Культурный герой - Александр Шакилов

Площадь была охвачена то ли религиозным пылом, то ли нильской лихорадкой. То тут, то там люди вскрикивали в экстазе и падали, прижимая руки к груди. Из-под ладоней вырывались облачка копоти. В целом, обстановка напоминала паровой котел накануне взрыва.

«А-а! Я Сын Божий! Верьте мне!» — выл Старлей, корчась в огне, и нес подобную чушь.

Запах розового масла сменился не менее гнусным ароматом мускуса. Публика сжигала сердца. На месте сожженных сердец оставались дыры с неровными обугленными краями. Киру подумалось, что, если бы кому-то пришло в голову заменить сердца жителей города полудрагоценными камнями, сейчас было бы самое время. Расталкивая ревущих граждан, он пробивался к помосту. Волны огня над эшафотом схлестнулись, скрывая фигуру Старлея. Тот перестал орать про Сына Божьего и визжал уже совсем натурально, как мог бы визжать бекон на сковородке. Мускус и розы сменились вонью горящей плоти. Пламя ревело. Зеваки валились замертво. Последние шаги перед эшафотом Кир пронесся по упавшим. Заслонив ладонью лицо, он прыгнул в самое пекло и принялся расшвыривать поленья. Майка на нем вспыхнула. Добраться до Старлея не было никакой возможности. Кир соскочил с помоста, дико озираясь. В руках у еще живого, но, кажется, бессознательного мужика обнаружилась огромная кружка с пивом. Кир выхватил кружку, опрокинул себе на голову и вновь ринулся в пламя. На сей раз разбросать горящие ветки и ухватить Старлея удалось. Кир отшвырнул приговоренного на другой конец эшафота, закашлялся, отшатнулся сам. Сучья и поленья обрушились с громким треском, подняв в небо снопы искр и унеся жизни тройки монахов в черном. Толпа охнула. Выжившие зеваки ринулись в переулки, давя друг друга. Не прошло и минуты, как площадь опустела — только десятка три трупов чернели на брусчатке, да бились зацепившиеся за провода разноцветные надувные шарики.

Кир сидел на досках помоста и отдувался. Рядом ворочался Старлей. Балахон на парне выгорел начисто, обнажив тощую закопченную грудь и хэбэшные штаны, протертые на коленках. Волосы под колпаком тоже обгорели и торчали ежом. Кир подумал, а не попытаться ли сделать бедняге искусственное дыхание, но отказался от этой мысли. Дышал Старлей и сам неплохо, хотя и с хрипом. Вот двужильный! Надо бы подобрать Ирку, решил Кир, нечего ей в непонятно чьей телеге валяться, — но тут небесно-голубые глаза Старлея распахнулись, а закопченный кулак спасенного врезался спасителю в челюсть.

— За что?! — возопил Кир, сплевывая кровь. Кулак, даром что в ожогах, был крепкий.

— За то, что ты, козел, явился мне в адидасовском костюмчике и облаке нездешнего сияния, объявил, что я Сын Божий, и велел изничтожить сторонников Инквизитора. Любишь угольки чужими руками разгребать, с-сцука?!

— Ты бы поменьше дури курил, — сказал Кир, потирая челюсть. — Тогда бы и явления прекратились.

— О, кстати, о курении, — хлопнул себя по лбу Старлей, — где ж я это… — Он принялся охлопывать карманы штанов. Кир смотрел, как в разбитых окнах отражается рассветное солнце. — А, вот она! — Старлей вытащил помятую пачку сигарет.

— Откуда? — удивился Кир.

— А это ты, который в облаке, мне дал. Сказал, для мозгов полезно.

Кир взял пачку, повертел, шурша смятым полиэтиленом. «Мальборо».

— Хуйню порол тот, который в облаке. А я вообще «Пэл Мэл» курил, пока не бросил.

В пачке обнаружились как раз две смятых сигареты. Кир подобрал тлеющую головешку. Прикурили. Кир сидел на помосте, свесив ноги, выдувая из легких сизый дымок. Неужели, думал он, и правда в бесчисленном множестве миров есть бесчисленное множество Джентльменов и Киров, и все-то, чем они отличаются, — предпочтение в марке сигарет. Из переулка высунулись два монаха, испуганно оглядели площадь и снова скрылись. В распахнутой форточке третьего этажа показалась детская мордашка. Малыш стоял на подоконнике и сосредоточенно целился в Старлея и Кира из игрушечного автомата. В небо летели отцепившиеся от проволоки воздушные шары.

— Валить отсюда надо, — сказал Старлей. — Плохо мне здесь.

— А кому хорошо?

Кир встал, расправил плечи, отбросил сигаретный окурок. Потянулся. От палисадников у покрытых облезлой краской домов тянуло утренней свежестью. Черви вылезали из земли, чувствуя близкую грозу, и низко над крышами носились ласточки.

— Надо валить, — повторил Старлей.

— Нет уж. Это наш мир. Никуда не денешься, придется работать с тем, что есть.

