Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

и другой аспект начального периода, где требовались уже его ум и выносливость. Теперь ему, как научному руководителю, самому приходилось вникать и в инженерные, и в химические вопросы, и в целый ряд организационных проблем. Для начала со всех уголков страны, буквально по крупицам, он начал собирать своих единомышленников. Многих возвращал с фронта, включая и того самого физика Флерова, написавшего свое письмо товарищу Сталину. Сотрудников он подбирал сам и жестко требовал от каждого профессионализма и доскональных знаний по своему вопросу исследования.

Пройдет пару лет и на него станут работать целые академические институты, заводы авиационной, химической и металлургической промышленности, а пока…»

Воспоминания: 1943 год. Ленинград. Территория бывшего Физико-технического института

По периметру разрушенного бомбардировками института стояли автоматчики, а двое сотрудников Курчатова – инженеры Неменов и Глазунов, сами перекапывая землю, разыскивали закопанные в землю генератор и выпрямитель, медные трубы и латунные шины… Каждую свою находку они тщательно очищали от земли и приводили в божеский вид.

– Что ищем-то? – спросил их командир оцепления.

– Выполняем важное правительственное задание… В самом начале войны, на случай входа в город немцем… циклотрон тут где-то закопали…

Там же. Московский вокзал

На вокзале в оцеплении этих же автоматчиков к паровозу прицепляют четыре товарных вагона – два с грузом и по одному с двух сторон с охраной. Когда поезд уже был готов к отправке, к машинисту подошел начальник железнодорожного вокзала.

– Будь внимателен, сынок… Железнодорожная колея простреливается дальнобойной артиллерией… Следи за путями… И с богом!

И эшелон, состоящий из четырех вагонов, медленно трогается.

Страницы дневника Судоплатова

«Так, буквально по крупицам, собиралось то необходимое, что в США и Германии уже несколько лет в целевом порядке производилось в промышленных масштабах…

Кроме работы диверсионных групп, аналогичных нашей, в управление внешней разведки сведения о работе над атомными бомбами поступали и от самих ученых. Нам было известно, что из Англии, например, наиболее ценные сведения поступали от физика-атомщика Клауса Фукса, уехавшего в 1933 году из Германии, от Джона Кэрнкросса – секретаря одного из министров военного кабинета, лорда Хэнки. От знакомого нам профессора Аллана Мэя. Из США, не без участия в этой работе Эйтингона, в это же время стала поступать информация от Бруно Понтекорво – эмигранта из Италии, близкого сотрудника знаменитого Энрико Ферми, построившего в 1942 году первый в мире урановый реактор. Кэрнкросс, Фукс и Понтекорво, которые были коммунистами по политическим убеждениям, передача в СССР сведений по атомной бомбе осуществлялась ими по их собственной инициативе. При этом они очень серьезно рисковали, ища подходы к сотрудникам советских дипломатических миссий с целью передачи им этой информации.

А я вновь и вновь мысленно возвращался к трагедии Гейзенберга, когда, по одной из версий, немецкий ученый ошибся в своих расчетах, в результате чего немцы серьезно задерживались в создании своей бомбы. Только ли тщеславие не давало ему в этом признаться. И почему, все же стремясь создать атомное оружие, он упорно продолжал идти далеко не самым оптимальным путем?

Хотя тому были и объективные причины: бомбардировка американцами завода в Верморке и уничтожение танкера, перевозившего по Балтике остатки тяжелой воды из Норвегии в Германию, основательно подорвали возможности Гейзенберга и его коллег по созданию атомного оружия.

Таким образом, германский „Урановый проект“ к концу 1943 года оказался без тяжелой воды и без урана. Судьба немецкой атомной бомбы была практически предрешена.

Прошло полгода после того, как в адреса ученых физиков Бора и Оппенгеймера были направлены письма за подписью известных советских ученых физиков Иоффе и Вернадского с предложениями к главам правительств США и Англии…

Берия, активно подключившийся к атомному проекту, теперь лично разрабатывал свою собственную операцию. Его почему-то, в первую очередь, интересовал Нильс Бор. И Лаврентий Павлович решил попросить ученого Кирилла Капицу написать Бору как бы ответное письмо. Помню, как Берия, который был уже заместителем председателя правительства, вновь собрал ученых физиков уже в Кремле, чтобы заручиться их авторитетом и поддержкой перед беседой с академиком Капицей».

Воспоминания: Кремль. Один из залов заседаний правительства

Ученые собрались и более часа слушали обстоятельный доклад Кафтанова об успехах советских ученых в военной промышленности. Прежде чем начались содоклады, неожиданно раздался голос академика Петра Капицы, который специально был приглашен в Москву из Казани, где возглавлял свой институт.

– Лаврентий Павлович, нельзя ли включить радиоприемник.

Берия напрягся. Казалось бы, сегодня каких-либо официальных сообщений партии и советского правительства не ожидалось. А вдруг?..

– Конечно же можно! – произнес Берия. – Товарищи, давайте немного прервемся и вместе с академиком Капицей послушаем последние новости… Включите нам радио…

Но вместо новостей по радио передавали футбольный поединок. И когда через пару минут диктор сообщил о том, что наша команда забила мяч в ворота противника, Капица не удержался и на весь зал закричал:

– Гол!

Наступила немая пауза. Все замерли. Напряжение своей улыбкой разрядил сам Берия, которой понимал, что ему сегодня еще предстоит серьезный разговор с академиком, и заседание вскоре продолжилось.

Кремль. Кабинет Берии

Берия после окончания заседания пригласил Капицу в свой кабинет.

– Партия и правительство просят вас лично написать ответ Нильсу Бору, поблагодарить за полученную информацию и пригласить для работы в Советский Союз.

– Я хорошо знаю, что означает ваше «приглашение»… – сказал в ответ Капица.

– Не набивайте себе цену. Бор, в отличие от вас, английский подданный… И не забывайте, что идет война. Лучшие советские ученые работают сейчас над проблемой урана… Но мы значительно отстаем от немцев, не говоря уже об американцах. Поймите, нам нужен