Слово арата - Салчак Тока

Он читал алфавит, а я шептал за ним буквы за буквой. И вдруг поймал себя на том, что повторяю эти самые буквы громко, вслух!..

…20 июля 1930 года собрался весь состав ЦК, наша комиссия, члены хошунных комитетов по созданию письменности, московские ученые. Волнуясь, объявил повестку дня:

— Товарищи, сегодня мы рассмотрим проект, разработанный советскими учеными. Слово предоставляется Александру Адольфовичу Пальмбаху.

Докладчик вышел к черной доске, широко расставил ноги, расстегнул верхнюю пуговицу изношенного френча, откашлялся. Потом взял в одну руку мел, в другую — тетрадь.

— Чаа, товарищи…

Все застыли.

— Прошу внимательно выслушать меня, — сказал Пальмбах по-тувински, старательно выговаривая каждое слово. Должно быть, не раз прочитал свой доклад. Но как же это хорошо, что он говорил по-тувински.

— Создавая наш проект, мы учитывали опыт народностей СССР, не имевших до революции своей письменности. И это, я думаю, единственно верный путь. И наиболее легкий, доступный. Постараюсь доказать, что наше предложение выгодно отличается от тех, что ориентировали нас на монгольскую или тунгутскую письменность… Мы учитывали, что тувинский язык имеет тюрскую основу. Поэтому и взяли за образец обновленный тюрко-латинизированный алфавит, который неплохо привился в близких Туве по языку национальных районах Советского Союза. Если это не встретит возражений, то пойдем дальше…

— Продолжайте!

— Хорошо. Исследовав языковые особенности разных хошунов Тувы, мы остановились на говоре тувинцев, населяющих Хемчик. Почему мы выбрали именно хемчикский говор? Поясню. К примеру, язык оюнов, салчаков, маады, чооду имеет значительную примесь монгольского и татарского. А у жителей Хемчика и Чаадана говор менее подвержен влиянию чужих языков. Мы полагаем, что с этим явлением нельзя не считаться. Посудите сами. Большинство тувинцев топор и чайник называют «балды» и «хонек», а тандинцы, салчаки и оюны эти же предметы именуют по-монгольски — «суге» и «донгуу». Следовательно, будет правильнее взять за основу тувинского литературного языка говор дзун-хемчикских тувинцев.

— О-о, все понятно!

— На душе полегчало.

Все бросились к Пальмбаху. Стали жать ему руки, благодарить. Поднялся шум. Пришлось объявить перерыв.

Народу прибавилось: всем интересно!

— Вопросы есть? — спросил я.

— У меня, что-то вроде… Можно? — высунулся Даландай.

Я не сомневался, что он скажет что-нибудь не так и всем испортит праздник, но отказать ему было нельзя — член комиссии.

— Пожалуйста.

— Я никак не могу согласиться. Как это так: речь хемчикских тувинцев подходит, а оюнов-салчаков не подходит? Как это, товарищи? Мы, оюны, тоже, кажется, люди, и салчаки тоже. Не понимаю, хи-хи-хи!.. Почему бы по-старому не оставить: использовать тангутскую или монгольскую письменность? Всем тувинцам она понятна. — И сел.

Не спрашивая слова, вскочил Седип-оол:

— Даландай ничего нового не сказал. Мы эти слова слышали не только от него. Ламы и тужуметы то же самое говорили. Новая письменность будет понятна действительно каждому тувинцу. Это главное!

— Правильно! — закричали отовсюду.

— Я полностью одобряю предложение докладчика и обязуюсь сам быстро изучить новую письменность и обучить других. Между прочим, родом я оюн… — Шагдыр-Сюрюн выпалил это и закурил.

На трибуну поднялся Бак-Кок, крепко ухватился за нее руками и заговорил, будто выступал перед тысячей человек:

— Товарищи! Верно говорю: новая письменность навечно останется в истории Тувы. Надо утвердить этот проект и поручить комиссии, чтобы она его усовершенствовала. А выступление Даландая — каждый подтвердит — враждебное выступление!

Разговорились — не остановишь! Пюльчун выступил. Прибывшие из хошунов Иргит Дынгыжаа, Оюн Биче-оол выступили. Каждый громил Даландая и его прихлебателей. «Тангутцы» поджали хвосты и не смели больше подавать свой голос.

Полная победа!

— Будем еще обсуждать?

— Все ясно! Давайте голосовать!

Поднятых рук — как деревьев в лесу. Ни одного против!

Перебивая друг друга, поздравляли московских гостей, аплодировали так, что, казалось, все горы Тувы сейчас рухнут.

Пальмбах украдкой вытирал глаза — не то от слез, не то от радостного смеха.

