Пасынки отца народов. Квадрология. Книга третья. Какого цвета любовь? - Валида Будакиду

Хорошо её детям! Это ж она по ним скучает, печёт печенья, пирожки и угощает всех, кто придёт? От того, что дети уехали, не рвёт на себе блузу и не требует благим матом «воздух». Желание – постоянно видеть своих детей – говорит о том, что мама их любит. А эта женщина даже голову не перевязывает, чтоб показать, как она у неё болит, даже в доме «валерианкой» не пахнет! Сидит себе одна и развлекается тем, что печёт! Эта женщина оставила дверь открытой неизвестно перед кем. Она, как ни странно, не подумала, что Адель воровка и прикрывается газетами… Странная такая женщина…

Адель с тоской вспомнила произошедший совсем недавно случай с папой.

Над ними, на втором этаже, поселилась переехавшая из Большого Города семья «курдов». Их было неимоверное количество и всё равно они неплохо умещались. С некоторых пор к «курдам» сверху зачастила ещё и молодая, симпатичная девушка. Придёт, побудет полчаса и уходит. Мама с папой никогда не упускали случая, фыркнув, демонстративно плюнуть в её сторону. Аделаида вообще не могла понять, чего мама с папой так бурно реагируют на очередное посещение этой молодой особой развесёлых «курдов». Так продолжалось довольно долго, пока папа один раз, не выдержав, Аделаиде в назидание произнёс целую витиеватую, но чрезвычайно прочувствованную и поучительную речь:

– Тьфу! Пасматри на нэво! Вот шансонэтка! Адэваэця чиста, прилична, а сам в нэдэлю два раза к курдам дамой ходыт! Нэужэли эво радитэли не видат гдэ эво дочка гуляэт?! И не стидна?! Ещё куда-куда? – к курдам пашла! Тьфу! Шансанэтка какой!

– Папа, это наш новый участковый педиатр! – Адель просто обалдела и даже не успела разозлиться. – У них новорождённый ребёнок, который всё время болеет!

– Э! Тагда зачэм нармални рибёнок далжна балет?! Какой эво время балет?! – теперь пришло время удивляться папе. – Эсли балеет – пуст балницу лажица! Зачем она дамой идот? Значит – иму тоже нравица!

– Это я к тому, что ты, не зная человека, назвал её «шансонеткой»! Почему «нравится»?! Она же врач! Её советское здравохранение послало на участок – вот она и ходит! А я хожу по подъездам, газеты раздаю, если кто про меня будет так говорить – тебе будет приятно?

– Ну, что ты гавариш, мамам-джан?! – папа аж растрогался! Он резко отшатнулся от Адель. – Гдэ она, гдэ ти! Она же тваево нагтя нэ стоит! Я же знаю, что ти – кристаллическая девучка! (Я же знаю, что ты кристальной чистоты девочка!)

– О! Как ей захотелось сотворить хоть какое-нибудь преступление, чтоб потоптать зону и потом, «откинушись», вернуться оттуда через год в сером тряпье, обритой «на лысо» головой, хоть женщин, говорят, в зоне и не бреют. Или попасть на мужскую зону, честно обслужить всех уголовников по высшему разряду, удовлетворив все их открытые и сокровенные желания! Вернуться во двор. Вернуться в дом к маме и папе. Снова жить с ними и отращивать новые волосы… Ей надо увидеть обезумевшие выражение лиц своего «аца» и «матэри», пытающихся «бэжат ат пазора»! С каким наслаждением она бы скинула с себя зековскую телогрейку и, поставив брезентовый вещмешок на пол, сказала:

– Ну, что, шнурки! Налейте дочери стопарик с дороги! Я откинулася, какой базар-вокзал?

«Ну, почему, почему всё так?! – она билась головой об Китайскую стену самоуверенного нарциссизма родителей, таких противоположно разных и в то же времени совершенно одинаковых в основных вопросах. Как лёд и пар – разные по виду, но с одной и той же формулой обычной жидкой воды!

Адель целое утро так и протаскала с собой гостинчик вместе с газетными стопками. Было, конечно, неудобно раздавать газеты, но и страшно приятно, что вот она принесёт домой угощение, ну, вроде как «принесла с работы», мама с папой обрадуются, будет весело. Потом можно с чаем всё это попробовать.

Адель ввалилась в квартиру около трёх часов дня, счастливая и довольная:

– Вот, что мне на участке подарили, то есть угостили, – поправилась тут же она. Мама не любила неточностей и обязательно бы ей сделала замечание.

– Что это? Покажи-и-и, – мама оттянула край целлофанового пакетика и заглянула внутрь. Рулет и печенье были завёрнуты в матовую кальку, но по сильному аромату ванили вполне можно было догадаться о содержимом.

– Это что? – мама пальцем оттопыривала одну ручку пакета.

– Это меня одна женщина угостила на участке, – повторила Аделаида, с гордостью произнеся слово «участок».

