Древний Китай. Том 3: Период Чжаньго (V—III вв. до н.э.) - Леонид Васильев

«То, что делает вещи отличными друг от друга, — это жизнь, что делает их одинаковыми — смерть. При жизни умные и глупые, знатные и ничтожные различаются, в смерти же все они одинаковы, все смердят и разлагаются, гниют и уничтожаются… Но не во власти человека быть умным или глупым, знатным или ничтожным, как не зависят от него смрад и разложение, гниение и уничтожение. Стало быть, жизнь не зависит от живых, а смерть от мертвых». И далее: «Быть умным не зависит от умных, а глупым — от глупых; быть знатным не зависит от знатных, а ничтожным — от ничтожных. Это значит, что все вещи равны в жизни, равны и в смерти, равны в мудрости и глупости, в знатности и в ничтожестве. Умирают и десятилетний, и столетний, и добродетельный, и мудрый, и злой, и глупый. При жизни ты Яо и Шунь, а по смерти — гниющие кости. При жизни Цзе и Чжоу (Чжоу Синь шанский. — Л.B.), а по смерти — сгнившие кости. Сгнившие кости одинаковы — кто увидит разницу? Следует наслаждаться при жизни, к чему заботиться о том, что будет после смерти?» [Ле-цзы, с. 78; Позднеева, 1967, с. 108; Малявин, 1995, с. 364].

Ряд рассуждений Яна имеет более широкое философское содержание. Он отмечает, в частности, что человек наименее всего защищен от опасностей, что для этого его ногти и зубы, руки и тело с нежной и легко ранимой кожей мало приспособлены. Зато он наделен разумом и способен в борьбе за существование опираться на него. Разум же диктует каждому понимание приоритета знания перед голой силой. Человек знает, что его тело и окружающие его необходимые вещи не принадлежат целиком ему, но то и другое жизненно важно для его нормального существования. Вместе с тем он понимает, что и его тело, и окружающие его вещи принадлежат Поднебесной (что можно воспринимать как природе в целом). Судя по этому пассажу [Ле-цзы, с. 85], Ян временами мог подняться выше элементарного гедонизма, что, безусловно, делает ему честь, свидетельствует о нем как о мыслителе. В 7-й главе есть рассуждения Яна о судьбе-мин, которая как внутри каждого, так и вне всех нас. Судьбе не следует перечить и идти ей наперекор. Здесь отчетливо проглядывают элементы фатализма, но преувеличивать значимость их едва ли стоит. Фатализм Яна и его покорность судьбе в основном выражаются в том, что жизнь не вечна и все умирают. И именно эта нехитрая мысль лежит в основе гедонизма Яна: живи, пока живется, не упускай коротких отпущенных тебе дней, наслаждайся жизнью и не заботься о чем-либо другом, например о делах, полезных для людей и приносящих добрую славу, но бесполезных для наслаждения жизнью.

Сущность доктрины Ян Чжу

Асоциальность— главное, что разительно отличает Ян Чжу от предшествовавших ему мыслителей конца Чуньцю и начала Чжаньго.

Такого рода асоциальность как эпатирующий общество феномен появилась далеко не случайно. Социальное и экономическое развитие чжоуского Китая, как упоминалось, шло очень быстрыми темпами. Росли города, развивались товарно-денежные отношения, и все более явственной становилась тенденция к приватизации. Не только те, кто был причастен к власти, к социальным верхам, аристократической знати, но любой разбогатевший простолюдин мог позволить себе многое: всласть наслаждаться едой, одеждой и различными удобствами, красивыми женщинами и приятными мелодиями — словом, всем, что украшает жизнь.

В IV в. до н. э. такого рода нуворишей появилось в Поднебесной уже достаточно много. Разумеется, среди них число сибаритствующих бездельников и стремившихся только к наслаждению социальных паразитов было ничтожным. Подавляющее большинство составляли труженики, которых вполне можно сопоставить с веберовскими пуританами с их протестантской этикой. Эти люди, добывшие свое состояние тяжелым трудом и потому ценившие и методы его достижения, как правило, были высокоморальными.

Что касается морали, давно и хорошо известной в Китае этической нормы, то она была заложена глубоко в китайской традиции и стократ усилена Конфуцием. Ее трудовая составляющая занимала важное место и играла огромную роль. Члены обычно весьма многочисленной семьи любого, даже уже достаточно давно разбогатевшего простолюдина работали не покладая рук. Это значит, что богатые люди в городах и деревнях отнюдь не были социальными паразитами и не мечтали о сладкой жизни за чужой счет. Во всяком случае, ни в одном из многочисленных текстов того времени нет и намека на это.

