Отвага - Паскаль Кивижер

Однако нравится не нравится, пора уезжать. Они оставили в башне меха, подушки, грелки и зеркало. Короткое прощание, и мушкетеры углубились в заиндевевший лес. Эма посмотрела им вслед с грустью и радостью.

– Наконец-то одни! Как думаешь, Лукас, можно им доверять?

– Приходится.

– Долго это не продлится…

– Что именно?

Эма обвела рукой их маленькое сумрачное царство.

– Наше благоденствие. На этот раз обошлось, но наши дни сочтены.

– Может, и дни Жакара тоже.

Лукас заправил волосы за уши. Если он забывал завязать хвост, они падали ему на глаза. Но теперь появилось зеркало, и он в него посмотрелся.

– Обрежешь, Эма?

– Что обрежу?

– Мои волосы.

– Конечно, только чем?

– Скальпелем, как на «Изабелле».

– И с тем же результатом.

– У тебя рука легче, чем у судового хирурга.

– Слабое утешение.

– Так пострижешь или нет? Решай! Может, принести садовые инструменты? Например, серп?

– Когда?

– Сейчас, если можно, пока я не передумал.

Лукас поднимался по пологому склону к башне. Эма собралась идти следом, но тут появился Тибо, он сидел на плоском камне, что вдавался в реку. Хотя их с Эмой разделял поток, голос Тибо звучал отчетливо.

– Долго это не продлится, ты сама знаешь.

– Мы завели попугая?

– Ты видишь на мне перья?

– Нет, только красивый красный плащ.

– И все же долго это не продлится, Эма.

– Что ты имеешь в виду?

Тибо указал на широкую спину удалявшегося враскачку Лукаса.

– Знаешь, когда я смотрю на живых, то вижу только их сердца, остальное растворяется, как соль в супе.

– Ну и?

– Он самый лучший среди всех живущих в Северных землях.

Тибо после возвращения из Гиблого леса, пока не пришел в себя окончательно, видел людей насквозь. Смерть и безумие срывают внешние покровы.

– Чего ты ждешь, Эма?

Эма взглянула на лучшего из живущих в Северных землях, он как раз сбивал грязь с сапог, собираясь войти в башню.

– Я твоя жена, Тибо.

– Они аннулировали наш брак, разве нет?

– Перестань. Это не шутки. Я твоя жена, была ей и останусь навсегда.

– Нет, Эма. Ты ничья. Ты так боролась за свободу, и я не собираюсь тебя удерживать.

Эма скрестила на груди руки. На этот раз она предпочла бы, чтоб Тибо исчез или помолчал. Но тот удобно устроился на камне, значит, она все-таки его позвала. Он почувствовал, что сейчас она может его прогнать, и заговорил с особой настойчивостью:

– Ночью ты замерзаешь. И я никак не могу тебя согреть. А он рядом. И был рядом всегда. Он полюбил тебя еще на «Изабелле». Очень сильно и терпеливо. Я и при жизни об этом догадывался. Но после смерти вижу совершенно отчетливо. И ты тоже его любишь.

– Замолчи.

– Сама знаешь, Эма, твои глаза не лгут. Я вижу, какого они цвета, когда глядят на него. Ты тоже его любишь, зачем это отрицать?

– Потому что моя любовь к тебе еще жива.

– Ты можешь любить нас обоих.

– Какая нелепость!

– Чем больше любви в мире, тем лучше.

Тибо распрямился. Плащ заструился вокруг под дуновением неосязаемого ветра.

– Послушай, Эма. Существующее между тобой и мной не имеет отношения к Земле. Вечность неизменяема, потому что она вне времени. Нечто вроде… нерушимого договора.

Тибо тщательно подбирал слова. Хотел увериться, что Эма его поняла.

– Пока существуешь ты, существую я. Что бы ты ни делала, мы неразрывны. Я хорошо все обдумал, Эма. Я не могу соперничать с человеком, у которого есть руки, чтобы тебя обнять и защитить.

– Ты будешь страдать, если я буду с ним. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня.

– Чтобы страдать так, как ты говоришь, нужно иметь тело.

Эма вздрогнула.

– Эма… Твое счастье – и мое тоже. Его немного в реке времени. Прими его.

