Поющая кровь - Робин Бейли

Она знала, что ему все это не нравится, но по крайней мере он оставил свое беспокойство при себе. Он прошел следом за ней через узор, вытащил свой меч и положил его себе на колени, усевшись на нижнюю ступеньку из камня. Стужа сжала его плечо, радуясь в душе, что он с ней. Затем поднялась мимо него на самый верх стены. Там она тоже присела и устремила свой взгляд на восток, откуда из лесов должен появиться Кел на'Акьян. Ей и Терлику спрятаться будет негде.

О чем он подумает, когда увидит свою башню? Она знала своего сына. Он придет в ярость и захочет мстить. Вспомнит о своих колдовских книгах и о дорогих его сердцу предметах, которые он собирал годами и оставил здесь. Она подумала о том, что все эти дьявольские вещи погребены где-то здесь, под руинами. Пусть же остаются там навсегда.

Она заметила какое-то движение внизу. Лошадь Терлика. Ей наскучило, и она начала бродить. Стужа отругала себя за такую оплошность. Ей следовало отправить животное вместе с Риотамусом. Если оно наступит на ее рисунок…

Она не успела закончить свою мысль. Ашур неожиданно догнал лошадь и стал кусать ее за бока, пока она не помчалась в ту сторону, где прятались келедцы. Единорог сопроводил лошадь до первых деревьев и только тогда вернулся к начертанным ею кругам.

На мгновение показался красный плащ, кто-то схватил лошадь под уздцы и тут же увел ее, скрывшись из виду.

Стужа улыбнулась, представив себе, что подумал об этом Риотамус. Никто из его людей не обнаружил своего удивления по поводу Ашура за все время их путешествия. Было ясно, что ни один из них не заметил в нем ничего особенного, даже в самой малой степени не заподозрил, что он не такой, как все. Ну почему же люди так слепы?

Ей не постичь этого никогда.

Глава 15

Мы биться здесь обреченыДо самой полной тьмы,И при сиянии луныСражаться будем мы.

И души гибнущих враговВзлетят ночной порой —Кроваво — красных мотыльковНеугасимый рой.

Внезапно каждая душа,Что пущена порхать,Поймет, что утра никогдаЕй больше не видать.

И спотыкаясь о копье,Продолжив контрданс,Вдруг Темных Ангелов ночныхУзрит кой-кто из нас.

Они так плавно, не спеша,Так нежно к нам прильнутИ наши бедные сердцаНа части разорвут!

Последнее, что прозвучитНад каждой головой, —Тяжелый ужаса напевИ боли дикий вой.

— Всего лишь два крона! — возмущался Терлик, сидя на нижней ступеньке лестницы. Мех с водой покачивался на его колене. — Этот человек, должно быть, глупец.

— Вовсе не глупец, — спокойно ответила она. — Он просто наивен. Король всегда жил обособленной жизнью. За все время своего правления он никогда не отваживался надолго покидать ворота своей столицы в Сумари, разве только чтобы поохотиться или совершить прогулку по окрестностям вместе со всем двором. Риотамус имеет весьма слабое представление о собственном народе. И неудивительно, что Келу удавалось так часто нападать на него и безнаказанно скрываться. — Она немного помолчала, вспоминая. — Вот отец Риотамуса — тот бы его из-под земли достал.

Терлик лишь усмехнулся:

— Его старик мертв. Мы имеем то, что имеем.

— Напрасно ты волнуешься. Я сказала, что он наивен. Но он совсем не глуп, к тому же быстро учится. — Она зевнула и потянулась, чтобы расслабить затекшие мышцы спины. — Дай мне воды, пока ты все не выдул.

Он поднялся по ступеням, чтобы протянуть ей мех с водой. Она взяла его, опрокинула и стала жадно пить. Вода была вкусной и охлаждала ее пересохшее горло. Если бы еще растущее чувство голода не беспокоило ее. Она отдала бурдюк, и Терлик вернулся на место.

Ворчание роларофца заставило ее отвлечься от собственных сомнений и страхов. Этот разговор даже как-то приободрил ее. И не важно, что он именно этого и добивался. Наверное, он сейчас про себя улыбается, думая как он умен, что направил ее мысли в другое русло. Она посмотрела вниз на его темноволосую голову, не защищенную от палящего солнца. Красивые седые пряди отливали серебром, когда он поворачивал голову. Старый пес, — подумала она, вдруг осознав, что ее переполняет нежность к нему, — что же мне с тобой делать?

— Зачем ты здесь? — спросила она, не удержавшись. Наклонилась вперед, подперев ладонью подбородок. — Просто скажи мне, Терлик, в чем твоя цель?

Он развернулся к ней на каменной ступеньке, служившей ему сиденьем, и пристально посмотрел на нее. Лицо его оставалось невозмутимым. Легкий ветерок ерошил его волосы и шевелил красный плащ за его плечом. Она ждала, когда он ответит хоть что-нибудь. Не зная, что добавить к сказанному, она закусила губу; как-то странно сдавило грудь, на миг ей показалось, что вот-вот, и она сломается пополам.

— Поговори со мной, — настаивала она. — Я хочу узнать о тебе побольше.

Он отвернулся и, больше не шелохнувшись, устремил свой взор вдаль. Каких духов она потревожила, чтобы заставить его так взволноваться? Даже сквозь плащ заметно, как напряглось его тело. Он сделал долгий, глубокий вдох и уронил голову. Стуже вдруг захотелось сбежать вниз по ступеням и обнять его. Это желание поразило ее, но не уменьшило сожаления о том, что она испортила ему настроение.

Все же она осталась стоять на месте, не в силах сделать первый шаг. Ее взгляд был прикован к его широкой спине. Наконец он встал, повернулся к ней и посмотрел ей прямо в лицо.

— Стужа, — произнес он хриплым голосом, — Самидар, сможешь ли ты когда-нибудь полюбить меня? Есть ли у меня хоть малейшая надежда, что ты когда-нибудь сможешь назвать меня своим мужем? Или хотя бы возлюбленным? Я бы довольствовался и этим.

От изумления она не знала, что сказать, застигнутая врасплох такой страстной речью. Она тоже встала и спустилась на несколько ступеней, остановившись прямо над ним. В этих глазах, обращенных к ней, было столько боли! Они проникали прямо в ее сердце.

Она протянула руку и погладила его по щеке. Его вопросы все крутились, повторяясь, в ее голове, пугая и муча, неся одновременно радость и печаль. И ответы тоже крутились в голове — путанные, недодуманные, неопределенные.

Ее рука потянулась к черным кудрям. Ни разу до этого она не осмеливалась прикоснуться к его волосам — они оказались шелковисто-гладкими на ощупь, как, впрочем, она и думала. Она разглядывала эти морщины — свидетельства прожитых лет, — что избороздили его лоб, всматривалась в эти глаза, которые казались невыносимо знакомыми, глубокими, как море Календи, глаза, которые не давали ей покоя во сне и наяву.