Кошмар: моментальные снимки - Брэд Брекк

Но парень не унимался.

— ЗАТКНИСЬ, ТВОЮ МАТЬ! — крикнул жирный дежурный.

Солдат костерил полицию и требовал выпустить его.

— Я ничего не сделал. Выпустите меня! Мне надо назад в расположение, я из аэромобильной…

Тогда сержант открыл камеру, чтобы полиция убедила его утихомириться. Мы слышали, как солдатика снова лупили дубинками. Пинали ногами. Но чем сильнее били, тем громче он ругался.

— Не бейте меня, Господи! Пожалуйста, прекратите…я ничего не сделал, сволочи!

Удары сыпались и сыпались. Наконец, крики прекратились. Наступила мёртвая тишина. Ни криков, ни стонов. Солдатик потерял сознание.

— О Боже, — сказал толстый сержант, — убирайте его из мой тюрьмы…зовите санитаров, скажите, что нашли его таким на улице!

Прибежали санитары и вынесли солдата на носилках. Он был весь в крови, узнать его было невозможно.

Заметив, что мы всё видим, полицейские быстро прикрыли его лицо плащ-палаткой.

— Поздно…парень умер, — сказал один из санитаров, таща солдата к неотложке.

Полицейские ушли, сержант с грохотом захлопнул железную дверь в наш блок и выключил свет.

«Что с тем пареньком», спросили мы; «с ним всё нормально», ответил дежурный.

— Это грёбаное враньё, толстый! — заорал я. — Санитар сказал, что он умер. Ты убил его. Ты! Врёшь и не морщишься. Судить тебя надо за убийство, козёл! Ну погоди, выберусь отсюда. Ты у меня попляшешь. Что творится…

Он опять хлопнул железной дверью, и мы остались в полной темноте.

На пятый день за мной приехал сержант Йохансен. Мне вернули одежду и сигареты. Усевшись на заднем сиденье джипа, я закурил «Кэмел» и глубоко затянулся. Какой приятный вкус. Я не курил пять долгих дней; бока мои болели, и, выпуская дым, я закашлял от боли.

Йохансен обернулся и вмазал мне по морде — треснул зуб, а сигарета вылетела на дорогу.

— БЛИН, УРОД! ДЫШАТЬ-ТО НЕ МОЖЕШЬ, А ТУДА ЖЕ — КУРИТЬ!

— В чём дело, сардж, встали не с той ноги? Плохо выспались? Или ваша жена-дурнушка смылась с молочником?

— ЗАКРОЙ ХАЙЛО, БРЕКК!

— Слушаюсь, сардж…

В штабной роте Йохансен снова выставил меня перед майором Либерти.

И ещё одна 15-ая статья.

Скучно…

10-е мая 1967 года.

Дорогие мама и папа…

У меня всё хорошо, скоро я поеду на третье задание на передовую.

Я купил по карточке новый фотоаппарат — «Найкон» — и уже скормил его войне.

Здесь снова идут муссонные дожди.

В феврале убили Дэнни Сейлора.

Несколько раз получал взыскания, но не беспокойтесь — ничего серьёзного.

Я переписываюсь с девушкой из Санта-Моники, она пишет, что когда-то танцевала в Нью-Йоркском балете. Но сломала лодыжку, поскользнувшись на льду у мамкиного дома, и это поставило крест на её карьере. Кость, думаю, так правильно и не срослась. Рост её около 160 см, вес — около 50 кг, а фигура как у песочных часов — 66–50–67. Я послал ей «ао дай», национальное вьетнамское платье, и пару шёлковых пижам, которые купил в Сайгоне. Она написала, что одежда пришлась ей впору. Её родители живут в Баррингтоне на Саммит-стрит, как раз напротив старого клуба бойскаутов. Её отец кассир, продаёт билеты на Чикагский и Северо-западный поезда, поэтому он может быть вам знаком. Его зовут Тони Федота.

Джордж Карлоффски, парень из нашей учебной роты, был недавно ранен в ноги осколками миномётной мины, но уже поправляется и скоро вернётся в свою 4-ую дивизию.

Рад, что вы ездили в отпуск на поезде в Сан-Франциско. Были на Рыбачьей верфи? А в ресторанах с полуголыми официантками? Жаль, папа, что ты потерял бумажник.

Я написал два очерка о засадах, в которые я недавно попал вместе с частями 1-ой пехотной дивизии. Оба были напечатаны с анонсами в «Арми Репортер» и в журнале «Лайф ин Вьетнэм» — по-моему, это единственное периодическое издание на английском зыке во Вьетнаме.

Мама, в прошлое воскресенье я попросил одну местную даму подобрать тебе коническую шляпу-кули. Всего за 200 пиастров. Скоро я тебе её вышлю. Когда получишь, посмотри сквозь неё на солнце: увидишь узоры на бамбуке.

Вчера летал в Фу Лой, собирал материал об одном артиллерийском расчёте. У меня всё в порядке, удача мне не изменяет, мой талисман меня хранит, так что не беспокойтесь. Через полгода буду дома…

С любовью.

