Рыцаря заказывали? - Людмила Сурская

Ночью подняли с вещами. Человек двести. Кто-то шепнул, чтоб разгрузить тюрьму, таких непонятных, как он отправят на лесоповал по этапу. Чувствовал себя пылью на дороге и пуще прежнего боялся за семью. Путь был изнурительным и длинным. Изголодались, изорвались, половина больных. На привале к нему прорвался бывший порученец. Узнал. Причитая побежал за едой. Принёс одежду. Костя втихаря оставил адрес Люлю и письмо. Просил переслать. Не хотел чтоб жена таскала на последние деньги ему в "кресты" посылки, которые жрали охранники. Адрес обратный просил не писать, чтоб не дай Бог рванула сюда. Год пробыл лесорубом. А в один прекрасный день вызвали с вещами и отправили в Воркуту. Оттуда опять в Ленинград, в "кресты". Он смотрел на знакомые стены и кисло улыбался: "Как будто и не уезжал".

Сначала появилась надежда на освобождение, но время съело её. День за днём, день за днём…Страх за Люлю и Аду всё рос и рос… Кто бы знал, как он страшно боялся и переживал за семью. Этим он изводил себя. Своя боль не так тяготила, как это неведение. Как они пережили это время для него награда и загадка.

Хотя вера в благоприятный исход его дела была железной, но томительный и жестокий год один подгонял другой, а ничего не менялось. Сходил с ума от бессилия. Злился на судьбу и ждал. Каждый день думал о Юлии. Ужасно тосковал. Вспоминал первые годы их семейной жизни, когда он вообще не мог терпеть разлуку. Из командировки или службы домой его словно крылья несли, просто задыхался от счастья быть с ней. Спешил, чтоб приласкать маленькую жёнушку на своей груди. И вот эти уже три года без неё и разрывающие сердце вопросы: как она? что с ней?

Когда ему приказали готовиться с вещами на выход, он не поверил, хотя каждый миг ждал этого. По коридорам тюрьмы шёл безгранично радостный. Но та радость клокотала внутри. Держался. Вида он им не показывал, чтоб не доставлять удовольствие мучителям. Из скупых объяснений администрации понял, что обвинения против него рассыпались, как карточные домики. Хотел оставить на память себе старый заплатанный мешок и галоши… А потом раздумал: "А ну его к бесу, забывать так забывать". Передал сокамерникам кусок грязного сахара и сухари, что держал там каждый про запас на случай болезни и, не оглядываясь, пошёл на волю. Зачем рвать душу, если уходя оттуда, он дал подписку о молчании. Так зачем же что-то помнить. Забыть всё, и гори они ярким пламенем все. На улице шёл дождь. Подумал- хороший знак. Однако в штаб округа опоздал. Требуемых людей на месте уже не было. Естественно, вызывать персонально для него никто не собирался. Нужно было найти, где переночевать. Можно было, конечно, попроситься покоротать ночь в штабе, но в том жалком виде он мозолить глаза не захотел. К знакомым идти не решился: одних боялся подставить, другие давно отвернулись и забыли о его существовании. Ничего, он что-нибудь придумает, ведь не бывает так, чтоб безвыходно… Придумал: вернулся в тюрьму и переночевал там. Для него в тюрьму вернуться оказалось проще, чем попросить кого-то об услуге. Там были все такие же, как он и стесняться было некого…

Ночью не спалось. Думы давили. Что за чехарда происходит в стране? Посадили при Ягоде. Позже расстрелянного. Его сменил Ежов. И тоже был расстрелян. Сейчас, когда Костю выпустили, это место занимает уже Лаврентий Берия.