Красный плащ исчез, волосы побелели. Сквозь грудь Тибо просвечивали очертания противоположного берега. Сам он выглядел теперь усталым.

– Сделай это ради меня.

– Ты останешься?

– Я с тобой всегда.

– Ты меня не покинешь?

– Никогда.

Эма смотрела в сторону, замкнувшись в себе. Она так долго и мучительно выбиралась из преисподней, что душевным покоем дорожила особенно. Дружба с Лукасом надежна и прочна. Что, если перемены ее уничтожат? Да и хочет ли Лукас этих перемен?

– Это слишком сложно, Тибо.

– Нет, Эма, это просто.

– Ты воображаешь, что я подойду и брошусь ему на шею?

– Именно так, Эма.

Тибо улыбался, рот до ушей. Эма топнула ногой: разговор затянулся и ее рассердил.

– Ну вот, надулась, упрямица…

Голос Тибо утонул в журчанье реки. Губы еще шевелились, но слова стали беззвучными, теперь услышать их было нельзя. А говорил он, что дети выбрали Лукаса своим отцом. Мальчик, мальчик и еще один мальчик. А Лукас выбрал женою Эму. И дети ждут… они ждут… Тибо понемногу растворился совсем. Прибрежный песок выглядел темнее обычного, иней – особенно хрупким. Верная уносила прошлое вдаль. Дул пронзительный ветер, забираясь под драный плащ. Эма медленно пошла к башне. Когда она вошла, Лукас сидел у огня и вырезал двадцатую ложку.

– Наконец-то, моя парикмахерша. Что это с тобой? Уже по свекольникам заскучала?

– Если честно, нет.

– Тогда что?

Эма вглядывалась в Лукаса со странным чувством, будто удивлялась, что он тут сидит. А он всегда тут сидел и вырезал ложки. Он делал полезные вещи в мире, где все рушилось, и это его утешало. Всегда оставался Лукасом с ловкими руками, с улыбчивыми ямочками на щеках, с покрасневшими, набухшими от бессонницы веками. Корабельный фельдшер, телохранитель, музыкант, акушер, врач. А главное – друг. Кем он только не был… Кем еще мог бы стать?

Руки Лукаса наизусть вытачивали ложку.

– Эма?

– Осторожнее, не обрежься, – предупредила она и пошла к лестнице.

– А стрижка?

– В другой раз.

– Почему?

– Потому что.

Потому что ему придется снять рубашку. Потому что еще летом во время купания Эма любовалась его широкими плечами, прямой спиной, ложбинкой между лопаток. Потому что ей придется коснуться его волос, разглаживать их ладонями, вдыхать запах лимонника, которым он их моет. Не сегодня.

– Тогда завтра? Мало времени остается, Эма. Нам надо поговорить.

Эме показалось, что Лукас подслушал их беседу возле речного камня.

– О чем? – спросила она резко.

– Как о чем? О Теодорусе Будвиге.

– Ну да. Конечно.

Накануне они получили хлебец Сабины, его срочно доставили в больницу. Косичка на хлебце говорила: послание срочное и тайное. От Голубки, предельно краткое: «Теодорус Будвиг – герцог Овсянский».

– Что будем делать? – спросил Лукас – Думаешь, он справится, если встанет во главе?

– Думаю, нет. Его сила в анонимности.

– Совершенно справедливо.

Так. Тибо снова здесь. Он сегодня уже испортил ей много крови. И вообще связал по рукам и ногам. Сначала оставь в покое Лисандра, потом Гийома. Теперь Т. Б. Может, и Жакара оставить в покое, пусть себе издевается над людьми!

– Не вмешивайся не в свое дело! – повысила голос Эма.

Лукас замер с ножом в руке.

– Зачем ты так со мной?

Эма мотнула головой в сторону вешалки:

– Это я призраку, он там прохлаждается между двумя мирами, а мы тут мучаемся, стараемся улучшить свой.

Лукас смущенно обернулся к вешалке.

– Да, там Тибо, Лукас.

– Тибо?

Лукас указал перочинным ножиком в пустоту.

– Он возле вешалки?

Эма указала в сторону кувшина, призрак переместился.

– Он говорит с тобой?

– Постоянно. Дает полезные советы.

Тибо упер руку в бок. Он