— Чаа, товарищи! Нас очень радует, что вы теперь будете иметь свою письменность. Примите наш горячий братский привет. Приехавшие со мной из Москвы товарищи Покровский, Сейфулин, Кабо присоединяются к моим поздравлениям. Ну, а теперь не будем терять времени и приступим к изучению тувинского алфавита. Нет возражений?

Присутствующие зашелестели бумагой. Руки членов ЦК, министров, важных таргалов неловко взяли карандаши.

Пальмбах написал на доске букву «А».

Глава 19

Калдак-Хамар

На перевал Калдак-Хамар, до подножия которого мы доехали затемно, нам предстояло взобраться вместе с солнцем.

Но солнце преспокойно поднималось к зениту, а наша «черная быстрая» — кличка пристала и к новой машине, уже утратившей свои первоначальные качества, — все еще стояла на месте. Одолеть такой крутой подъем ей было не по зубам. Оставив за рулем Гошу Белова, который твердо решил «оживить» машину, мы разминали ноги, тщетно придумывая способ одолеть перевал.

Георгий несколько раз заводил мотор и, со скрежетом переключая скорости, устремлялся на штурм крутизны. Ему удавалось одолеть десять — двадцать метров, затем тарахтенье двигателя переходило в натужный вой, мотор чихал, стрелял, дымил, замолкал, и «черная быстрая», тихо поскрипывая, скатывалась назад.

Мы изо всех сил толкали машину, подкладывали под задние колеса камни и подставляли собственные плечи, только бы удержать ее. Мы готовы были внести ее на себе. И наше упорство мало-помалу брало верх. Мы все же ухитрились взобраться на средний хребет, но на большее нас не хватило. Раскрасневшийся, взмокший от пота Георгий вылез на дорогу и сказал:

— Все!

Довольно долго и не без интереса за нами наблюдали араты кочующего аала. Они перегоняли скот и остановились на отдых в низинке.

Кому-то пришла в голову мысль попросить у них волов и лошадей, чтобы вытянуть машину на перевал. Араты охотно согласились. Привели с десяток волов и пять лошадей, собрали арканы и «впрягли» скотину. С гиканьем и смехом целой толпой стали погонять упряжку. Машина ни с места!

То ли Георгию надоела вся эта канитель, то ли он решил созорничать, но вдруг он несколько раз резко нажал на сигнал. Испугавшись сирены, волы рванули. Два или три аркана лопнули, но машина поползла в гору.

Шофер повеселел и сигналил не переставая, да еще и покрикивал:

— А ну, давай, давай! Ходи веселей, родимые!

Волы и кони прибавили шаг. Мы, смешавшись с аратами, почти бежали следом и орали, перекрывая криками гудки автомобильной сирены.

Вот и гребень перевала. Упряжка наддала, увлекая машину за собой. Должно быть, тормоза у «черной быстрой» отказали, потому что она, виляя из стороны в сторону, то и дело наезжала на волов. В конце концов смешная пестрая процессия остановилась.

Возбуждены мы были до крайности: шутка ли, одолеть такой подъем!

Пока Георгий озабоченно осматривал нашу чудо-машину, спасители-избавители собрались в кружок. Среди них оказался Сундувей — секретарь партийной ячейки из сумона Шурмак. Отвязывая свой аркан от буфера легковушки, он не удержался от ехидства:

— Как видите, наша скотина не уступает транспорту нового времени. Даже выручает.

Он присел рядом с нами и закурил, хитровато поглядывая на автомобиль. На фоне солнца, которое уже на две трети спряталось за горы, розовела его лысая голова с небольшими полосками волос возле ушей. Сундувея не баловала жизнь. От тяжелой работы согнулась его спина. Все, что причиталось на долю бедняка, он получил сполна. Но никакие житейские невзгоды не повлияли на его насмешливый характер, не лишили его веселого взгляда и спокойной уверенности закаленного человека.

Только под пятьдесят он стал постигать грамоту и кое-как научился читать и писать. Энергии его можно было позавидовать. Несмотря на возраст, Сундувей сохранил редкую подвижность. Это был один из самых деятельных партийных активистов.

— Да-а, слабовата ваша техника! — снова поддел он нас.

Я перевел его слова шоферу. Белов, кончив возиться с машиной, подошел к нам.

— Дело не в технике. У техники свои возможности. Для машины свои условия нужны. Хорошие дороги, например. А вот добрую дорогу через Калдак люди так и не сделали. Ездят и вроде бы не видят, сколько добра пропадает, сколько вьюков с круч в пропасти валится, сколько коней, сколько людей гибнет… Я в обиде не на машину — на бездорожье.