное по краям простым узором из золотых и зелёных ромбов, на отражения грибных светильников в стёклах его очков. Картина, образованная суммой этих немудрёных слагаемых, казалась мне прекрасной, гармоничной и значительной – каждая деталь исполнена смысла, композиция выше всяких похвал, хоть сейчас рисуй, да нечем. И не сумею, пожалуй…