Севастопольский конвой - Богдан Сушинский

Оставив группу под густой кроной ивы, Гродов, еще издали представившись, пошел прямо на него, чтобы и этого горемыку отправить к праотцам ножевым ударом в шею. И все же те, кто оставался в стенах сторожки, встревожились. Открылась дверь, и крепкий детина с высоты своего почти двухметрового роста попытался осмотреть пространство перед хижиной.

Предвидя это, Гродов прибег к своему отработанному приему. Зная, что под ноги себе в подобных случаях человек смотрит в последнюю очередь, он попросту присел у дверной коробки, чтобы неожиданно поднырнуть под врага и тут же ворваться в хижину. Одного из троих румын, которые находились там, он успел снять ножом, поскольку тот сидел на лежанке ближе всех. Остальных же, успевших схватиться за ружья, уложил выстрелами из пистолета. «На войне всякому смельчаку отведен свой запас везения, и никому не ведомо, когда он исчерпывается» – вспомнил он напутствие полковника Бекетова, пока группа броском преодолевала расстояние от засады до хижины. – Смею предположить, что мой запас еще не исчерпался».

– Эй, командир, ты хоть Бога побойся! – изумился Малюта, первым ступившим на порог хижины. – Ты же здесь не один, дай остальным повоевать!

– Ночь длинная, еще навоюетесь, – проворчал майор. – В деревне уже наверняка услышали выстрелы и всполошились.

– Теперь по всей линии фронта постреливают, – попытался успокоить его сержант Жодин. Он подошел с ручным пулеметом наперевес и, осматриваясь при свете луны, пытался определить место для огневой позиции.

– Кажется, пленный говорил, что свой штаб полка румыны расположили в здании колхозной конторы?

– Причем хорошо обосновались, – поддержал его сержант, уже понимая, к чему клонит командир. – И располагается это здание недалеко отсюда, в приозерной части, на севере села. Дважды бывал возле него.

– Только идти туда я бы не советовал, – молвил Злотник. – Слишком уж много там румын, к тому же немцы подтянулись. Не то время, не наш фарт.

– Вот и решили, – тут же отреагировал Гродов. – Остаешься здесь, проходишь на шлюпке чуть дальше на север, к руинам здания утиной фермы, которые заметишь в низине, у русла речушки, и ждешь нас в течение двух часов.

– Да нет, я готов идти, – попробовал было реабилитироваться Злотник, однако майор тут же погасил его порыв.

– Если не вернемся, отходишь на тот берег. Все, выполняй приказ.

Пока, вдоль берега, по склону оврага, Гродов вел своих бойцов к цели, группа Дроздова действовала по тому плану, который командиры разработали еще в полку. Облив горючим полтора десятка плавсредств, они сели в две захваченные шлюпки и, метнув на плоты зажженные факелы, принялись уходить в сторону перешейка.

Пробираясь перебежками степными оврагами и ложбинками к зданию штаба, майор и его десантники видели, как, открыв беспорядочную пальбу, к лиману, в сторону пожарища, устремились сотни пехотинцев и всадников и слышали, как в ответ отбивали свою пулевую морзянку оба пулемета Дроздова, между которыми доносились автоматные очереди моряков. Вражеская лавина неслась по широкому пологому склону и прекрасно простреливалась со шлюпок десантников, которые оставались невидимыми. Однако вся эта суматоха заставила противника усилить охрану двухэтажного здания, которое, несмотря на проломленную крышу, служило теперь не только штабом, но и офицерской казармой. Подобравшись к нему поближе, при мерцающем свете луны, Дмитрий видел, как в комнатах гаснут керосинки, а в окнах появляются сначала пулемет, а затем и винтовки.

Понимая, что время упущено и пытаться снимать часовых ножами бессмысленно, моряки рассредоточились, и пока, затаившись за углом пристройки, снайпер Малюта убирал своей скорострельной самозарядной винтовкой пулеметчиков и всякого, кто представал перед ним, Жодин забросал гранатами часовых, а затем вместе с майором гранатами и бутылками с зажигательной смесью – само здание. Что происходило потом, Дмитрий со временем вспоминал с трудом.

Следуя своему рыцарскому правилу – оставлять поле боя последним, он приказал бойцам отходить, автоматом и гранатами прикрывая их отступление. Одну из гранат пришлось бросить слишком близко, поскольку группа румын буквально наседала на майора, и он, оглушенный взрывом, едва успел заскочить за обвалившийся угол сарая. Присев там, он вновь открыл огонь из автомата, в то время как бойцы, отошедшие к оврагу, пытались отвлечь противника на себя и прикрыть отход командира, но…

Только очнувшись в плену, Гродов понял, что уложили его ударом сзади, прикладом по голове. Как оказалось, неподалеку от штаба квартировал разведвзвод, который в рейде против десантников не участвовал. Его бойцы и были направлены на ликвидацию диверсионной группы русских. Там же он узнал, что Малюта погиб, а на легкораненого в бедро сержанта Жодина румыны набросились в ту минуту, когда он пытался хоть как-то перевязать себя.

