Дорога к людям - Кригер Евгений Генрихович

И когда один из слесарей приходит жаловаться, что работает он много, а получает мало, Борц вдруг заявляет:

— Знаешь, дружище, давай-ка я переведу тебя на сдельщину. Жалованье ты огребаешь по три рубля пятьдесят в день. А по сдельщине выйдет тебе ровно девяносто копеек.

И слесарю показана была его личная карточка, как бы фотография рабочего дня, где увидел он всю свою ленивую, нерадивую работу. А ведь был вроде передовиком в соревновании. Так Семен Борц разоблачает показное, бумажное соревнование.

Борц знает всех, писал я тогда. И всем друг, он работал с каждым в буровой, в реве фонтанов. И вот он спокойно маневрирует людскими ресурсами промысла. Возможность аварии, прорыва, катастрофы всюду предотвращена у него опорой на людей надежных, испытанных в боях за нефть. Каждый на своем участке становится человеком ответственным, командиром.

— Что значит единоначалие? — спрашивает Борц. — Это значит, что каждый из нас — начальник в своей работе.

Сам Борц, красный командир, вспоминает в Сураханах свой фронт. Он переносит фронт двадцатого года в девятьсот тридцатый год.

— Что такое? — спрашивает он у рабочих.

Они отвечают, что фонтан засорен подземным песком, администрация запретила прочищать: опасно. Рабочие, в общем, недовольны такой административной осторожностью.

— Конечно, глупости! — кричит инженер. — Выдумали опасности во время прорыва.

Он обращается к коммунистам, собирает вокруг себя комсомольцев, вместе с ними колдует в онемевшей буровой и пробивает пробку. Свирепеющая с каждой секундой нефть бьет в лицо, в глаза, в рот. Борц и смельчаки добровольцы гонят трусов, сменяют друг друга под нефтяным ливнем, принимают на свои спины хлещущие недра. Через шесть часов все они, с обвисшими от страшной усталости руками, идут через промысел и встречают комиссию специалистов.

— Мы идем исследовать пробку, — говорит комиссия.

— Откупорена ваша пробка, — отвечает Борц и выдавливает нефть из ослепших глаз. — Можете записать в протокол...

Какая же сила помогала таким инженерам, как Борц? Все та же. Главная. Решающая. Люди! Влюбленность в людей.

О Семене Борце можно рассказывать много. Это боец, революционер, коммунист, инженер нового, советского склада. Таких выдвигала жизнь на заре пятилеток. Инженер он божьей милостью, знаниями, талантом, и все-таки главное в нем — безграничная вера в людей, работа с людьми, восхищение ими. Правда, не забудем, что было ему кем восхищаться. Он оказался в ту далекую пору в среде закаленного, дружного, доблестного рабочего класса Баку... Помню свою короткую, скромную телеграмму, посланную в редакцию осенью 1930 года: «На шестом промысле Сураханов суточная добыча выражалась в 2800 тоннах нефти. Через пятьдесят дней после прихода инженера Борца добыча возросла до 3500 тонн».

Начало великих работ, трудное, сложное, как начало всякого наступления, и в самом деле часто напоминало сражение — с его воодушевлением и опасностями, с его жертвами и победами. Особенно это относится к огнедышащему нефтяному Баку. Тут все чревато бедствием, взрывами, пожарами, и в те ранние годы мы в центре города не раз слышали зловещий гул укрощаемого где-то фонтана, долгий, бесконечный шум, напоминавший о том, что взбесилось чрево земного шара, что днем и ночью, порою неделями напролет, черные, задыхающиеся от густой едкой нефти люди ведут геройское единоборство с недрами. Все мы, и взрослые, и мальчишки, знали в лицо Мамиконяна, с восторгом и страхом бежали за его машиной в минуты тревоги, — начальника пожарных команд «Азнефти» знала вся страна, так велика была его слава и так понятна всем опасность пожаров на Апшероне, насыщенном скрытым, затаенным огнем. Теперь-то люди совладали с этой опасностью, почти устранили ее новой техникой, железной дисциплиной — всем, что человек может противопоставить слепой и часто жестокой природе нефтяных месторождений.

А тогда... А тогда свои герои нужны были всюду, как нужны они на фронте, в бою.

