Танатонавты - Бернард Вербер

У всех имелись воспоминания о поразительных жизнях. Вероятно, большинство из них были навеяны… голливудскими фильмами. Я охотно верил тем, кто думал, что раньше был крестьянином, но что сказать о тех, кто выдавал себя за Индиану Джонса, Барбареллу[38], Тинтина[39], Астерикса[40] или Эркюля Пуаро, то есть выдуманные персонажи? А в остальном все было здорово.

К нам присоединился Люсиндер. Он, похоже, был в приподнятом настроении. Президент с удовольствием уминал спагетти под базиликовым соусом, а потом завел разговор о политике.

После первоначального подъема рейтинг по соцопросам что-то завял. Люсиндер решил, что настал момент организовать мероприятие, которое поразит воображение капризной публики. «Вот если бы Амандина смогла рассказать о настоящем взвешивании души, а не вываливать философские и нравственные концепции людям на голову, то пользы было бы намного больше, — заверял нас президент. — Речь идет о том самом последнем диалоге, который является прелюдией к новой реинкарнации. Нужно в деталях описать систему плюсов и минусов». Вот так и родилась идея «Собеседования со смертным».

На тот свет невозможно переправить эктоплазменную камеру, чтобы запечатлеть те сцены, о которых мы сами имели лишь косвенное представление. С другой стороны, очевидно, все можно рассмотреть в деталях и запомнить фразы. Но кто из нас располагал достаточно тренированной памятью, чтобы ухватить и затем воспроизвести все телепатические диалоги между судьями-архангелами и душой, стоящей на краю очередного перевоплощения?

— Максим Вийан! — воскликнула Роза. — Репортер-эктоплазменщик, журналист из «Танатонавта-любителя». У него феноменальная память. Вот человек для такого дела.

— Отлично! — расцвел Люсиндер. — Он даже рисовать умеет! Все, теперь мои избиратели смогут видеть изображения рая, даже не вставая с дивана.

Он уже подсчитывал количество дополнительных голосов, которые могут ему принести такие репортажи!

Сам я знал, что у эктоплазм абсолютное зрение, потому что они видят сердцем, а не глазами. Разве слепец Фредди не был самым замечательным из всех танатонавтов? Но все равно, всякий раз, когда мы сталкивались с Максимом Вийаном, я задавался вопросом, как мог он разобрать дорогу на том свете без своих толстенных очков.

Низкорослый, близорукий и кругленький, с бородкой и насмешливым взглядом, Максим Вийан удивительно напоминал Тулуз-Лотрека.

Следующим утром мы пригласили его к себе на танатодром.

— Как это замечательно, что у вас такая память, — кокетничала Амандина, когда он снизошел до нашего приглашения. — Я вот если не запишу немедленно, то сразу все забываю.

Журналист растянул свои пухлые губы в деланной улыбке и объяснил:

— Как только информация поступает в мой мозг, она уже никогда его не покидает. Я набит, напичкан, завален бесполезными знаниями. Мой культурный багаж настолько громаден, что уже начинает давить на меня. Раз десять я пробовал написать книгу, но бросал это дело на второй странице, в моем мозгу возникали бесконечные литературные аллюзии, и мне начинало казаться, что я занимаюсь плагиатом. Чтобы создать что-то свое, надо прежде всего позабыть чужие книги. Этого я не могу.

Вот так я, вечно завидовавший энциклопедической памяти Вийана, обнаружил, что, с его точки зрения, это было едва ли не увечье. Это верно, что иногда кое-что лучше позабыть… Если бы только я мог запихать в какой-нибудь темный угол мысль про эту чертову вторую правду!

Тут и Люсиндер, почти дразнясь, поведал нам о своей исключительной способности забывать. Благодаря этому он мог совершенно свободно приписывать себе решения, выдвинутые другими, или открещиваться от собственных идей, подвергшихся критике оппозиции. Он охотно прощал всех, кто его обидел, таким образом зарабатывая себе репутацию великодушного человека, которая во многом способствовала его популярности.

Бедный Максим! Он не умел забывать. Журналист, так и не ставший писателем.

Впрочем, эти его способности сослужат нам хорошую службу. Мы приступили к разработке плана действий. В итоге мы остановились на традиционной, апробированной временем схеме диверсионной операции: пока Стефания, Роза, Амандина и я отвлекаем ангелов, заговаривая им зубы всякими умствованиями, Максим взбирается как можно выше на гору света, чтобы перехватить оттуда вердикт небесного суда.

