Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская - Борис Мансуров

Евгений Борисович считает, что Рената Швейцер была человеком литературным и опубликовала неплохой роман в письмах, который нельзя рассматривать как переписку с его отцом. Даже собственные ее письма в книге отличаются от хранящихся в Москве оригиналов. Это к вопросу, зачем было Ренате Швейцер что-то менять в письмах Бориса Пастернака. Все дело, оказывается, в ее «литературности». В таком случае любая литературная дама не упустила бы случая указать на подробности встречи, которые делают такую книгу еще интереснее. Рената Швейцер не стала этого делать, полагая, как и Борис Пастернак, что и так «все все знают».

И вдруг Евгений Борисович сделал одно уточнение, сказав, что не только письма Ренаты Швейцер публиковались избирательно. В «полное собрание» вошло далеко не полное собрание писем Пастернака.

Да, это заметили и отметили многие, кто знает историю отношений семьи Бориса Пастернака и Ольги Ивинской, потому что письма к ней тоже опубликованы не все. Наверное, многие письма Пастернака другим корреспондентам остались неопубликованными по разным причинам. Что до несовпадений в оригиналах и опубликованных письмах самой Ренаты, то любому известно, что такое встречается часто: черновик отличается от окончательного письма.

Но в неаутентичности писем к Ренате Швейцер виновато, на мой взгляд, только одно письмо — от 7 мая 1958 года (из ее книги), которое характеризовало Ольгу Ивинскую как очень близкого и дорогого Борису Пастернаку человека, пострадавшего от близости к поэту. Это подтвердила и фрау Лаабс, ответив на мой вопрос о цели публикации книги: «Она хотела помочь Ольге!»

P.P.S.

Поиски какого-либо письменного высказывания профессора Кайля о переписке Ренаты Швейцер с Борисом Пастернаком не дали результата: в библиотеке Боннского университета, где Рольф-Дитрих Кайль преподавал многие годы до самой пенсии, не оказалось такой работы. Но там мне дали совет: позвонить господину Кайлю.

Результат нашего телефонного разговора ошеломил и обрадовал меня: Кайль, профессор славистики, бывший переводчик канцлера Аденауера, переводил стихи Пастернака, но никогда не высказывался о переписке Пастернака с Ренатой Швейцер. Он эту переписку никогда не читал.

Отношение Пастернака к женщине всегда было особым: трепетным, доверительным и влюбленным. Об этом говорит Ольга Ивинская в комментарии к стихотворению «Женщины в детстве». Если Пастернак встречал женщину незаурядную, с родственной душой, то он в нее искренне влюблялся, как любил жизнь во всей ее красе и разнообразии. Помню, как однажды Ивинская говорила о влюбчивости Бориса Пастернака:

— Если даже малознакомая женщина проявляла к Борису Леонидовичу чувство соучастия и душевного единения, то он уже любил ее и при встрече целовал, как родную. Я однажды говорю Боре: «Почему ты, едва познакомившись, сразу целуешь женщину? Ведь это приводит ее в смущение». На это Боря отвечает: «Но я ведь по глазам вижу, что они этого ждут от меня». Влюбляться в женщину — это естественное состояние поэта, в этом главная тайна его жизни. Иначе не стало бы поэзии.

Об этом говорят письма Пастернака в Грузию, воспоминания Фрейденберг, Чуковской, Герштейн, Баранович-Поливановой, Муравиной и других. В одном из последних писем к Жаклин во Францию в январе 1960 года Пастернак пишет: «Дорогая Жаклин, я люблю Вас, это главное, и пока я жив, это никогда не переменится. <…> Пишу на грани слез. Спасибо за все».

Красноречивы строки из стихотворений Пастернака:

И присутствие женской стихииОблекало загадкой уклад…Всем им, мимо прошедшим, спасибо —Перед ними я всеми в долгу.

Переписка Бориса Пастернака с Ренатой Щвейцер явилась последним проявлением эпистолярной влюбленности поэта в незаурядную и одаренную женщину в далекой, но столь близкой душе Пастернака Германии еще со времени его учебы 1912 году в Марбургском университете у профессора Когена. Книга Швейцер была написана в короткий срок в ответ на клевету, которую стала распространять за рубежом советская пропаганда после ареста и заключения Ивинской и ее дочери Ирины в концлагерь. Книга вышла в Германии в 1963-м и вскоре была переведена на многие языки, защищая честь и достоинство Ольги Ивинской[385].

