«Если», 2003 № 10 - Журнал «Если»

Признаюсь, вкус к написанию рецензий я утратил уже давненько — может быть, лет двадцать назад, а возможно, и все тридцать. Я бросил писать их потому, что любой образчик этого жанра может рассказать нам не о том, что представляет собой рецензируемое произведение и его автор, но лишь о том, что представляет собой автор рецензии или, вернее, что он хотел бы собой представлять; а это мне не интересно. Я вовсе не в претензии за это. Напротив, считаю такую линию поведения совершенно естественной: поскольку литературную критику вообще принято относить к литературе как таковой, то и понятно, что от критической статьи или рецензии нельзя требовать того, чего мы никак не требуем от романа, повести или рассказа, то есть истины: достаточно с нас и правдоподобия. Но факт — любое явление может получить энное количество интерпретаций, одна правдоподобнее другой; и уже дело вкуса — выбрать из них наиболее для вас приемлемую. Развлечение не хуже любого другого, если вам надоели кроссворды или приелись стрелялки.

Почему же я все-таки решил тряхнуть глубокой стариной и выступить в роли критика? Отвечаю: неожиданно для себя я столкнулся с литературным явлением, происхождение которого не смог объяснить себе — ни сразу, ни даже по зрелом размышлении. Я имею в виду недавно вышедший в издательстве «Новая Космогония» роман «Хрустальная гора, или Суперналадчик» доселе мне совершенно неизвестного автора Язона Симова.

В отличие от ребенка, плод литературного творчества не появляется на свет случайно, вследствие того лишнего движения, которое, по свидетельству Жванецкого, и делает человека отцом. Создание книги является действием с заранее обдуманным намерением. Но всякий замысел не может возникнуть без понимания той цели, какую желаемо достигнуть. Или, точнее, целей. Потому что их, как правило, не менее двух. Первая не нуждается в объяснении, она выражается даже не словами, но исключительно числами (совсем по Гумилёву: «А для низких дел служили числа»); это цель житейская, сугубо материальная. А вот со второй — сложнее. Вернее, со вторыми — потому что тут начинают уже возникать варианты. Всякая вещь пишется для определенного адресата, даже глубоко личные, казалось бы, дневники. Адресатом может быть читатель, издатель, критик и, наконец, сам автор. Один и тот же замысел будет реализован совершенно по-разному в зависимости от того, кому же текст предназначается.

Но всякая работа имеет свой адрес не только в пространстве, но и во времени. Подавляющее большинство книг пишется для сегодняшнего дня, поскольку и издавать, и покупать их должны сегодня и данную им авторитетную оценку желательно прочитать еще при жизни. Однако существуют работы, создаваемые для будущего — а также и для прошлого, как бы это ни показалось странным. Ведь прошлого как такового не существует, есть лишь его сегодняшнее восприятие; и не менее, чем все сегодняшнее, оно подвержено изменениям. Следовательно, чтобы изменить прошлое, нужно лишь повлиять на настоящее, что и достигается созданием произведений, которые носят громкое звание исторических (что автору таковых вдвойне приятно, поскольку это определение имеет не менее двух смыслов)…

Всю эту затянувшуюся экспозицию я раскрутил единственно для того, чтобы объяснить, какая же нелегкая заставила меня засесть за отзыв об уже названном произведении. Не то чтобы я захотел вдруг похвалить автора или, наоборот, откровенно сообщить, что я о нем думаю. Ни в коей мере меня не обидело, что Я.Симов решил сопричислиться к писательской братии и заявить о себе в литературе: смысл слов со временем меняется достаточно резко, и если сейчас называют музыкой вой и хрипение, исполняемые под «фанеру», то можно ли требовать большего и от слова «литература»? Нет, конечно. Вернее всего, меня заставило сесть за эту работу полное неприятие авторской концепции.

Содержание произведения в общих чертах таково. На отдаленной (ну, разумеется!) планете с многозначительным именем Благера народ исчерпал все запасы долготерпения и, окончательно разочаровавшись в своих властях — в их глупости, бездеятельности и продажности, — решил разобраться с этой проблемой фундаментально, раз и навсегда. А именно — заменить власть людей властью компьютеров, исходя из того, что компьютеры взяток не берут, под себя не гребут, не интригуют друг против друга и, наконец, свои интеллектуальные возможности используют в полной мере. Составление программ для нового правительства было доверено лучшим программистам планеты, вернее, половине их, потому что другая половина вошла в состав комиссии, проверявшей готовые программы в поисках неточностей или каких-либо умыслов с целью нарушить то, что с самого начала было положено в основу всего: полную объективность в отношении всего на свете — ив первую очередь, конечно же, к строжайшему соблюдению принципа всеобщего равенства и прочей мифологии.

Уместным будет заметить, что подобная ситуация в фантастике уже обыгрывалась. С ходу вспоминается, например, Станислав Лем: в одном из его юмористических новелл властвующие компьютеры наводили в подчиненном обществе порядок, превращая людей в диски, из которых можно было выкладывать красивые узоры. Таким образом на планете был наведен безусловный и окончательный порядок.

Однако наличие предшественника, конечно же, не лишает Язона Симова права рассматривать ту же ситуацию, но с совершенно иной точки зрения, без улыбки. Это никак не может послужить поводом для критических замечаний. Зато достаточно претензий возникает при анализе развития сюжета. У Симова действие развивается так: система правящих компьютеров, бесстрастных, бескорыстных, лишенных дружеских, родственных, любовных связей, страстей и желаний, зависти и корысти — всего того, чем в таком изобилии обладают правители из породы людей, — начинает вершить и править. И поначалу вполне успешно. Она беспристрастна и неподкупна. Принимает правильные и справедливые решения. А поскольку в их программы заложены и возможности принуждения (прежде всего путем лишения материальных благ тех людей, что саботируют выполнение правительственных распоряжений или нарушают существующие законы), населению приходится, хочешь не хочешь, жить согласно компьютерным суждениям.

И жизнь налаживается.

Возможно, если бы Симов хотел написать утопию, он этим бы и ограничился. Но, похоже, он оказался человеком достаточно одаренным, чтобы если не понять, то почувствовать: что-то обязательно будет не так, поскольку в жизни утопий не бывает, а жизнь даже и в фантастическом произведении должна сохранять реальные черты — если хочешь, чтобы читатель тебе поверил. И Симов ищет — и вроде бы находит слабые места в создавшейся ситуации: чем сложнее система, тем больше в ней вероятность отказа, сбоя, зависания, глюков, от которых не помогут избавиться ни тройные схемы и линии, ни другие меры увеличения надежности. И хотя правительственную систему у Симова окружают подсистемы контроля и ремонта, это не спасает, потому что и эти устройства обладают теми же слабостями. И когда раз-другой правительственные глюки приводят к принятию и последующему выполнению заведомо неверных решений (ошибочный судебный приговор, когда виновным признается ни в чем не повинный человек, что вызывает в расслабившемся было обществе настоящий ужас), становится ясным: даже в такой великолепной схеме без человека не обойтись. То есть именно без Суперналадчика, который, обладая необходимыми умениями, интуицией и фантазией, своевременно приведет свихнувшееся железо в нормальное состояние.