У промысловой конторы стоит ослепительная машина. Сам Баринов, начальник «Азнефти», приехал из Баку на пятый промысел. У Борца где-то у черта на куличках громыхает поспевший фонтан. Туда нужно срочно перебросить флянцы. Нет грузовика. Надменный, скучающий, сидит шофер на блистательном «паккарде» Баринова. Через минуту он стоит на земле, обескураженный, и смотрит, как сидящий за рулем Борц на щегольском автомобиле перебрасывает к ревущему фонтану свои многопудовые ржавые флянцы.

Вечером Борц разговаривает с Бариновым,

— Что ж ты государственную машину ободрал? — спрашивает начальник бакинской нефти.

Борц смотрит на «паккард». Вид у того действительно неказистый. Борц выхватывает из кармана пятьдесят рублей и дает Баринову. Он считает, что большего ремонт обивки не стоит. А пятьдесят рублей — это все же меньше, чем сотни тысяч рублей — цена спасенного фонтана.

— Рискованный парень, — высказываются стоящие рядом рабочие и при укрощении следующего фонтана заимствуют у инженера его умение рисковать.

И вот в самые трудные дни лихорадивших Сураханов у Борца вдруг смолкает на промысле самый надежный, мощный фонтан. В конторе собирается глубокомысленная комиссия. «Причины неясны, необходимо длительное изучение...» — записывает секретарь в графе «Слушали».

А Борц проводит свой выходной день на промысле. Возле больного фонтана его уши терзает катастрофическая тишина.

Теперь-то можно без волнения и тревоги вспоминать те времена, рубеж между двадцатыми и тридцатыми годами, когда возникала неотступная необходимость форсировать «осветление» программ нефтепереработки, другими словами, резко увеличить производство «светлых» нефтепродуктов, нужных моторам. С крестьянской лошадки страна пересаживалась на тракторы и автомобили.

Процесс «осветления» программ начинался мучительно. В Баку строился и опасно «бунтовал», не подчинялся людям первый в стране крекинг-завод. По тому времени предприятие новое, для нас очень сложное, со многими неизвестными. Взялись сооружать его по договору специалисты английской фирмы «Виккерс» — Ломакс, Джексон, шотландец Ванан.

В двух словах и весьма приблизительно поясняю: в условиях высоких температур и огромного давления молекулы мазута при крекинг-процессе расцепляются так, чтобы, перестроившись заново, полученные частицы дали в результате иной продукт — высокосортный бензин, пригодный для автомобилей и самолетов. Первый патент на этот чудо-процесс, напомнивший мне в юности библейские фокусы Саваофа, создавшего-де за шесть рабочих дней и землю, и небо, и даже лягушек, был получен еще в 1891 году русским инженером, впоследствии почетным академиком В. Г. Шуховым.

Но получилось так, что уже в советскую пору строительство и освоение первого крекинг-завода было поручено специалистам английской фирмы, — видимо, нужда наша в высокооктановых сортах бензина была так велика, что избрали «скоростной» вариант рождения нового для нас предприятия.

Скоростной вариант не удался.

Самоуверенные британцы завод построили, а вот освоить его не могли. Не знали, не понимали, как он должен работать. Завод оказался умнее и упрямей специалистов «Виккерса». Озадаченные, они пытались все же пустить завод, но чудовищная энергия, заключенная в нем, отвечала взрывами. В среде англичан не прекращались распри, осложняемые субординацией и разницей в служебном положении каждого из них. Глава группы и автор проекта Ломакс на людях делал вил, что все в порядке, дела идут хорошо. А завод стоял или взрывался. Взрывался. Взрывался и вспыльчивый Джексон — знающий, честный инженер. Он осмеливался доказывать Ломаксу, что проект кое в чем грешит. Старый специалист Ли склонялся к тому же, но молчал, не желая портить отношения с Ломаксом. Шотландцу Ванану, оператору, было труднее всех. Он стоял у пульта управления и ждал, когда все полетит в тартарары, весь завод, как это было когда-то в Америке.

Время шло. Программа «осветления» нефти была под угрозой. И вот на лихорадивший крекинг-завод стали приходить молодые специалисты из Бакинского политехникума. Пришел инженер Злобинский. Пришел Юрий Богословский, студент. Вместе с другими они начали разгадывать опасные тайны крекинг-процесса. Повторяю, время первой пятилетки часто требовало настоящих подвигов от рабочих, строителей, инженеров. Был опытный пуск завода, очередной. Надменный Ломакс одним своим видом гарантировал успех. Инженер Злобинский и шотландец Ванан ходили возле камер, надеясь: наконец-то успех!