Рената пишет в своей книге: «Пастернак говорил мне в Переделкине, что работа над романом спасла его от отчаяния, когда Ольга была из-за него арестована. Он сознавал боль как углубление духа и претворял ее в своем произведении. Это было единственное, что он мог сделать для Ольги, — и это была его непрестанная благодарность»[386].

Все последующие тексты писем, а также комментарии Ренаты Швейцер приведены в соответствии с русским текстом, опубликованным в 1965 году в журнале «Грани», № 65.

В откровенном «закрытом» письме к Ренате Швейцер Пастернак написал, что Ольга Ивинская — Лара его романа, и подчеркивал суть их единения: «Ограниченная лишь важнейшим, общность самого существа и есть подлинная, почти абсолютная форма притяжения, притяжения духа, радостного порыва, экзистенциальной родственности»[387].

«Закрытое» письмо Пастернака к Ренате и комментарий к нему опубликовали в 1964–1965 годах центральные газеты и журналы мира, исключая советскую прессу. Своей книгой Рената Швейцер исполнила просьбу самого Пастернака, сказавшего ей в апреле 1960 года в Переделкине: «Когда я умру, не пишите обо мне, но дайте мне говорить самому, моим письмам и моим произведениям».

В переписке Пастернака и Ренаты Швейцер, как говорила Ивинская, произошло «воспламенение душ». В первом письме в марте 1958 года Рената сообщала, потрясенная услышанным по радио чтением главы романа «Смерть Живаго»: «Боже, какие чувства пробудила во мне эта речь, эта сцена (плач Лары над гробом умершего Юры. — Б. М.)! Как мог мужчина так хорошо понять переживания женщины?»

В июньских письмах Рената и Пастернак говорят о величии и истоках гениальных произведений Гете. Рената отмечает: «Ваш немецкий так ярок, даже немцы могли бы позавидовать выразительности Вашего слога и находкам. <…> Гете, как никто, черпал из личных переживаний».

Рената понимает, что и «Доктор Живаго» отражает мировоззрение и личные, жизненные переживания Пастернака. Узнав о желании Ренаты приехать в Переделкино, Пастернак просит письмом от 12 августа: «Но зачем я Вам до выхода „Доктора Живаго“ в издательстве „Фишера“? Чем я Вас покорю? Чем я Вас завоюю? Потому прошу отложить посещение на год».

Вслед за ним Пастернак уже 16 августа шлет еще одно письмо с тремя своими фотографиями. Получив фотографии, Рената восхищенно пишет:

Ваша фотография. <…> Вы на ней — как маркиз. Другая — это олимпиец, и вижу незримый лавровый венок[388]. А фотография из больницы? Да, Борис, это самый вневременной снимок из всех, которые я когда-либо видела. <…> Разве не было бы чистейшим безумием желать себе такую сумасшедшую судьбу, как моя сейчас? Точно на меня налетел ураган, в котором не повинны ни Вы, ни я. <…> Когда я ранним утром писала письмо, только Вы, Вы были около меня! Ваше лицо, смотревшее на меня с фотографии, менялось вместе с настроением и образом письма. У меня было одно желание — чтобы этот город был не Берлином, а Москвой!

Рената поясняет в книге, что письмо «с лепестками розы» было ее поздравлением Пастернаку к выходу в свет «Доктора Живаго» и «Автобиографии» в Париже. Написала Рената и о восторженной рецензии на роман в «Нувель литерер».

Открытка Пастернака к Ренате от 31 августа:

«Дорогая Рената! <…> Ваше последнее письмо с лепестками розы. Спасибо, спасибо, спасибо за все. <…> За присланные две фотографии благодарю».

Рената была удивлена волнением Пастернака за ее возможную негативную реакцию на откровенное, «закрытое» письмо, где поэт пишет об Ольге — Ларе его романа. 18 сентября 1958 года Пастернак отвечает:

Дорогая Рената! Как я счастлив твоим письмом. <…> Какие еще радости ждут нас впереди. Ты скоро прочтешь мою книгу. Тогда ты прольешь единственные, стоящие слезы, те самые, которые и я не могу сдержать, когда начал читать французский перевод романа. Тебе не надо ни о чем жалеть. Моя близость к тебе будет стоять рядом с тем, о чем ты наконец узнала из письма.

После прочтения романа Рената была уверена, что Пастернак будет удостоен Нобелевской премии, и стала готовиться к поездке в Стокгольм, чтобы встретиться с поэтом, когда ему будут вручать премию.