Царица без трона - Елена Арсеньева

Она прижала пальчики к вискам, как вдруг отворилась дверь и в комнату всполошенной стайкой вбежали фрейлины – как и прежде, почти не одетые.

– Что такое?! – закричали было в один голос Марина, Барбара и пани Хмелевская, но тут увидели Осмольского.

Янек влетел в комнату вслед за девушками, одним махом задвинул засовчик и только тогда повернулся к государыне.

– Беда, моя ясная панна, – выдохнул он. – Беда! Они сюда идут, тебя ищут, прячься! Беги через умывальню, спасайся!

В ту же минуту враз послышались удары в двери умывальни и в ту, через которую только что вбежал Янек.

– Бежать некуда… – пробормотала Марина, чувствуя, что ею опять овладевает ужас.

– Ну, может, обойдется, – с трудом улыбнулся Ян, видя страх царицы и жалея ее. – Сюда они войдут только через мой труп!

Он обнажил саблю, отшвырнул ножны, чтобы не мешали, и стал напротив двери. В ту же минуту грянул залп со стороны коридора, и от двери полетели щепы. Пронзительно вскрикнула пани Хмелевская и начала оседать на пол.

– Ванда! Боже мой, Ванда ранена! – взвизгнула Марина, увидев, что седые волосы фрейлины окрасились кровью. – Одна из пуль попала в нее!

Марина кинулась к Хмелевской, подхватила ее, пытаясь удержать, но не смогла и вместе с подоспевшей Барбарой осторожно опустила тяжелую пани Ванду на пол. Рядом попадали девушки – никто из них не был ранен, однако они береглись от новых выстрелов, а иных просто не держали от страха ноги.

И тут вдруг Марина сообразила, что Ян Осмольский находился еще ближе к двери, чем Хмелевская. Не ранен ли он, не упал ли?

Оглянулась и вздохнула с облегчением. Янек так и стоял против двери.

И тут же вздох замер в груди Марины. Что это с Яном? Почему он так наклонился вперед? Почему опирается на свою саблю, вместо того чтобы держать ее наготове?

Иисусе… он тоже ранен! Пол вокруг него забрызган кровью! Да ведь Ян сейчас упадет!

В это мгновение раздались торжествующие крики. Дым от выстрелов рассеялся, и нападающие увидели, что дверь разломана, а из комнаты им никто не отвечает пальбой. Чьи-то руки просунулись в щели и отодвинули засов, вернее, просто сорвали его.

Дверь распахнулась. Словно во сне Марина увидела, как Ян медленно вскинул саблю, покачнулся – и упал под градом обрушившихся на него ударов клинков, топоров, дубинок.

Он лежал на пути мятежников, и, чтобы вломиться в комнату, им и впрямь пришлось переступить через его труп. Его топтали, об него спотыкались, наконец отшвырнули на середину комнаты, к царской кровати.

Да кто он был для этих нападавших? Просто какой-то щеголеватый панок, который вздумал было показать геройство, но не успел поднять карабелю, как оказался застрелен, а после изрублен в капусту.

Голова Осмольского запрокинулась, остановившиеся глаза обратились к Марине.

Лицо юноши осталось нетронутым, белым, мраморно-белым, а тело… это была одна сплошная кровавая рана.

Ничего больше не видя, не слыша, Марина упала на колени рядом с Яном, прильнула к нему, не замечая, что пачкает в крови платье, отчаянно надеясь отыскать хоть малую искорку жизни в этом изрубленном, изуродованном теле.

– Янек… – пробормотала онемевшими от ужаса губами. – Янечек мой ненаглядный! Что ж ты так лежишь, очнись…

Он смотрел молча, мертво; ясные, всегда полные любви глаза потускнели, а вишневые губы, его губы, которые иногда являлись Марине в смутных снах, были окрашены кровью. Марина схватила его руку, покрыла поцелуями… Вот все, что им осталось, им обоим!..

И вдруг звуки окружающего мира вернулись к ней вместе с грубым окликом:

– Эй, вы, польские шлюхи! Где ваш царь, где ваша царица?

В то же мгновение какой-то тяжелый ворох обрушился на нее, и все потемнело вокруг.

– Откуда мне знать, где царь! – услышала она прямо над собой голос Барбары и завозилась было в душной темноте, однако получила чувствительный тычок в бок и сообразила, что темный ворох – это юбки Барбары, которая прикрыла ими царицу, чтобы спрятать ее от толпы, так что надо сидеть и молчать!

Марина затаила дыхание, замерла, не выпуская пальцев Яна, странным образом черпая бодрость в прикосновении этой мертвой верной руки.

– Не знаю я, где царь! – твердила Барбара. – А царицы здесь нет, она ушла к отцу, там ее и ищите.

– Найдем! – мрачно посулил мятежник и вдруг захохотал: – Глянь, Никита! Мужики, гляньте! Сколько девок, и все растелешились! Не нас ли ждете, шлюхи?

– Подите, подите прочь, – испуганно начала твердить Барбара, и Марина почувствовала, что ее укрытие как-то странно заколыхалось. – Не троньте меня, побойтесь вашего Бога!

Юбки Барбары начали подниматься, ноги ее испуганно затопотали. Послышался ее истошный визг, и Марина, на прощание еще раз стиснув руку Янека, змейкой скользнула вон, к кровати.

Она не чаяла, что этот отчаянный маневр удастся, но помогло распростертое на полу мощное тело пани Ванды Хмелевской: под его прикрытием Марина скрылась между пологом и кроватью, забилась в щелку, словно мышка, не дыша, смотрела на то, что творилось вокруг.

Май 1606 года, Москва, дворец царя Димитрия

Димитрий и Фюрстенберг успели запереть дверь перед навалившейся толпой, но царь понимал, что это ненадолго. Надо было бежать, но какой-то миг он стоял, неподвижно глядя на сотрясающиеся двери, а видя перед собой туманную даль внизу, под крепостной стеной Путивля. Точно так же, как в тот далекий мартовский день, скакал по ней величавый всадник… только на сей раз он не стремился к Димитрию, а удалялся от него.

Басманов убит!

– Все же ты покинул меня, а ведь говорил… до смерти… – словно во сне прошептал Димитрий.

Опомнился, провел рукой по лбу.

Ясность мыслей вернулась к нему, сменив глубокое замешательство, вызванное потрясением. Он резко повернулся и бросился к опочивальне, где оставалась жена. Но только сунулся к сеням – и тотчас отпрянул: по переходам валила толпа, он был отрезан от Марины!

Димитрий вбежал в угловую комнату, где обычно мылся и откуда было окно в опочивальню. Крикнул:

– Сердце мое, здрада! – и бежал дальше, потому что и это его убежище было открыто!

Он ничего не мог сделать сейчас для жены, только умереть подле нее. Но, быть может, если его не будет рядом, ее скорее помилуют? Или у нее появится возможность скрыться, спрятаться, затаиться до тех пор, пока Димитрий не покончит с мятежом и не вернется за ней?

В нем еще жила надежда перевернуть ход событий, переломить их в свою пользу. Но для этого надо было прежде всего сохранить жизнь, спастись! Не время сейчас было геройствовать, бросаясь с голыми руками на вооруженных бесчинников, доказывая им, какой ты есть храбрец. Предсмертный крик Басманова вновь зазвучал в его ушах: «Спасайся, государь!»