Солнечный свет - Робин Маккинли

Он по-прежнему не смотрел на меня. Я по-прежнему кипела.

– Очень прошу меня простить, – сказал он.

– Да, – ответила я. – Я тоже рада тебя видеть.

Он сделал какой-то жест, как всегда, по-вампирски неуловимый для человеческого глаза. Мои глаза, уже не совсем человеческие, уже почти могли проследить за ним, по крайней мере, я поняла, что это был жест разочарования. Хорошо. Нас теперь таких двое. Потом мелькнула мысль – обрывок мысли, – что это разочарование вряд ли физического порядка. Злость заставила меня порадоваться черной рубашке: в ней я, наверное, была похожа на смерть; особенно при таком освещении, точнее сказать, при таком отсутствии освещения. Черный – совсем не мой цвет, в любых сочетаниях. Но, черт возьми, все похожее на смерть, наверно, очень привлекательно для вампира! В таком случае еще более неясно, почему…

Моя ярость отступала. Хотя я не хотела, чтобы она отступала. Мне нужен был ее жар. Он ведь оттолкнул меня, верно? Он меня не хотел, как бы там ни вел себя его член.

Ярость – это куда лучше, чем горечь. Но горечь уже стояла наготове. Меня затрясло, я обхватила себя руками, чтобы унять дрожь. Наверно, он заметил это и начал:

– После твоего… Тебе надо поесть. А мне даже нечем тебя покормить.

Он опустил глаза, как будто ожидая, что у него под ногами вдруг чудесным образом появится бутерброд с ореховым маслом. Или раздумывая над идеей вскрыть себе вену и предложить мне крови. Ответ был – нет. Если он действительно обдумывал такой вариант, то в итоге отбросил его. Не знаю, что именно он подразумевал, говоря «мне даже нечем тебя покормить».

– Я должен также поблагодарить тебя за то, что ты вытащила меня, – сказал он. Теперь он уже смотрел мне в глаза.

Вытащила? Я сейчас расплачусь.

– В любом случае, – сказала я, – теперь я могу вдвойне наслаждаться разнообразием новых шрамов на теле, вспоминая, где и как я их получила. Одни – от того, что меня швырнули на камень и сверху навалили, кажется, мешок с булыжниками, другие – несколько секунд спустя — от того, что меня пришлепнули к стенке!

Я увидела, что он вздрогнул. Один в пользу человечества.

– Светлячок… – сказал он, шагнул ко мне, но я отшатнулась. Один в пользу вампиров.

Я не собиралась этого говорить. Не собиралась говорить ничего подобного. Я твердо решила не говорить ничего такого. Собственный голос показался мне чужим и странно высоким.

– В чем дело? Я знаю, что таких, как ты, надо приглашать!

Для девочек лет тринадцати-четырнадцати эта история может месяцев шесть оставаться самой любимой. Ведь она позволяет думать, что у тебя есть сила.

– Может, я что-то неправильно поняла? Может, тебе следует присылать визитную карточку – думаю, тебе больше понравится не с золотым обрезом, а с черной каемкой – по всей форме, RSVP,[4] которую надо положить тебе под дверь загодя, как минимум за сорок восемь часов до визита? А может, лучше написать кровью на пергаменте? Ну уж извини, твою дверь я найти не смогла!

Мой голос становился все выше, все визгливее. Я заткнулась.

Он застыл на месте, опустив голову. Волосы упали на лоб. Мне хотелось убрать их, чтобы увидеть его глаза. Нет, ничего такого я не хотела. Я скорее отгрызу себе руку, чем снова прикоснусь к нему по доброй воле.

– Ты приглашала, сама того не осознавая, – сказал он в конце концов.

Я вздохнула.

– Нуда. Пошли загадочные вампирские фразы. Это моя любимая часть. Теперь ты скажешь что-то красивое и глубокомысленное о том, что нас нечто связывает. Или, может быть, о том, что эта связь забросила меня сюда, но не поможет выбраться отсюда?

Он так быстро приблизился, что я не успела бы отстраниться, но в последний момент он сам остановился и не прикоснулся ко мне. Но он стоял теперь так близко, что коснуться его можно было даже нечаянно. Я убрала руки за спину, как диабетик, стремящийся воздержаться от смертельной для него шоколадки.

– Я не намеренно обидел тебя, – сказал он. – Так трудно в это поверить? – он добавил еще один чисто вампирский звук, что-то вроде «урррр». – Впрочем, может, и трудно. Нам… в нашей ситуации… ничуть не легче оттого, что мои соплеменники тысячи лет… обижали твоих.

– «Обидеть» – отличное слово! – съязвила я, будучи все еще в плохом настроении, обиженной, и желая выместить обиду. И все еще не в себе после сегодняшнего вечера, после открытия, что хозяйка дома знает о моем знакомстве с вампиром. Слишком много всего произошло за слишком короткий промежуток времени, помимо недавней жутко чувствительной сцены из эксцентрической мыльной оперы.

– Я тоже огорчен, – тихо сказал он.

Я открыла рот для очередной колкости, но передумала, отошла в сторону и прижалась спиной к стене. Мне не хотелось садиться на пол, чтобы он стоял надо мной, а прислониться было больше не к чему. Кроме него, конечно, но этот вариант сейчас был неактуален. Огорчен – ну и пусть огорчается. Если бы я не чувствовала себя глубоко уязвленной личностью, то уже давно сосредоточилась бы на том, что собственно, происходит. Он – вампир. Я – человек. И между нами не предполагалось никаких иных отношений, кроме исконной вражды двух видов. И кстати, об эксцентричных мыльных операх – никто еще не завязывал интрижку с вампирами, даже в «Кровавой науке», которую вечно прикрывают то по одной статье, то по другой. Потому что после тринадцати-четырнадцати лет перестаешь верить, что вампир мечтает кое-чем с тобой заняться, но не может сделать это без приглашения, и начинаешь принимать тот факт, что, произнеся «Войди и возьми меня, красавчик», вскоре после этого расстаешься с жизнью.

Писать рассказы и снимать фильмы о сексуальных отношениях между людьми и вампирами – незаконно. Это кстати, был один из немногих законопроектов, который сразу получил поддержку Глобального Совета. Рассказы все равно пишут, и фильмы все равно снимают, но если кого-то поймают на горячем – посадят, причем надолго.

Ну ладно. Допустим, его все это огорчило.

Я посмотрела на него, не зная, размышляет ли он сейчас о том, как нам выбраться из этого места, где бы это место ни находилось. И о том, каким образом между нами возникла эта странная связь, и какова ее природа. Может и правильно, что не стоит делать эту связь более сложной и более интимной, чем она есть.

Я вдруг почувствовала себя изможденной.

– Мир? – спросила я, все еще прислоняясь к стене.

– Мир, – ответил он.

Я просто хотела на минутку закрыть глаза…

Я проснулась, чувствуя себя скорее даже комфортно. Я лежала на чем-то мягком, но не чересчур, и была укрыта чем-то теплым и меховым. И еще был запах яблок. Желудок завыл. Я открыла глаза.