Ждать дольше смысла нет. Тремя днями позже наша группа вылетела на добычу эктоплазменного репортажа, даже еще более сенсационного, нежели повествования о битве за рай, которые принесли Вийану уникальную знаменитость в этом жанре.

Максим сохранил все диалоги в своей памяти. Они были опубликованы в журнале «Танатонавт-любитель» в сопровождении рисунков, а позже вышли в сборнике «Собеседование со смертным», вместе со второй работой Амандины Баллю. Рукопись-оригинал, документ, обладающий исторической ценностью, сейчас хранится под стеклом в Музее смерти при Смитсоновском институте в Вашингтоне.

230. Учебник истории

Танатонавтов всегда отличало самое глубокое уважение к ангелам. Как бы то ни было, достаточно одним глазом заметить ангела — имеется в виду, настоящего ангела, — как тут же понимаешь, что он заслуживает самого большого уважения. Вероятно, ангелы — это то, во что превратится человек в 100 000 году. Они в миллион раз более развиты и тоньше, чем мы. У них иное восприятие времени. Люди зажаты между прошлым, за которое им стыдно, и будущим, которое их пугает. Ангелы же трансцендентно превосходят прошлое, настоящее и будущее. Они предлагают нам совершенно новую парадигму, концепцию «настобудущности». Ангел непрерывно различает — в кратко-, средне— и долгосрочной перспективе — последствия каждого своего поступка и выбирает нужный из меню настобудущности, что во многом напоминает, как мы с вами берем закуску в школьном буфете. Например, если мы выберем вареную морковь, то заранее знаем, какого вкуса она будет во рту. Точно так же для всякого выполняемого действия ангел уже знает все его последствия.

231. Краткая биография Максима Вийана

Когда Максим был маленький, он был совершенно нормальным ребенком, с одной только разницей: когда он говорил, его никто не слушал. Он начинал фразу, и вроде как совершенно случайно всегда находился тот, кто мгновенно вмешивался. Дома, за столом, его обрывали словами «передай-ка соль». В школе учитель объявлял: «А сейчас займемся следующей темой». Достаточно было открыть рот, как тут же вниманием других завладевал кто-то еще, неважно кто и неважно как, хоть даже сморкаясь.

Ко всему прочему Максим с ужасом констатировал, что он задумчиво прислушивался ко всем подряд и мог часами сидеть совершенно молча, впитывая в себя любую поступающую информацию.

Вокруг, польщенные его вниманием, множились друзья, которые один за другим рассказывали о своих хобби: гипноз, оказание первой медицинской помощи, викторианская литература, программирование, греко-романская борьба, астрофизика, стратегия наполеоновских войн, математика, додекафоническая музыка ну и все в таком духе. Товарищи старались изо всех сил, чтобы заполнить его ментальные резервуары темами для размышления.

В то же время Максим не мог все время получать, ничего не давая взамен. Поначалу он разными способами пытался заставить слушать себя. Он просил только немного внимания. Но стоило ему начать излагать разные логические умопостроения, как его родители тут же принимались зевать и меняли тему. Преподаватели рассеянно говорили: «Очень интересно, но к делу не относится». С друзьями то же самое.

Был ли это его голос, низкий и мягкий, что погружал их в сон? В басах звуковые волны воздействуют на сердце и грудину, укачивая и усыпляя. Высокие же звуки, наоборот, возбуждают и приковывают к себе, потому что обращаются напрямую в головной мозг. Максим говорил себе, что у высокого голоса, пусть даже излагающего ерунду, больше шансов быть услышанным, чем у низкого голоса, говорящего об увлекательных вещах.

Он попытался изменить свой голос, но ничего не добился. Отчаявшись и презирая мир, он стал монахом-траппистом. Среди людей, давших обет молчания, с которыми невозможно было вести диалог, он наконец почувствовал, что его приняли и уважают.

Все свободное время он стал проводить в раздумьях о своем положении и решил принять все как есть. Он был рожден приемником. От него никогда и не требовалось быть передатчиком. С миром в сердце он покинул свой монастырь и продолжил накапливать знания, выслушивая других. Разумеется, он ничего не извлек лично для себя из этого знания, так как никому не был интересен, но зато Максим превратился в гигантский человеческий банк данных, способный растягиваться до бесконечности. Благодаря всем тем — по большей части бесполезным — зернам знания, что были засыпаны в его ментальные закрома и житницы, он выходил победителем из любой телевикторины с вопросами на общекультурную тематику.