Апостол Павел - Ален Деко

К трудностям, связанным с точностью текстов, следует добавить и трудности их датировки. Пришлось даже дождаться XX века, чтобы установить хотя бы вероятную, не слишком точную, хронологию.

Современные историки считают, что христианская религия реально оформилась после 70 года, когда сгорел иерусалимский храм и реформаторы-фарисеи, на которых легло бремя религиозной судьбы Израиля, «вытолкнули» христианство за пределы иудаизма. Не подлежит сомнению, что евреи-христиане тяжело пережили этот разрыв и пытались ему противостоять. Если в своих Евангелиях Матфей и Иоанн неоднократно нападают на фарисеев, то у них на то имелись веские причины. Редактирование посланий Павла, забытых на целое поколение, также может считаться одним из свидетельств этого сопротивления. Создав через десять лет после падения Иерусалима Деяния апостолов, Лука активно способствовал возвращению из небытия духовного наследия Павла.

С наступлением эпохи больших церковных соборов, прежде всего Никейского, который сформулировал символы веры (в 381 году Константинопольский собор внесет дополнения), мысль Павла займет надлежащее место. Иногда говорят о «восславлении», но, скорее, речь идет об «отвоевывании». Еще будут эпохи, когда слава Павла окажется в затмении. В IV веке святой Августин объявит Павла своим учителем, но в Средние века западное христианство будет восхвалять Петра в ущерб Павлу. Церквей ему тогда не посвящали. Рыбак с Тивериадского озера, шагавший по водам, больше привлекал воображение простых людей, чем апостол-философ, доказывавший на греческом, что оправдание возможно верой, но не деяниями. Послания Павла изучали только в некоторых монастырях.

Павел вернулся к христианам в эпоху Возрождения. В цивилизованном обществе, благодаря изобретению Гуттенберга, стали доступны основополагающие церковные тексты, и многим открылись значимость и сила посланий Павла. В 1515 году немецкий клирик, магистр философии в университете Эрфурта, монах августинского монастыря в Виттенберге и профессор Виттенбергского университета занялся углубленным изучением Послания к римлянам с целью его толкования. Его внимание привлекла глава 3: «Ибо мы признаём, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона. Неужели Бог есть Бог Иудеев только, а не и язычников? Конечно, и язычников, потому что один Бог» (Рим 3:28–30). И далее: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем» (Рим 3:31).

Мартин Лютер утвердил как главенствующий теологический принцип спасение через веру: Господь не требует от человека оправдания, но дарует его тому, кто верит в Христа. «Итак запомним, что человек оправдывается без дел закона. Только верою». По поводу наречия «только» были пролиты реки чернил, так как у Павла оно отсутствует. Лютеру понадобились годы сражений, чтобы доказать: добавление слова необходимо для правильного понимания мысли на немецком.

Спустя два года Мартин Лютер ознакомил Виттенберг со своими девяносто пятью тезисами. Так родилась церковная Реформа. Она проводилась под знаком написанного Павлом.

Исходя из тактических соображений, Рим возвысил Павла до уровня Петра, но народным святым он так и не стал. В XVIII веке некоторые начали утверждать, будто истинным основателем христианства был не Христос, а Павел.

Есть ли в этом доля истины?

Чтобы ответить на этот вопрос, следует не только задуматься об авторе посланий, но и о том, какую роль в становлении христианства сыграли его проповеди. Следует сопоставить иудаизм и христианство. In fine[39] сопоставить Иисуса и Павла. Задача оказалась не из легких для Реймаруса в XVIII веке, Ницше в XIX веке. И в наши дни протестанты либерального толка повторяют тезис о Павле — основателе церкви, но не для того, чтобы восславить его, а для того, чтобы упрекнуть в создании религии, продолжающей Тору, утяжеленной отталкивающими запретами, за то, что Павел подменил Иисуса-человека воссозданным обликом, «в котором нет ничего человеческого». Иудаисты-реформаторы, вспоминая о проклятии Иисуса их предками, считают сегодня Распятого на Голгофе «истинным еврейским пророком, послание которого чудесно вписывается в рамки религии их отцов». Как пишет протестант Этьен Трокме, «если христианство позднее порвало с иудаизмом, так это потому, что Павел эллинизировал религию, лишив ее иудейских корней. Тарсянин — истинный отец этой новой религии, в которой Иисус не смог бы узнать своего учения». Мишель Кенель, директор департамента исследований Парижского католического института, согласен с тем, что «речь Павла построена на философских и теологических представлениях, заимствованных из греческого мира, чуждых историческому проповедничеству Христа и чаще всего отсутствующих в евангельских текстах». Конечно, в Евангелиях не найдешь таких слов, как «искупление», «оправдание», «совесть», «свобода», но можно ли упрекать Павла за то, что он ввел их в церковный словарь?

Так был ли он основателем христианства?

Едва мы задаем себе этот вопрос, как приходится снова возвращаться к сыну плотника. В памяти нашей возникают названия, которые никогда не упоминал Павел: Назарет, Вифлеем, Капернаум, Иордан, Тивериадское озеро. И образы: рыбаки, их лодки и сети, умножение хлебов, исцеление слепого, воскрешение Лазаря, торговцы в храме, появление перед синедрионом, распятие на кресте. И фразы, которых нет в посланиях Павла: «Да любите друг друга, как я возлюбил вас», «Не судите, да не судимы будете», «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам», «Кто из вас без греха, первый брось в нее камень», «Придите ко мне труждающиеся и обремененные», «Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят». Знал ли Павел хотя бы то, что Иисус умолял Отца помиловать своих палачей, «ибо они не ведают, что творят»? Знал ли он, что сын Марии показал себя как человек среди человеков: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил!» Мы всегда будем перечитывать эти притчи, наполненные овцами и семенами, урожаями и плодами виноградной лозы. Даже если мы вынуждены признать, что религия Иисуса Христа не вполне то же самое, что религия Павла, мы будем смешивать наши слезы со слезами жен на Голгофе.

И разве может у христианства быть иной основатель, чем Иисус Христос?

Мне кажется, я слышу голоса критиков и понимаю их высокомерное снисхождение: «Стоит ли довольствоваться христианством, основанным только на чувствах? Эти слова, знаки, жесты, что вам так дороги… разве вы отрицаете за другими право развить их смысл? Должен ли был молчать святой Августин?»