Анжелика в Квебеке - Анн Голон

И это волшебство плоти всегда помогало сблизиться их противоположным сущностям — мужчины и женщины.

Начиная с их первой встречи в Тулузе, они понимали, что одинаково смотрят на жизнь.

Они любили любовь, они любили жизнь, они любили смеяться, они не страшились Божьего гнева, они любили гармонию и созидание, они стремились к торжеству всего этого на земле, и они жили полным счастьем любви в эту ночь, когда кругом бушевала буря.

В вое ветра исчезали все мелкие шорохи обычного домашнего существования. Его порывы, которые, казалось, с яростью стремились прервать волшебство этой ночи, только добавляли чувство исчезновения всего, кроме них самих. Они чувствовали только свое наслаждение, свою радость, которые выражались короткими словами, нежными жестами.

Счастье, получаемое и даваемое, освобождение от всего в жизни, забвение всего, потому что Он — здесь, потому что Она — здесь. Час любви, украденный у времени, у ночи, у зла. Это — право, и это — всегда чудо.

Такие мысли пролетали в голове у Анжелики среди восторгов этой ночи.

И, как каждый раз, ей казалось, что они никогда не были так счастливы, как в этот раз. Она говорила себе, что никогда губы Жоффрея не были такими нежными, его руки такими ласковыми, его объятия такими властными.

Что он никогда не был так смугл, так силен, так жесток, его зубы никогда не были такими белыми, когда он улыбался своей улыбкой фавна, его лицо, покрытое шрамами, не было таким устрашающим и чарующим, его взгляд таким насмешливым, что она никогда не была так околдована запахом его волос, его гладкой кожей, телом, которое казалось таким смуглым по контрасту с ее белой кожей и белизной простыней.

Ей нравилась его смелость в любви, его горячая жадность.

Он предавался любви, не допуская, что может быть предел разнообразию разделяемого желания. Он стремился достичь источника жизни, он искал ее, то, что было самым неуловимым в ней, как терпеливый алхимик — неизвестный металл.

Ей нравился также его эгоизм, когда он переживал собственное удовлетворение. Любовь была для него земным наслаждением, и он погружался в нее с полной отдачей сил своего тела и ума. В этом был он весь.

Он владел любовью. Он был сам собой в полноте эротических ощущений, которым он предавался весь, иногда — радостный, иногда — мрачный, но всегда умелый и страстный. Женщина увлекала и покоряла его, а потом все же исчезала. Он оставался наедине с любовью. И тогда благодаря его свободе она тоже оказывалась свободной. Свободной, без стеснения, подчиняясь всем безумствам, увлекаемая к звездам и его присутствием и его отсутствием. Присутствие, которое зажигало ее, и отсутствие, которое ее освобождало.

Руки Жоффрея, его ласки, его дыхание, нежные и страстные проявления его любви давали жизнь ее телу. Иногда он так владел ею, что ей казалось, что это тело ей не принадлежит. Потом он возвращал ей это тело, оставаясь сам с собой. Тогда она чувствовала себя обновленной, освещенной нездешним светом.

Она избавлялась от слабостей женского тела, более слабого, чем мужское, тела, которое желали и отталкивали, обожали и оскверняли. Она находила истинное могущество в теле женщины, нежного и лучезарного, как в первые дни творения, могущество Евы.

Она была свободна и могущественна. Следуя за ним, она разделяла его порывы, давала увлечь себя этому ветру свободы и торжества, который увлекал ее и внезапно опрокидывал в одинокий и чудесный мир экстаза.

В полутьме Анжелика грезила. Она думала, что неистовство бури только удлиняло ночь наслаждения. Свет зари не прервет счастливого сна и объятий, и Анжелике казалось, что наступила пора лени и беззаботности, которая бывает так нужна и о чем иногда напрасно мечтаешь.

В полутьме она чувствовала, что покой ее души уже никогда не будет нарушен. Это чувство появилось не только из-за, этих блаженных часов, но и благодаря признанию ее невиновности в глазах общества и уверенности, что отец де Мобеж был «шпионом» Жоффрея.

Она спросила себя, не было ли это нелепой идеей, но затем подробности вчерашней, казалось, уже такой далекой сцены под звуки органа снежной бури стали вновь возвращаться к ней.

Она была уверена: он признается.

Она смотрела на него, спящего. Зная, что он легко просыпается, как все люди, привыкшие к опасностям, удержалась от стремления погладить его темные брови, шрамы на его лице.

Почему он был таким скрытным, если они так хорошо понимали друг друга?

Он открыл глаза, обернулся к ней, зажег свечу у изголовья и опершись, на локоть, посмотрел вопросительно.

— О чем вы думаете? Или о ком?

— Об отце де Мобеже.

— И что нужно этому достойному иезуиту на нашем грешном ложе?

— Он для меня загадка.

Она коротко рассказала ему о допросе в монастыре и о последнем сообщении настоятеля иезуитов.

В том, что он удалил отца д'Оржеваля в миссию к ирокезам, она увидела знак союза, более того, сотрудничества с ним, Жоффреем, графом де Пейраком. Сотрудничества, которое казалось необъяснимым. Он не был гасконцем и был духовным лицом, а южане, к которым, принадлежал Жоффрей, не любили тех, кто напоминал им об ужасах инквизиции. И все же, когда она первый раз вошла в библиотеку иезуитов, она почувствовала, что между аквитанским графом и иезуитом существует глубинная связь.

Тогда она спросила себя: что это за сотрудничество? Что могло внезапно сблизить вас с человеком, таким, казалось, далеким от вас?

Он слушал ее сначала невозмутимо. Потом он улыбнулся, и она поняла, что ее догадка была правильной.

Теперь ему придется признать, что именно отец де Мобеж был тем неизвестным сообщником, который помог подготовить их прибытие в Квебек.

Однако то, как он сделал это признание, привело ее в смущение.

— Что нас сближает? Скажем, это очень напоминает то, что сближает вас с мадам Гонфарель, не скрою, женщиной очень приятной, но от которой, казалось бы, вы должны быть очень далеки… если бы между вами не существовали узы прошедшего, узы, которые ничто не может разорвать, ни время, ни разлука, — узы старой дружбы.

Анжелика сначала была озадачена, услышав имя Польки Жанины Гонфарель. Потом она поняла. Ее тоже разгадали. Она расхохоталась и обняла его.

— О, месье де Пейрак, месье де Пейрак! Ненавижу вас! Вы всегда берете верх надо мной!

Она спрятала лицо у него на плече. Но когда она подняла голову, он увидел, что ее глаза полны слез.

Он обнял ее.

— Храните ваш секрет, — сказал он. — Я расскажу вам о своем.

Назавтра по-прежнему нельзя было высунуть нос на улицу, и они провели день, сидя рядом на уютном диване около красивой фаянсовой печки.

Под рев этой свирепой бури они разговаривали вполголоса.