Генофонд нации - Владислав Виноградов

Взяв кий, Карел запустил красный шарик хитрым карамболем:

– Ну, господа, задавайте ваши вопросы!

Маленькая стервочка сунулась к Бредли с диктофоном:

– На симпозиуме говорилось о недостаточном финансировании борьбы с наркоманией. Как вы расцениваете перспективы России на получение цели кредита на эти Международного валютного фонда?

– Я не представляю здесь МВФ. Но если хотите знать мое личное мнение…

– Очень, очень хотим! – в унисон пропел дуэт журналистов, к которому незамедлительно присоединился и Безверхий.

Опираясь на кий, Бредли снисходительно кашлянул. Среди семи смертных грехов, коим он был подвержен, гордыня занимала не последнее место.

Да и приятно, Матка Боска Ченстоховска, ощутить себя оракулом! Особенно в присутствии семнадцатилетней дочери, которая в Штатах прислушивалась к твоим словам не больше, чем к тявканью той-терьера, подаренного этим новым ее дружком Гомесом. Сейчас же Гертруда смирнехонько стояла рядом с Безверхим, и Карел Бредли воодушевленно начал объяснять журналистам, но в первую очередь дочери, сложные механизмы международного ростовщичества.

– Но вообще, господа, кредитовать любые программы в России – это все равно, что давать водку алкоголику. Чем больше пьешь, тем больше хочется, и так вплоть до белой горячки.

Безверхий знал, что международные кредиты никогда не предоставлялись для того, чтобы помочь России. Они предоставлялись для стабилизации рынка, чтобы западные фирмы, вложившиеся в российскую экономику, смогли вытащить свои прибыли до того рокового, кризисного года, когда снова рухнет российский рынок.

Тем не менее Юрий Безверхий вежливо захлопал. Карел звал его на чешский манер – Юрай:

– На один вопрос я ответил. Мы договаривались о двух. Потом доиграем с тобой партию, и мы с мисс Бредли скажем всем «бай-бай». Завтра в десять часов утра наш «боинг» помашет вам крылышками, поэтому надо пораньше встать.

Гертруда, уловившая свое имя, перестала жевать резинку и мгновенно оскалилась белозубой патентованной улыбкой американской молодежи. До Карела Бредли дошло, что Герди, не знавшая русского языка, не поняла в его пространной речи ни словечка.

Честь второго вопроса принадлежала томному типу по фамилии Педулаев:

– Какое мнение вы составили о русских женщинах?

Перед глазами Карела сразу же возникла обольстительная блондинка с ямочками на пояснице, выступавшая в конкурсе «Мисс бюст». Плечи были чуть широковаты, но в России женщине надо уметь постоять за себя. Это не Америка, двинувшаяся умишком на «сексуальной агрессии», хотя до большинства ее коренных обитательниц, разожравшихся до невероятных размеров, страшно дотронуться даже каминными щипцами…

Вспомнил Бредли и свою последнюю русскую любовь Веронику, и с полдюжины московских студенточек, оставшихся в его памяти двадцатилетними, каким был тогда и он сам. Запах сирени, Воробьевы горы, уютные «двушки» аспирантского общежития…

Но посвящать кого-либо в подробности своей жизни не входило в планы Карела. Да и было попросту опасно. Вместе с фамилией он сменил и детали биографии. Карел Бредли и знать не знает какого-то там Боровичку. Поэтому он с улыбкой произнес фразу, родившуюся у него позже, во времена торговли оружием:

– СССР… то есть, простите, Россия, может гордиться своими женщинами так же, как автоматом Калашникова. То и другое – истинное совершенство!

Журналист в персиковом пиджаке, даром что Педулаев, мгновенно ответил дуплетом опаснейших вопросов:

– А вы хорошо разбираетесь в оружии, господин Бредли? И, кажется, уже бывали в этой стране, раз столь прекрасно говорите по-русски?

Лоб и виски Бредли мгновенно пробила испарина. Вот оно! Офицеры КГБ, особенно за границей, часто работали под крышей журналистских удостоверений. Может быть, и этот, рядящийся под «голубого» – из них? Из бывшего ведомства Железного Феликса.

Хотя, почему – бывшего? КГБ по-прежнему живо, и даже стало могущественнее, чем прежде. Уволенные в период реформ сотрудники КГБ работают на высших постах в органах государственной власти, в таможне и финансовой разведке. Они создали мощнейшие финансовые и промышленные группы, охранные структуры, входят в советы директоров практически всех банков. И это, инструктировал Роберт перед командировкой, – один клан. Потому что в серьезных структурах не бывает «бывших сотрудников», но все они – от генерала до прапорщика – составляют единое братство, один сплоченный орден.