И от этих слов мир вокруг осыпался разноцветным стеклом. Щеки Кира стегнуло холодным морским ветром, в запястья врезались веревки, оглушительно крякнула под ухом чааайкааа, и плеснули о гальку недалекие волночки. Кир очнулся. На затерянный в северном океане островок падал огромный, во все небо закат. В воздухе явственно пахло Е-1428 и грозой.

БУНТ НА КОРАБЛЕ

Корабль — не мачты, не палуба и не корма.

Это то, из чего корабль состоит.

А корабль — это свобода.

Новогодний утренник получился необычный, хотя малышам очень понравился. Корень беды заключался в том, что утренник был бесплатный, в студенческом театре, для детей студентов и сотрудников университета. Режиссировал спектакль Кир. Не то чтобы он задался целью испоганить всем светлый праздник Новый год, однако беспокойная натура не позволяла криптонянину ограничиться обычными зайчиками, ежиками и снеговиками на роликах.

Родителям вход в зал запретили, и понятно почему: всем ребятишкам у дверей вручали по гнилому помидору из огромного, дурно пахнущего ящика. Когда зрители наконец расселись, занавес взвился под меланхоличный напев пастушьей свирели и звон колокольцев. На сцене обнаружилась пещера. В пещере сидела Снегурочка — почему-то бородатая и облаченная в хитон, зато с кокошником на голове. Снегурочка угрюмо смотрела в стену пещеры и бормотала, что весь мир — это темная конура. Затем на сцену выступил Дед Мороз с мешком подарков и принялся громко вызывать внучку. Снегурочка на его призывы никак не реагировала, ибо пещера была непроницаема для света и звука. Дед Мороз позвал на подмогу Бабу-ягу и Кощея, однако и тем до Снегурочки докричаться не удалось. Пришлось засылать в пещеру Чеширского Кота, который, в силу своей нематериальной природы, проник сквозь стену. Точнее, проникла лишь его Улыбка (ловкий трюк осветителя) и принялась убеждать красавицу, что мир вокруг прекрасен, полон снега, сосулек, скрипящих полозьев и ждущих подарков детей. Снегурочка на Улыбку смотрела неодобрительно, теребя длинную бороду. Наконец Улыбка сумела рассеять недоверие дедморозовой внучки, но лишь частично.

— Наверное, мир существует, — сдалась Снегурка. — Только одна беда: он целиком и полностью мной придуман. Вот ты ведь, Улыбка без Кота, ненастоящая?

— Еще какая настоящая, — сказала Улыбка и растаяла в воздухе.

— Я так и думала, — вздохнула Снегурочка, окончательно уверившаяся в своих худших предположениях.

Пещера обвалилась в столбах пыли, и Дед Мороз наконец-то сумел обнять любимую внученьку. Внученька, однако, энтузиазма не проявляла.

— Я тебя придумала, дедушка, — печально сказала она, — ты совсем ненастоящий. Вот и борода у тебя приклеенная.

Тут она дернула дедулю за бороду, которая оторвалась с громким треском. Под бородой обнаружился девственно гладкий подбородок первокурсника. Детишки в зале восхищенно завизжали.

После этого конфуза Баба-яга попыталась убедить девушку в том, что она самая настоящая и летает на настоящей ступе, однако Снегурка покачала головой, и ступа, привязанная к канатам, с громким треском обрушилась на подмостки. Кир, сидящий в глубине сцены в огромном и жестком кресле, подумал, что тут он уже слегка переборщил, свалил в кучу две совершенно разные философские концепции. Между тем не поверила Снегурка и в существование Кощея Бессмертного, заявив, что образ смерти в игле — всего лишь иносказание для пропаганды против наркотиков. И наконец (чудо работы свето— и пиротехников) на сцену с ревом двигателей опустился космический корабль, откуда выскочили инопланетяне. Они предложили свозить девушку в космос и доказать ей, до чего он, космос, настоящий. Снегурочка, однако, не без резона заметила, что, если уж все в этом мире придумано ею, то, конечно, придумала она и космос. Поэтому тот космос, в который она полетит, — ничуть не настоящий, а умозрительный. Отчаявшись, Дед Мороз, Баба-яга, Кощей и инопланетяне обратились к залу. «Дети, — сказали они хором, — давайте докажем упрямой Снегурке, что мир наш — совсем не придуманный».

Собственно, ради этого момента Кир и затеял всю бодягу. Ему было интересно, кто же первый из этих большеглазых, розовощеких карапузов допетрит, в чем состоит лучшее доказательство реальности. И дети не подвели. Вот девчонка в третьем ряду — из будущих завсегдатаев школьных сортиров-курилок, где в страшном плафонном свете особенно четко виден на лицах дешевый грим, где убивают не то что матерным словом — взглядом. Эта самая девчонка, такая же розовая и парадная сейчас, как и остальные дети, подняла ручку с зажатым в ней томатом и запустила в Снегурку. Залепила хорошо, прямо в кокошник. Следующий помидор размазался по Снегурочьему хитону. А потом уже полетели десятки овощей сразу. Досталось от мазил и метких стрелков и Деду Морозу, и остальным персонажам. Кир в глубине сцены тихо радовался, что не вылез со своим креслом вперед, как вначале намеревался.