Слезы дракона - Дин Кунц

- У меня была сестра, - прервала она молчание. - Об этом я узнала только недавно. Ее уже нет в живых. Минуло уже пять лет с тех пор, как она умерла. Но после нее остался ребенок. Девочка. Элеонора. Элли. Теперь я не хочу просто так быть стертой с лица земли, не хочу больше скользить, рискуя, по поверхности хаоса. Я хочу увидеть Элли, узнать ее поближе, полюбить ее, если смогу, а собственно, почему "если"? Обязательно смогу! Может быть, то, что случилось со мной в детстве, не полностью уничтожило во мне способкость любить. Может быть, я могу не только ненавидеть. Мне надо обязательно это выяснить. И сделать это поскорей.

Слова эти несколько обескуражили его. Если он правильно ее понял, в сердце Конни не было места тому чувству, которое он питал к ней. Ну что ж! В отличие от нее он был уверен, что она способна на любовь, что обязательно отыщет в сердце уголок для своей племянницы. А одарив своей любовью девочку, найдет в нем место и для любви к нему.

Они встретились взглядами, и она улыбнулась.

- Господи, меня послушать - так чистая неврастеничка, готовая вывернуть душу наизнанку перед тележурналистом в открытом эфире.

- Да что ты, вовсе нет. К тому же… мне это действительно интересно.

- Еще немного… и я открою тебе, что люблю спать с мужиками, которые одеваются, как их матери.

- Правда?

Она рассмеялась.

- А то как же!

Ему хотелось узнать, что она имела в виду, когда сказала "То, что случилось со мной в детстве", но он не посмел спросить ее об этом. То, что произошло с ней тогда, если и не было ее сутью, ей, по крайней мере, таковой представлялось, и говорить или не говорить об этом - решать ей самой. К тому же у него к ней была тысяча - нет, десять тысяч - других вопросов, на которые он бы хотел получить ответ, но, если начнет их задавать, то стоять им у этого перекрестка без движения до рассвета, пока не придет Тик-так и не убьeт их.

На светофоре снова загорелся зеленый свет. Тронув с места, он повернул направо. Через два квартала они припарковались у "Грин Хаус".

Выходя вслед за Конни из "Хонды", Гарри заприметил какого-то совершенно измызганного бродягу, примостившегося в тени за углом здания, в котором размещался ресторан, прямо против аллеи, ведшей к черному ходу. Этот бродяга совершенно не походил на Тик-така, был тщедушен и жалок на вид. Поджав под себя ноги, он сидел между двумя кустами и ел прямо из пакета, лежавшего у него на коленях, запивая еду горячим кофе из термоса, и что-то невнятно бормотал себе под нос.

Пока они шли к входу в "Грин Хаус", он неотрывно провожал их взглядом, в котором читались тревога и напряженность. Его воспаленные, налитые кровью глаза, которые ничем не отличались от сотен глаз таких же, как он, обитателей подворотен, выражали только одно чувство: панический страх. Может быть, ему мнилось, что он стал жертвой злобных космических пришельцев, обработавших его мозг микроволнами, чтобы свести его с ума. Или тысяч таинственных заговорщиков, действительно повинных в смерти Джона Ф.Кеннеди, и после нее прибравших мир к своим рукам. Или дьявольских японских бизнесменов, скупающих на корню всех и вся, превращающих людей в своих рабов и подающих в Токийских ресторанах внутренности американских детей в качестве гарнира. Еще памятно то время, когда половина, считающая себя нормальными людьми - или сходившая за нормальных, - истово верила в ту или иную, явно нелепую и сумасбродную, теорию. А для большинства полностью морально опустившихся обитателей улиц, вроде этого бродяги, подобные вымыслы были обычным житейским делом.

Конни окликнула бродягу:

- Эй, слышишь меня? Очнись.

Бродяга молчал, только злобно сверлил ее глазами.

- Мы из полиции. Усек? Легавые. Пальцем тронешь эту машину в наше отсутствие - и опомниться не успеешь, как залетишь в вытрезвитель, а потом на три месяца принудительного лечения от пьянства, а там - ни тебе спиртного, ни тебе травки. Понял?

Принудительное лечение от пьянства было единственной действенной угрозой, неизменно приводившей в трепет этих вшивых рыцарей помоек. Они опустились уже на самое дно засосавшего их болота и привыкли к любым тычкам и зигзагам судьбы. Терять им уже было нечего, кроме возможности забыться, надравшись дешевого вина или чего там еще из того, что они могли себе позволить.

- Из полиции? - удивился бродяга.

- Отлично, - сказала Конни. - Значит, дошло. Из полиции. А три месяца без выпивки, уверена, покажутся тебе как три столетия.

На прошлой неделе в Санта-Ана какой-то пьяный бродяга, воспользовавшись их отсутствием, выразил свой социальный протест, оставив на водительском сиденье их машины свои фекалии. А может быть, и он принял их за инопланетян, для которых подарок в виде человеческих испражнений мог быть интерпретирован как знак добросердечия и, одновременно, как приглашение к межгалактическому сотрудничеству. Как бы там ни было, Конни была за то, чтобы пришлепнуть этого гада прямо на месте престуnления, и Гарри пришлось использовать весь свой дипломатический такт, чтобы убедить ее, что принудительное лечение было более жестокой мерой пресечения.

- Двери не забыл закрыть? - спросила она Гарри.

- Нет.

Когда они уже скрылись за дверью "Грин Хаус", бродяга задумчиво повторил:

- Из полиции?

4

Подкрепившись печеньем и картофельными чипсами, Брайан на короткое время воспользовался своим САМЫМ МОГУЧИМ И ТАЙНЫМ ОРУЖИЕМ, чтобы, подойдя к краю внутреннего дворика, пописать через перила прямо в раскинувшийся далеко внизу молчаливый океан. Ему доставляло огромное удовольствие проделывать такие штучки на глазах у всего честного народа, прямо на улице, зная, что его САМОЕ МОГУЧЕЕ И ТАйНОЕ ОРУЖИЕ всегда обеспечитему полное алиби. Облегчившись, он вернулся в дом.

Пища сама по себе редко помогала ему полностью восстанавливать силы. Ведь, в конце концов, он только еще СТАНОВИЛСЯ богом, а, согласно Библии, даже первому Богу на седьмой день потребовался отдых. Чтобы творить чудеса, Брайану необходимо было также немного поспать, хотя бы в течение одного часа.

В спальне, освещенной только одной лампой, стоявшей на ночном столике, он на некоторое время задержался у покрытых черным лаком полок, на которых в консервирующей жидкости плавали глаза самых разнообразных цветов и оттенков, принадлежавшие когда-то живым существам, благoдapнo ощущая на себе их пристальные вечные взгляды. Обожающие его.

Развязав пояс своего красного халата, движением плеч скинул его с себя на пол. Глаза смотрели на него с любовью. Со страстью. Он чувствовал эту любовь и принимал ее как должное. Открыл одну из банок. Плававшие в ней глаза когда-то принадлежали женщине из стада, чье исчезновение не вызвало тогда особых треволнений в обществе. Когда-то они были голубыми и красивыми, теперь цвет их поблек, а зрачки покрылись молочной плевой.