Брэд (рядовой)

Глава 31

«Пещерные жители из Плейку»

«Во всех деревнях, в которые мы входили, у наших санитаров дел было по горло. Больные и угрюмые, люди выстраивались очередь и стояли так в абсолютной тишине. Некоторые из них были просто грязные….

Но от грязи появляются вши, от вшей люди чешутся, от расчёсываний появляются незаживающие ранки. Хотя лечение простое. Мыло…»

Лагерь представлял собой мешанину из грязи и палаток, и за пределами расположения, как меня предупредили, было небезопасно. Пушки бухали по окружавшим зелёным горам. В темноте вокруг периметра тут и там вспыхивали мелкие перестрелки — северо-вьетнамские солдаты начинали ночные движения. В 10 часов стали падать 60-мм мины и по лагерю объявили полную светомаскировку. Это не было подготовкой к атаке. Это больше походило на ежедневный отлив и течение войны. Многие месяцы азиаты обстреливали расположение почти каждую ночь, по шесть-восемь снарядов в час, ради беспокойства.

Где-то в час ночи в нашу хижину влетел солдат и поднял с постели лейтенанта.

— Центр управления бригады приказывает слушать рацию, сэр…группа глубинной разведки в беде, — буркнул солдат и растаял в темноте.

Разведчики были в лесу уже больше недели: они следили за полком СВА, действующем в данном районе. Обнаружив полк, они наблюдали за ним с высот и вызывали на желтолицых артиллерию и самолёты.

После первого воздушного удара полк передислоцировался. Разведчики последовали за ним и скорректировали второй удар. Полк снова поменял позицию, но разведчики упорно висели у него на хвосте, даже ночью. Северные вьетнамцы поняли, что за ними наблюдают, и выслали собственные дозоры, чтобы перехватить наших разведчиков.

И вот их обнаружили.

Лейтенант выскочил из спального мешка и включил рацию. Я был рядом. Снаружи лупил муссонный ливень с грозой и ветер так оглушительно хлопал полотнищами палатки, что трудно было разобрать переговоры между центром и группой.

Командир группы капрал Бенсон Пульвер, родом и маленького городка в Южной Каролине, шептал в радио, что бойцы СВА засекли их позицию и готовятся к атаке.

Разведчики закрепились на вершине горы, с которой им открывались все передвижения полка, но сейчас пути отхода были блокированы. Солдаты попали в серьёзную беду. Они знали, что если беда приходит ночью, помощи не жди.

Режим затемнения был всё ещё в силе, и мы с лейтенантом уселись на пол и вслушивались в рацию. Какое-то время слышался только треск статического электричества. Когда треск пропадал, мы слышали, как Пульвер говорит, что косые, обдолбившись опиумом, дуют в горны и прут в гору волна за волной.

Разведчики вызвали огонь артиллерии на себя. Надежды не было. Командир батальона отвечал, что вышлет за ними вертолёт.

Пульвер отверг эту затею.

— Ничего не выйдет, сэр… вертолёт собьют. Похоже, скоро нас всех перестреляют, всё кончено…

Мы услышали пистолетные выстрелы. Пульвер сказал, что азиаты лезут по отвесной скале, чтобы добраться до них.

— Они уже на вершине…вокруг нас…мы в ловушке…они нас атакуют!

Вызвали самолёты. Мы слышали, как падают канистры с напалмом, пытаясь отразить атаку. Артиллерийские снаряды крушили лес меньше чем в 50-ти метрах от позиции разведчиков. Напалм поливал азиатов, но и наши ребята попали под него.

— Всё без толку, мы погибли, они идут. Сэр, не говорите моей жене. Она скоро должна родить, и если…

Снова раздался треск помех.

— …то может потерять его.

В горле у меня пересохло от этих переговоров. Командир батальона всё-таки решил послать два боевых вертолёта на выручку, да ещё один «Хьюи» с прожектором: освещать гору и забрать людей. Он делал всё что мог для спасения ребят от неминуемой смерти.

Вертолёты заставили вьетнамцев-северян биться друг с другом за укрытия. Вертолёты обнаружили группу, сели на вершину, и каким-то чудом все пять человек были подняты на борт в этой дерзкой ночной операции спасения.

Мы с лейтенантом вскочили на ноги, вскинули руки в воздух и вопили от радости!

Шла первая неделя июня; за два дня до этого сержант Темпл отправил меня на Центральное нагорье освещать переселение нескольких горских деревень. Надо было эвакуировать горцев, а их деревни сжечь, потому что они попадали в зону свободного огня, в ничейную зону, подобную ДМЗ на севере.

4-ая пехотная дивизия совместно с правительством Южного Вьетнама отстроила лагерь для этих людей и назвала его Эдап Энанг. Здесь выделялась земля для возделывания, которую горцы должны были поделить между собой, каждой семье давался соломенный дом с жестяной крышей — такой же, в каком они жили раньше.