Лечить нельзя помиловать (СИ) - Александра Логинова

Господи, да что происходит? Кто тут воет? Что им от меня надо?

— Глаза продери, безмозглая простушка, — судорожный подзатыльник вспыхнул новой болью. Чья-то ладонь снова схватила за ворот дубленки, вынудив меня захрипеть и вскочить на ноги, чтобы не задохнуться. — Ну, пошла!

От мощного толчка ноги сами понесли меня к огромной кровати, накрытой роскошным балдахином. Почти упав на ложе и в последний момент затормозив саму себя руками о прикроватный столбик, я резким движением стерла с ресниц налипший и растаявший снег. Из-за чего переполох?

На кровати лежал ребенок. Дошкольник, максимум — первоклассник, мальчик под тяжелым пуховым одеялом редко вздыхал, с хрипами вздымая худую, почти впалую грудь. Один взгляд, и стало ясно: мальчишку явно забрали из хосписа, онкоцентра или туберкулезника провести последние дни жизни дома. Блестящие в лихорадке глаза под вспухшими посиневшими веками незряче глядели перед собой, проигнорировав появление нового человека.

— Диагноз? — горло все еще болело, и под пальцами вспухла кожа.

— Это ты мне скажи, — криво оскалился псих, скидывая пальто на пол и подходя сзади. — Чем он болеет?

— Я? — от негодования пропал голос. — Откуда мне знать, чем болеет ваш ребенок?

Зато чем болеешь ты, ясно с первого взгляда. Наглус психопатус! Распространенное заболевание, передаваемое по наследству через очень большие деньги. А в том, что долговязый придурок в странных шмотках не бедствует, сомневаться не приходится: огромное помещение в стиле барокко с тяжелой изысканной мебелью, картинами в золоченых рамках и гигантским панорамным окном, закругленным наверху в стиле исторического замка, стоили баснословно. Вряд ли мужчина чуть старше меня способен заработать на такое сам, будучи неуравновешенной драчливой сволочью.

— Дуру-то не включай, — неприятно улыбнулся бандит, сжимая кулаки. — Даю десять минут или вырву твой поганый язык с корнем, чтобы не врала аристократу.

Мобильник! Срочно вызвать полицию, спасателей, кого угодно, чтобы вытащили меня из лап этого психа! Только… Что значит «нет связи»?!

За широкой кроватью послышалась возня, и из глубокого кресла приподнялась женщина. Заплаканное лицо контрастировало с длинным бархатным платьем, уворованным не иначе как из театра. Или у них вечеринка в стиле Высокого Средневековья? Только очень уж затравленное выражение на лице грустной дамы.

Неужели он и её украл посреди бела дня, заставив вырядиться в костюм Анны Болейн? Нет, бред. Но дама явно пытается что-то сказать, только из-за сиплого лепета не разобрать ни слова. Полугортанные звуки складываются в причудливые подвывания, будто китаянка пытается выучить польский.

— А, точно, — хмыкнули сзади.

Твою мать! От удара по голове меня швырнуло на пол, а посыпавшиеся из глаз искры мгновенно просветили ситуацию — да меня же похитили чертовы садисты! И ребенка наверняка украли они же, а он внезапно заболел, и… И скорую помощь наверняка боятся вызвать, чтобы не привлекать внимания!

— Мой нос, — из приоткрывшегося рта хлынула кровь, запачкав ковёр. — Вы сломали мне нос…

— Так исцели его, — прошипели сверху, коротко пиная меня в бок.

Дубленка смягчила удар по ребрам, сделав его скорее унизительным, чем болезненным. Великий Авиценна, мне что, убьют здесь? Нет-нет, я не хочу умирать по прихоти долбанутых мажоров! Там же ещё ребенок… Его нужно вытащить из лап общественно-опасного психопата.

— Вставай! — истеричный женский оклик бухнул по голове набатом. — Вставай сейчас же, иномирная стерва!

— Да отстаньте вы от меня, — прогундосила я, кое-как приподымаясь на локтях. — Что вам надо?! Я просто врач, а не чудотворец! Обратитесь в больницу, я-то чем могу помочь?

— Встала и вылечила моего сына, — приказал мужчина, приподымая меня как тряпичную куклу над полом. — Бегом!

С шибанутыми опасными психами лучше не спорить. Дрожа от ужаса и ожидания новой боли, я приблизилась к постели и несмело тронула ребенка за руку. Холодная, как мрамор, белая ладошка безвольно покоилась на одеяле. Но стоило коснуться этой маленькой холодной ручки, как моя собственная ладонь внезапно потеплела. Настоящий каминный жар прокатился от локтя к пальцам, и вспышка из золотых блесток мелькнула в точке соприкосновения.

— У него метастазы в головном мозге, — неизвестно откуда взявшееся знание крепло с каждой секундой. — Вторичное поражение мозга на фоне развитого рака легкого.

Господи, откуда я это сказала? Но чем дольше держу пацана за руку, тем отчетливее понимаю, что жить ему осталось от силы неделю при самом благоприятном исходе. Увы, на такой стадии даже химиотерапевт бессилен, и облучать пацана сейчас — лишь мучить перед неизбежностью.

— Сожалею… господин аристократ, — чем патологоанатом не шутит, когда акушеры работают, — медицина бессильна.

И неудивительно, что следующий пинок сшиб меня с ног. Налитые кровью дурные глаза навсегда отпечатались в памяти, в то время как тело молча сносило удары, прикрывая руками голову. Удар, ещё удар! От боли в голове даже прояснилось: сгруппироваться в калачик, постараться прижаться лицом в мягкие полы одежды и не дать себя слишком сильно покалечить. А лучше притвориться мёртвой.

— Хватит! — пронзительно закричала женщина. — Ты убьешь её! Заклинатель не ошибается, пусть лечит.

И снова давление на горло, снова кулем лечу на кровать к ребенку с остановившимся взглядом. Гиппократ-батюшка, помоги!

В карих глазах дитя гибла Вселенная. Тяжело всхлипнув от саднящей боли в ребрах, я сжала почти призрачную ладошку в руках и просто закрыла глаза. Как? Как, как, как?! Что я могу сделать, если метастазы проникли так глубоко? У меня же с собой ничего нет! Да и что ему поможет? Только обезболивающее! Вот был бы у меня способ облегчить ему боль… И себе. И даже этим двум оглоедам в дурацких костюмах, которые, наверное, слегка рехнулись от страха и эмоциональной боли за сына. Вылечить всех нас от этой тупой безнадежной боли.

— Если он умрет, ты — следующая, — предупредили сквозь шум в ушах.

Я знаю. Понятия не имею, чем помочь мальчишке, но участь моя незавидна — это стало ясно по первому пинку. Кажется, одно из ребер треснуло. Удивительно, откуда мне известно? Но трещина также отчетлива, как и безнадежность маленького пациента. Меня не выпустят отсюда живой, если безжизненные карие глаза закроются навсегда.

«Пожалуйста, не умирай», — я взмолилась из последних сил, прижимая маленькие пальчики к собственным губам. Кровь и слёзы смешались на коже умирающего пацана. Вот бы снова его согреть золотым жаром, как тогда…

«Согрей» — безэмоционально откликнулись мне.

— Ч-что?.. — я непонимающе обернулась на разозленных психов.

«Пожелай», — настойчиво повторил чужой голос. Ни мужской, ни женский, он раздавался сразу отовсюду. Пожелать? Я желаю! Я очень-очень-очень желаю, чтобы этот ребенок полностью выздоровел, а меня отпустили на свободу! И если понадобится отдать тепло моего тела, чтобы эта хрупкая ладошка согрелась,