Мама, подняв верхнюю губу и выставив подбородок, прикрыла глаза. Она с горечью отвернулась от пакета, всей позой выказывая презрение к происходящему:

– Во-первых, я тебя предупреждала: никогда у чужих людей ничего не брать! – устало произнесла она. – Во-вторых – я брезгую, понимаешь?! Откуда я знаю – как она это готовила? Может, она голову свою чесала, в туалет ходила и тесто месила! В-третьих – зачем это она тебе дала?! Ты не подумала об этом?! Может, у неё есть великовозрастный сын?!

– Да… у неё есть сын…

– Ну, вот видишь! Я всегда права!

– Сын – студент… он здесь не живёт… – Адель уже лепетала что-то несуразное.

– Какая разница – где он живёт?! Какая разница, я тебя спрашиваю?!

– Ни… никакая…

– Ну вот! Ну вот! Ты такая наивная… Что я говорила?! Ты всё ещё не поняла?!. – мама как то резко осеклась. – А в-четвёртых… а в-четвёртых… – она внезапно негромко всхлипнула и тут же зарыдала в полный голос: – А-а-а-а! Не об этом я для тебя мечтала, девочка моя-я-я! Я мечтала, как ты будешь студенткой, потом врачом, люди будут приходить к тебе на приём, стучаться в твой кабинет… А вместо этого всего… а-а-а-а… а-а-а-а… какие-то подачки тебе бросают! Как дворняге кость! Ты не поняла, что эта женщина хотела оскорбить тебя, унизить, показать тебе, насколько она выше! Прости меня! Прости меня, доченька Аделаидочка…

Адель насторожилась…

– Прости меня доченька Аделаидочка, за то, что я не уберегла тебя!

«Ничего себе заявочки! Такого маман ещё не выдавала! Да чего орать-то?! Я что, померла, что ли?!»

А-а-а! – Мама рухнула на диван, корчась в судорогах, закрывая лицо руками. Папа выскочил на кухню ставить чайник для маминого «плохо», Адель молча вышла из комнаты и, спустившись вниз по лестнице во двор, не разворачивая пакета, запихала его в мусорный ящик. Чем расстраивать маму, да лучше сто лет всё это не попробовать!

Больше она никогда домой ничего не носила. Так ей больше ничего и не давали.

Через месяц выплатили первую получку – 110 рублей с какими-то копейками. Но, по Аделаидиным подсчётам, денег должно было быть немного больше. Она пошла в бухгалтерию и сама, как взрослый человек, попросила показать ей бумажку, где написаны все её вычеты. Вычетов оказалось достаточно. Особенно её удивил «За бездетность». «Это за какую ещё „бездетность“? – прикидывала она. – Неужели, если человек болен и не может иметь детей, у него ещё надо вычитывать деньги из зарплаты?! У него и так горе, и так проблемы, так нет! Надо ещё ему об этом постоянно напоминать! А какая „бездетность“ у меня? Я вообще не замужем, откуда у меня могут быть дети? Я по закону и замуж выйти не могу, потому как мне всего шестнадцать лет, а по нашему советскому законодательству замуж можно выходить с восемнадцати! Какое-то несоответствие получается! Пусть мне вернут мои деньги!». Она, написав гневное заявление на имя директора почты, устроила разборку. И деньги действительно вернули! Это были шесть рублей восемьдесят копеек! Адель почувствовала себя очень взрослой, серьёзной и безмерно богатой. Кто такие владельцы автоконцерна «Рено» на её фоне?! Жалкие скоморохи и убогие ничтожества! Они не смогли бы почувствовать даже сотой доли блаженства, обуявшего всё её существо, булькающего, урчащего, перекатывающегося в кишках и, казалось, готового вырваться наружу, разорвав её на миллион маленьких Аделаидочек. «Так: НО рубчиков я отдаю маме, мелочь оставляю себе, а на шесть рублей куплю чего душа пожелает!».

Ох чего и сколько желала душа!

После работы она первым делом понеслась в «Подарочный» магазин. Душа металась и никак не могла выбрать, чего именно она желает, точнее – рвалась на части между шёлковой комбинашкой для мамы и комплекта нижнего белья… тоже для мамы. Адель выбрала первое – голубую с кружевами по подолу и на груди. Она неслась домой, прижимая одной рукой карман с зарплатой, чтоб не дай Господь деньги не выскочили и не потерялись, а второй размахивая шёлковым счастьем, завёрнутым в газету, всё именно так, как «сервировали» в магазине. С гордостью выложив на стол перед мамой деньги, она сделала хитрющее лицо и вытащила из-за спины свёрток.

– Это что? – Сказала мама и, двумя пальцами правой руки прихватив кончик газеты, начала её трясти, ожидая, что бумага развернётся и на стол выпадет начинка. Начинка наконец выпала.

– Это что? – Повторила мама.

– Это тебе комбинашка! – Адель всё ещё сияла как знаменитые натёртые дворовые кастрюльки.

– Чья?

– Твоя!