Утром двери тюрьмы открылись, чтобы выпустить Рутковского, одетого в старую фуфайку, кепку, и сразу же закрылись за ним с громким лязгом. В руках держал котомку. Он не оглядывался. Шёл и шёл…

Его восстановили в кадрах армии и выплатили денежное содержание по занимаемой должности за всё время пребывания в "крестах". Напутствовали: — "Отдыхайте, поправляйтесь и за работу. По возвращении в Москву за новым назначением". Он молчал. Внутри всё ликовало и в то же время кипело. Изувечили тело, душу. Украли три года счастья у него и Юлии… Сдержанно поблагодарив, он вышел из кабинета. Хотелось немедленно поделиться своей радостью, своим счастьем с близкими людьми… и он рванул к дочери и Люлю. Очень надеялся найти их в Армавире. Вокруг шли ничем не оправданные аресты и этот вариант, спасения семьи, он разработал на всякий случай. Предполагал, что Люлю воспользовалась им. Безумно волновался предстоящей встрече. Теперь он будет жить только для своих любимых женщин, каждый день делая для них счастливым… А по миру кружила весна.

Когда добрался до семьи, подросшая дочь встретила его первой и не нарушая традиции с криком прыгнула на шею. Измученный голодом Костя с трудом устоял против её темперамента. А Люлю просто обессилено повисла на его руках. Как ему не хватало их, как не хватало! Тогда он мало был похож на того бравого и красивого щёголя Костика, что знали они до ареста. Худой и измождённый с выбитыми передними зубами, а ещё с выжитой, как мочало душой, и памятью душившей по ночам побоями и унижениями… Жалкое зрелище. Волновался, естественно, как встретят. Таких женщин, как Люлю мало. Она женственна, образована, утончённа, красива и молода… Не слепой, она всегда выделялась среди других женщин гарнизонов привлекательностью, умением выбирать фасоны, держать себя, одеваться и носить вещи, а так же талантом себя подать. В ней безошибочно угадывалось не рабочекрестьянское происхождение и воспитание. Возьми хоть взгляд, хоть поворот головы… И в тоже время в ней с яркостью уживалась без надрыва не броскость. Чудо?! Так и есть. Букет из тайн, загадок, созвездий и цветов. Эта женщина притягивала к себе. Видел, как завидовали его друзья и знакомые, сражённые её обаянием и умением вести непринуждённый интересный разговор в любом направлении, такой милой весёлости и не давящей серьёзности. Только не было повода ревновать Юлию. Никогда, никакого. Знал, чувствовал, то маленькое сердечко бьётся только для него. Уверен, что эти живые, искрящиеся любовью угольки, ищут только своего Костю и осыпают звездопадом счастья только его душу. Не сомневался, её милая улыбка предназначена только ему, а точёные ручки обовьют лишь его шею. Он подсел, запал, растворился в этой необычной женщине. И вот он держит своё сокровище в объятиях вновь. Вдыхает вместе с запахом любимой женщины, аромат душистого мыла, которым вероятно сегодня мылась она. Он отвык от всего этакого, но помнил и ждал такой драгоценной минуты… Теперь она настала. Он чувствует грудью, руками, душой, как подалась она к нему, как вспыхнула и обмякла… Какая трепетная и тёплая женщина выпала на его судьбу! "Юлия, Юлия, я твой вечный пленник и раб!"

По сердцу с первых минут полоснуло то, что обе его девочки светились от недоедания, но чёрные глазёнки обоих горели огнём непокоры и счастья. Сердце сжало, когда понял, что семья бедствовала. Знал, что плохо им жилось, но чтоб так… Люлю не брали на работу, а если удавалось устроиться, то не надолго, пока не становилось известно, что муж сидит по статье "враг народа". Ада меняла школы, потому что, узнав об отце, начиналась травля. От обоих требовали отречься от него и "грязного" прошлого. Но его девочки выстояли. Оказывается, маленькая Юлия обивала пороги НКВД, прокуратуры, прося пересмотра дела, писала Жукову с просьбой помочь и ездила с прошением аж в Москву. Естественно, сидя там он ничего этого не знал. Ему она писала, что имеет нетрудную, хорошо оплачиваемую работу на швейной фабрике. Что всё у них с Адой хорошо и замечательно, все ими довольны и помогают. Фантазёрка. Сама перебивалась с хлеба на воду, а ему отправляла переводы и передачи. Долго не мог прийти в себя: его девочка справилась со всем, выдержала и осталась его. Сердце обожгло нежностью: "Где силёнки брала птаха моя! Отлюблю. Заласкаю. Искупаю в нежности. Вернее меня не будет мужчины".