Орден, способный мстить за своих, какой бы срок давности ни миновал.

Пауза затягивалась. Глаза Бредли бегали по сторонам, выхватывая то лица обступивших его людей, то заголенные ноги сидевших в углу на диване проституток, то разноцветные шары на зеленом сукне биллиарда.

Вот и человек такой же шарик под ударами судьбы.

2. Коктейль «Триумф «Люфтваффе»

Пауза затягивалась – и уже неприлично. Помощь пришла с той стороны, откуда Бредли ее не ждал. Малышка Герди не знала русского языка, зато великолепно понимала язык мимики. Такое выражение лица у папаши бывало всякий раз, когда любящая дочь просила у него пару-тройку «косых» наличными.

И Герди, панибратски хлопнув по плечу председателя правления Стена-банка, сказала:

– Юл, закажи всем этим идиотам выпивки покрепче! А то стоят с кривыми мордами, будто кто-то здесь испортил воздух… И тех девчонок пригласи с дивана. И тех парней, которые без толку гоняют шары!

К неоспоримым достоинствам Безверхого относились его познания в английском языке и американской выпивке. Он в точности выполнил просьбу мисс Бредли. Хотя в отношении двух верзил из-за соседнего биллиардного стола имел особое мнение. Но приглашать, так приглашать! Где проститутки, там и менты! Не стоит мелочиться в великий день получения международной премии.

Блеснул Юрий Германович и у стойки бара:

– В честь наших дорогих гостей! Как известно, именно великая Америка, вопреки навязанному коммунистической пропагандой мнению, внесла решающий вклад в разгром фашистской Германии…

– …жестоко истреблявшей сексуальные меньшинства! – вклинился Педулаев.

– Я преклоняюсь перед ее отважными летчиками, – поморщился Безверхий, – и прошу для всех приготовить коктейль, названный по имени лучших бомбардировщиков Второй мировой войны – «Б-52»!

Карел Бредли без восторга относился к пойлу, состоящему из двух компонентов: ликера и водки. Водка поджигается, и пьющий имеет возможность представить, как весело горели в небе Германии тихоходные «летающие крепости». Скорее этот ликер следовало бы именовать «триумф «Люфтваффе». Но выбирать не приходилось.

Безверхий приказал погасить верхний свет. Бармен поднес к стаканам стеклянную трубочку с огоньком. Целая эскадрилья «Б-52» дружно вспыхнула, озарив лица приглашенных лепестками синего огня.

«Или – языками адского пламени», – вдруг молнией сверкнула мысль в голове Карела Бредли, что вообще-то было опасно, учитывая концентрацию в ней паров алкоголя.

Но как было думать иначе?

С расстояния трех метров, – и одновременно из многолетнего далека – на Карела Бредли смотрело лицо, которое намертво впечаталось в глазную сетчатку и память двадцатилетнего Боровички. Он закрыл глаза, чтобы прошло, сгинуло дьявольское наваждение, изо всех сил сжимая стакан. И это ощущуние в руке толстостенного стекла, напомнившего бутылку «Емны» с «Коктейлем Молотова», окончательно опрокинуло его в август 1968-го.

Танк с башенным номером 067 вырастал на глазах. Косо пластая воздух гибким усом антенны, он через полминуты должен был оставить мокрое место от девчонки, почему-то застрявшей ближе к левой половине моста.

Веснушчатой девчонки, на которую положил глаз Карел Боровичка. Но бросаться из-за нее под танк – увольте!

Шпигельглас завопил над ухом Боровички:

– Стреляй, родина смотрит на тебя!

Но если кто и смотрел на Карела, то не родина, а старая уродина, торчавшая в окне дома над мостом. Еще сверкнул в том окне солнечный зайчик, и Боровичка подумал о снайпере. Вот он пусть и стреляет: в люке механика-водителя торчала голова в ребристом шлеме.

Но вместо этого последовало непредвиденное. Опередивший колонну головной танк в последнюю секунду резко свернул вправо. Траки левой гусеницы прошли в сантиметре от стройных ног веснушчатой, и танк с бортовым номером 067, смяв ограждение, полетел с моста.

Сначала он действительно летел, подпрыгнув, как на трамплине. Затем падал, притянутый земным тяготением, и все это происходило, как в замедленном кино.

Позднее Карел Бредли – торговец оружием, испытавший немало острых минут, узнал об этой особенности времени – растягиваться в решающие мгновения. На мосту под Домажлицами он получил первый урок, а когда опомнился, то увидел себя у проломленного ограждения со стрелковым блоком Гермека и бутылкой зажигательной смеси в руках.

Танк стоял по башню в обмелевшей от августовской жары речке. До него было всего несколько метров. И опять над ухом орал Шпигельглас: