Создание Узбекистана. Нация, империя и революция в раннесоветский период - Адиб Халид

рассматривали улемов-традиционалистов как главное препятствие на пути реформирования общества и самого ислама. У мусульманских реформистов издавна было принято скептическое отношение к присущей исламским регионам традиции благочестия, но в предреволюционные десятилетия оно укрепилось за счет новых источников. На рубеже XX века мусульмане, критиковавшие улемов, получили возможность заимствовать идеи европейского антиклерикализма. В Османской империи как секуляристы, так и благочестивые критики религиозной элиты начали обличать османских улемов как служителей церкви, наделяя их теми же отрицательными чертами, которые европейский антиклерикализм приписывал христианскому духовенству [Bein 2011:14–24]. В татарских землях, где улемы были организованы под эгидой Оренбургского магометанского духовного собрания, их стали называть рухонийлар («духовенство», по аналогии с русским термином). В 1911 году Фитрат привлек к своей критике положения дел в Бухаре идеи французского республиканского антиклерикализма. В «Рассказах индийского путешественника» он процитировал длинный пассаж из «великого французского профессора» Ш. Сеньобоса (которого читал в османском переводе) о славе средневековой исламской цивилизации, после чего Путешественник сказал приютившим его хозяевам:

Действительно, положение Бухары и бухарцев достойно сожаления, и богомерзкие действия ваших улемов служат причиной духовного небытия этой нации; но, дорогой брат! Не нужно огорчаться, так как не одни только ваши ученые таковы; ведь улемы всего мусульманского мира в продолжение последних трехсот лет совершают такого же рода преступления. До вчерашнего дня большинство ученых турок, татар, индусов и персов, подобно вашим, пили кровь своего угнетенного народа. Только те нации, раньше вас вникнув в положение дела и поскорее приложив старание к ниспровержению их пьедестала, в течение непродолжительного времени отделив действительно истинно ученых от мулл – поклонников собственного брюха, возложили первым на голову корону, а вторых попрали ногами[570].

Политическое противостояние 1917 года значительно повысило ставки – и тон. По мере обострения конфликта джадиды изображали улемов все более резко и саркастично. В короткой пьесе для комического театра «Автономия» Хамза высмеивал улемов за вызывающую неосведомленность об окружающем мире и интерес исключительно к набиванию собственных животов. Действие пьесы происходит в гостиной богатого дома, где пирует большая компания улемов. Они обсуждают нынешнюю политическую ситуацию, которая для них совершенно непонятна (они полагают, что автономия – это разновидность автомобиля), но все единодушны в том, что джадиды – неверные. Самих улемов хватает лишь на то, чтобы принять решение убрать стол и закончить пир на полу, как велит «исламский» обычай [Хамза 1988–1989, 3: 52–67]. В 1919 году Фитрат цитировал «известного турецкого философа», утверждавшего, что «причина погружения мусульманского мира в столь темные времена – правители-тираны, наши поэты, осыпавшие их лживыми похвалами, и наши ишаны и муллы, торговавшие нашей верой» [Фитрат 1919: 2]. Еще один автор предупреждал, что при избрании кади в новую эпоху должно остерегаться тех, кто «использует шариат как орудие собственных желаний, называя себя кади, распространяя вокруг какие-то фетвы, и бессовестных муфтиев, не знающих законов шариата»[571]. Суфийские руководители (ишаны) подвергались уничтожающей критике за то, что «охотились за учениками» (мурид овламоц), чтобы набить себе карманы[572]. Улемы превратились в «торговцев религией» (динфурўшлар), для которых последняя – источник личной выгоды. Газеты обвиняли ишанов и других религиозных деятелей в различных злодеяниях, перечисляли имена и публично призывали к каре и возмездию[573]. Трудно привести более удачный пример этой критики, чем персонаж Кадыри – Калвак (Простак) Махзум, мулла-ретроград старой закалки, в котором спесь, узколобость и невежество соседствуют с коварством. «Страницы из дневника Калвака Махзума», который Кадыри начал публиковать в «Муштуме» в 1923 году, демонстрируют полный спектр критических выпадов против улемов, но от обычных антиклерикальных писаний той поры эту серию текстов отличает виртуозное владение языком. Кадыри весьма удачно использует арго ташкентских улемов с их изощренной лексикой, изобилующей персидскими и арабскими словами и выражениями, чтобы посмеяться над ними.

Еще одним местом, предоставлявшим возможность высмеять улемов, был театр. Бурно развивающаяся сцена тех лет отличалась решительным антиклерикализмом и никогда не показывала улемов в положительном свете. Напротив, мы можем обнаружить рецензию, в которой актера критикуют за то, что он, играя персонажа «Индийских революционеров» Фитрата, не сумел передать «двуличие, характерное для священнослужителей»[574]. Однако на новый уровень критику улемов и ишанов вывела карикатура. Этот жанр возник в мусульманском мире в конце XIX века и быстро получил распространение в сатире, поскольку смог преодолеть барьер, создаваемый неграмотностью. Среднеазиатские читатели познакомились с карикатурой благодаря иллюстрированной прессе, появившейся в Османской империи после Младотурецкой революции, но главным каналом служил тифлисский журнал «Молла Насреддин», который читали в тюркоязычных общинах как Российской, так и в Османской империй, а также Ирана[575].

Ил. 4. Ташкентские животные приветствуют Махмудхана тура Намангана

Карикатура в журнале «Муштум» (1923. № 16. Декабрь. С. 8)

Почти все его карикатуристы были европейцами и работали в стиле, родственном современному европейскому, но их творчество было тесно связано с местной мусульманской реформистской критикой. К 1917 году в «Молле Насреддине» был создан значительный свод образов и топосов, которые выставляли улемов (и других важных особ) в сатирическом свете. «Молла Насреддин» (как и иллюстрированная пресса Османской империи) имел хождение в Средней Азии, тогда как местная иллюстрированная пресса появилась лишь в 1923 году в результате советской инициативы. В этом году партия создала сатирическую прессу, призванную служить охранительным целям и обеспечивать должное революционное рвение в советских учреждениях и обществе в целом. Появились национальные аналоги московского «Крокодила» на самых распространенных языках Советского государства. Главный журнал Туркестана, «Муштум» («Кулак»), первоначально выходивший раз в две недели как приложение к газете «Туркистон», весьма походил на «Крокодил», но нес на себе и отсвет «Моллы Насреддина». (Последний пал жертвой Первой мировой войны, однако после революции возродился и издавался в Баку до 1931 года.) «Муштум», в котором публиковались проза и поэзия, не только язвительно высмеивал все недостатки общества – отсталость, нежелание прислушиваться к идеям прогресса и перемен, отношение к женщинам – но и выставлял в неприглядном виде улемов и суфиев, как в тексте, так и в карикатурах.

Главным художником «Муштума» был европеец по фамилии Тулле, о котором нам, к сожалению, ничего не известно. В рисунках применяются европейские приемы, особенно при изображении религиозных фигур (Иисуса, даже когда он появляется в чисто исламском контексте, Сатаны, Аллаха); нередко они напоминают те, что появлялись в «Крокодиле» и других русских журналах той поры. Намного более радикальные, чем в дореволюционном «Молле Насреддине», эти карикатуры внесли свой вклад в трансформацию визуальной культуры среднеазиатского города. Крупноформатные, красочные, хотя и аляповатые изображения можно было использовать