Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период - Адиб Халид

и распоряжений рабочего и крестьянского Правительства Туркестанской Республики с шариатом и адатом». В 1921 году комиссия провела несколько заседаний, но не смогла добиться ничего, кроме заявления о том, что такая гармонизация возможна «только посредством реформы культуры и просвещения мусульманского народа»[585]. На практике кадийские суды продолжали функционировать, о чем свидетельствует ряд исходивших от властей призывов упразднить их[586]. Особенно это касалось Ферганы, где местные отделы Наркомата юстиции даже сочли за благо не публиковать майское постановление 1919 года. Как сообщал в Ташкент местный отдел Наркомата,

по всей области, за исключением городов, безудержно разгуливали басмачи и держали в своих руках всё, входившее в сферу их влияния, а следовательно, и всё кадийство почти поголовно, за исключением городов, находилось в руках басмачества, и поэтому Отдел Юстиции издание приказа об упразднении Кади и Биев считал ненужным бряцанием оружия. <…> Приказ об уничтожении Кади и Биев, по мнению Отдела Юстиции, мог бы в тот момент лишь сыграть на руку Контрреволюции, искавшей всевозможные средства для дискредитирования Советской власти и большевиков. Послушной байству и контрреволюции, защищающей в данном случае свои шкурные интересы улеме [sic!] дабы были бы в руки средства начать поголовно среди 2½ миллионного темного и фанатического мусульманства провокацию на Советскую власть[587].

Вместо этого отдел принял меры к тому, чтобы при принятии решений единый народный суд получил возможность опираться на шариат и адат, если те не противоречат социалистическим принципам[588]. Шариат проник в единый народный суд! Положение советской власти в Фергане продолжало оставаться настолько незавидным, что в сентябре 1921 года ТурЦИК официально разрешил восстановить в этой области кадийские суды. Сфера их полномочий демонстрировала примечательную преемственность законодательства с царскими кадийскими судами: они занимались вопросами брака, развода и наследования, а также рассматривали небольшие гражданские иски; могли налагать мелкие штрафы и приговаривать нарушителей к тюремному заключению сроком до полутора лет[589]. Тем или иным образом суды кади уцелели в первые годы советской власти.

То же можно сказать и о вакуфе. Свидетельств систематической экспроприации вакуфной собственности в эти годы почти нет, однако она стала главным предметом разногласий между обновленцами и консервативными мусульманами. Царские власти пытались урегулировать вакуф, но мало преуспели[590]. Джадиды, со своей стороны, издавна утверждали, что вакуфными доходами следует распоряжаться от имени общины и что они должны служить общинным целям[591]. Теперь они высказывали те же соображения с куда большим напором и настойчивостью. В 1920 году Мунаввар Кары на съезде заведующих отделами народного образования заявил, что вакуфы «учреждены не для обслуживания религиозных и благотворительных нужд, а, наоборот, для прогресса культуры и просвещения народа». Именно русское колониальное правление вытеснило из мактабов и медресе всякое нерелигиозное образование и превратило их в рассадники фанатизма. Теперь, в новых условиях, вакуфные доходы, наряду с помощью правительства, могли бы способствовать избавлению тысяч существующих мактабов и медресе «от их нынешнего жалкого состояния и превратить их из религиозных учреждений в источники культуры и просвещения»[592]. Вакуф был переосмыслен джадидами.

В 1918 году в Туркомнаце была образована специальная комиссия по вакуфным делам, и в течение следующих двух лет этот вопрос постоянно обсуждался наркоматами по делам национальностей, внутренних дел и просвещения. 26 февраля 1920 года, на пике влияния ташкентских коммунистов-мусульман, ТурЦИК передал ведение вакуфами из Наркомата внутренних дел в Наркомат просвещения, который затем постановил создать сеть вакуфных отделов в каждом подразделении Наркомпроса[593]. Временным положением был учрежден Центральный вакуфный отдел в Ташкенте с филиалами на всех территориях, распоряжавшимися значительным вакуфным имуществом. Управление отдельными вакуфами было оставлено в руках мутавалли (попечителей), которые входили в состав комиссии вместе с еще двумя членами, избиравшимися из числа учителей и учащихся медресе[594]. В течение следующих двух лет это положение, по-видимому, оставалось неизменным, и Коммунистическая партия Туркестана на своем VI съезде в 1921 году подтвердила, что не склонна вмешиваться в вакуфные дела[595].

Очевидно, что, в отличие от других мусульманских регионов страны, в Туркестане вакуфы никогда систематически не национализировались и не конфисковывались. В целом главный ущерб исламским институтам в эти годы нанесли скорее общие потрясения, чем советское законодательство. Часть вакуфов перешла в частную собственность, некоторые, без сомнения, сделались бесхозными, а в ряде случаев к их судьбе оказались причастны местные ревкомы и исполкомы. Когда в апреле 1919 года в Намангане во время набега басмачей сгорела мечеть, мутавалли захватил приписанное к ней вакуфное имущество. Прихожане мечети и те, кто получал средства от вакуфа, обратились в городской ревком, местный советский народный суд и местное отделение Наркомнаца, прося помочь отобрать вакуф у мутавалли, разрешить восстановить мечеть и даже оказать финансовую поддержку на восстановление[596]. Некий ташкентский мутавалли обратился за содействием в борьбе со съемщиком, который сдал лавку в субаренду и присвоил прибыль[597]. Многочисленные села Канибадамского уезда перестали вносить арендную плату за вакуфные земли, которые они обрабатывали[598]. Численность медресе по мере снижения их вакуфных доходов уменьшалась, и даже многие сельские мечети были разрушены или пришли в запустение (цавмсиз цолди).

Напомним, в мае 1922 года, как мы видели, Политбюро официально разрешило «вернуть» вакуфную собственность их бывшим владельцам и восстановить исламские суды. В определенной степени последовавшие в июле постановления ТурЦИК лишь закрепили сложившуюся на местах ситуацию, но тем не менее положили начало кратковременному смягчению отношения государства к исламу в Средней Азии. Суды кади теперь действовали официально, и контроль над вакуфами перешел на уездный уровень. Тогда же начали открыто действовать махкама шария (духовные управления), управлявшиеся улемами и не зависевшие от партии. Осенью 1922 года недолго выходил журнал «Хакикат» («Достоверность», или «Правда») – единственное среднеазиатское религиозное издание советского периода. Целью журнала было распространение реформистского видения ислама, которое согласовывалось с революцией и восточной политикой Советского государства, а также утверждало место ислама при советском строе. Его девиз гласил: «Нет общества без религии и религии без общества» («Динсиз жамият, жамиятсиз дин йўқдир»)[599]. Улемы-реформисты на короткий срок получили место в общественном пространстве. В октябре 1922 года в газете «Туркистон» появился регулярный раздел, посвященный махкама шария, а на собрании, посвященном недавним победам турецких националистических сил в Бурсе и Измире, наряду с членами Средазбюро и ТурЦИК присутствовал и Зухриддин Алам, редактор «Хакиката» и глава ташкентской махкамы[600].

Кадийские суды функционировали в условиях, весьма сходных с теми, которые существовали в царский период и в 1921 году в Фергане. Кади