До утра их обоих держали в комнатушке какого-то дома, неподалеку от все еще пылающего штаба, и, придя в себя, Гродов прежде всего спросил, что с Малютой. Узнав, что тот погиб, сказал, с трудом произнося слова:

– Не погиб он, сержант. Отныне ефрейтор Малюта – это я. Здесь нет майора Гродова, нет Черного Комиссара, есть только ефрейтор Малюта, который немного владеет молдавским, поэтому-то и пошел в разведку в мундире румынского рядового.

– Как скажешь, командир. По молодости шкодной, меня дважды в милицию загребали, как вести себя на допросах, знаю.

– Поскольку ты пошел в нашем обмундировании, можешь оставаться под своей фамилией, и, кроме того, ты мой командир.

– Как же мы так попались им, товарищ майор? Неужели фраернулись?

– Не «фраернулись», сержант, – как можно жестче осадил его Гродов, – а уничтожили все плавсредства десанта, уменьшили армию противника как минимум на три десятка солдат и офицеров, уничтожили вражеский штаб. Уверен, что сегодня румынам будет не до атак на позиции нашего полка.

– Сегодня – это уж точно, – попытался Жодин вернуться в привычное состояние отчаянного балагура.

– Теперь следует подумать, как отсюда выбираться. – Мысленно же Гродов сказал себе: «А ведь полковник Бекетов, кажется, предчувствовал, что резерв твоего фронтового везения исчерпался. Зря ты не прислушался к его предостережению, зря…». Однако сказать такое он мог только самому себе, и только мысленно.

31

Уже совсем рассвело, когда дверь комнатушки открылась и на пороге восстал приземистый, не в меру располневший офицер со стеком в руке.

– Может, расстрелять их или повесить на площади, как считаете, господин капитан? – спросил другой офицер, который пытался рассмотреть пленных через спину своего командира.

– Из штаба дивизии позвонили, что их хочет допросить сам полковник Нигрескул, – вальяжно, лениво пережевывал слова капитан. – Не знаю, зачем они ему понадобились, но приказ есть приказ.

– Очевидно, потому и понадобились командиру дивизии, что это – морские пехотинцы и наверняка служат в полку Черного Комиссара, которым очень интересуются и сам полковник, и наша разведка.

– Слишком много предположений, лейтенант, – все так же лениво ворочал языком толстяк. – Вам это явно не по чину. Пришлите сюда фельдшера, пусть осмотрит их и перевяжет, после этого отправим машиной в штаб дивизии. Только об охране позаботьтесь.

Лейтенант тут же ушел, чтобы распорядиться насчет фельдшера и машины, и капитан тоже намеревался уйти, но в последнее мгновение вдруг передумал и уже через плечо спросил:

– Кто-то из вас хоть немного понимает по-румынски?

– Как видите, я немного знаю молдавский, – ответил Гродов, с трудом, вдоль стенки, приподнимаясь. Чувствовал он себя прескверно: голова разламывалась от невыносимой боли, по лбу все еще сочилась кровь, затекая на заплывшие глаза. Ребра болели от пинков, которыми его награждали солдаты, пока доставляли до этой «темницы». – Позвольте представиться: ефрейтор морской пехоты Малюта.

– Молдавского языка, ефрейтор, не существует, есть только бессарабский диалект румынского.

– Я не специалист в этих вопросах, господин капитан.

– Вы молдаванин? Бессарабец? – только теперь снова повернулся к нему лицом офицер.

– Наполовину, господин капитан: мать была молдаванкой, отец – украинцем, но тоже из бессарабцев, от них и язык, который, не скрою, мне очень нравится. Особенно уважаю молдавские, простите, румынские песни.

Капитан подошел к нему чуть поближе, смерил взглядом от кончиков сапог до головы и, тяжело дыша, пробормотал:

– От расстрела или виселицы это вас, ефрейтор, не спасет. Но слышать нечто подобное от морского пехотинца было приятно.

Капитан ушел, а в те минуты, которые остались до прихода к ним фельдшера, Жодин успел оценить его ход:

– Для начала, командир, вроде бы неплохо: и подозрение в том, что ты – Черный Комиссар, отведено, и вообще…