Есть немало рассказов, которые повествуют о гостях, живших на правах приживал при домах богатых должностных лиц или купцов вроде Люй Бу-вэя. Но это были отнюдь не социальные паразиты. Они либо служили хозяину, либо занимались интеллектуальным трудом, осмыслением окружающей их действительности, пользуясь гостеприимством предоставившего им приют господина. Именно среди них могли появиться мыслители вроде Ян Чжу.

Уже не раз упоминалось об осевом времени как об эпохе рождения различного рода идей. Свою доктрину выдвинул Конфуций, свою — Мо-цзы, то же сделал и Ян Чжу. При этом никто (включая и Ян Чжу) не предлагал разбогатевшим перестать работать и начинать бездумно проедать все то, что ими с таким трудом на протяжении жизни ряда поколений накоплено. Да никто и не стал бы слушать такого рода пропагандистов.

Но в чем же в этом случае смысл идей Яна и как расценивать сетования Мэн-цзы на то, что они «заполонили Поднебесную», а также упоминания Чжуан-цзы об идеях Мо и Яна как о некоей паре экстравагантных теорий? Дело в том, что сам факт появления разбогатевших простолюдинов дал сильный толчок работе абстрактной мысли (что всегда было свойственно осевому времени). Проще говоря, если появились богатые, которые не служат и имеют свободное время и возможность использовать свое богатство по собственному разумению, то перед обществом в лице некоторых абстрактно мыслящих его представителей не может не встать вопрос, как наилучшим образом использовать это богатство. Еще и еще раз важно обратить внимание на то, что речь не идет о самих разбогатевших простолюдинах и тем более о тех богатых чиновниках или не исчезнувших еще аристократах, которые заняты делом, исполняют ту или иную должность.

Речь идет о принципе, о некоей абстрактно работающей мысли. Ведь неслучайно Ян появляется в текстах в паре с Мо. И тот и другой хотели осчастливить человечество. Главная политическая идея моистов — помочь слабым государствам, на которые нападают сильные. Этим они и вошли в историю (не историю мысли, а именно историю) древнего Китая. У идей Яна, весьма далекого от любых альтруистических побуждений и тем более от столь опасных, как воевать с кем-то во имя чего-то, не было никакого политического практического приложения. И потому теория его оказалась в высшей степени антисоциальной и экстравагантной, эпатирующей тех, кто ей внимал. При этом она провоцировала людей вести себя не так, как это принято в нормальном обществе.

Можно было бы наметить сходство теории Яна с идеями анархизма либо примитивно-уравнительного протосоциализма. Но он в отличие от Мо не призывал к уравниловке и тем самым спас себя от такого рода упреков. Ян просто предлагал всем тем, у кого что-то есть, не копить добро и не жадничать, но транжирить его всласть, пользуясь всеми радостями, которые способна предоставить человеку его быстротечная жизнь. Он не мог не сознавать, что все это богатство быстро исчезнет, но это его не смущало.

В 7-й главе «Лe-цзы» приведена явно выдуманная притча о двух братьях чжэнского реформатора Цзы Чаня, любивших вино и женщин. В ответ на упреки Цзы Чаня они заявили, что тот ничего не понимает в жизни и что его успехи в управлении государством ничто по сравнению с их утехами [Ле-цзы, с. 80]. Вывод абсолютно ясен: живите всласть, пока живется.

Не ограничиваясь этим, Ян сочинил еще одну притчу о богаче, прокутившем все свое состояние и к старости оказавшемся без ухода и лекарств. Несмотря ни на что, бывший богач не унывал. Когда же он умер, люди, пользовавшиеся его богатствами, все вернули его потомкам, а самого похоронили как подобает. В этом, сказано в заключение, мудрость умершего в бедности богача [Ле-цзы, с. 81–82; Малявин, 1995, с. 368–369].

Из этих притч, особенно из последней, видно, что Ян Чжу утешал тех, кто, следуя пропагандируемому им образу жизни, мог быстро обанкротиться. Утешал почти в духе Мо, проповедовавшего идею взаимной помощи: тебе помогут пользовавшиеся твоим добром люди. Разумеется, между идеями Яна и Мо — пропасть. Но в чем-то они, как уже говорилось, сходятся и не могут не сходиться хотя бы потому, что обе утопии строились практически на одной и той же платформе: у Мо — да здравствует всеобщее равенство, а у Яна — да здравствует всеобщее удовлетворение всех своих желаний.