Королевство Краеугольного Камня. Книга 3. Прощание - Паскаль Кивижер

тем, что весь двор был занят трапезой, и наведалась в комнату Лукаса. Поскольку расставленные всюду стражники все равно бы заметили ее, она решила, что лучше идти открыто, чем таиться и вызывать подозрения. Она громко постучала в дверь, выждала пару секунд и вошла. Там она принялась ругаться на гитару. Стражники, видевшие, как Лукас вышел, решили, что не заметили его возвращения. Ответных реплик слышно не было, однако доктор редко повышал голос. Тем временем Эсме нашла ключ от больницы: его легко было отличить по цветку бузины, и он лежал на виду, на круглом столике. Спасибо, Лукас. Она положила на его место белый камешек, который хранила с того дня, когда они купались в роднике, и вышла, хлопнув дверью. Затем она тихонько проскользнула к больнице, где на стуле ее дожидалась ореховая шкатулка. Спасибо, Лукас, огромное спасибо.

Ночью на Бойне, затерянной на дне глубокой низины у подножия смертельно опасной лестницы, не было ни души, если не считать туш убитых и подвешенных за крюки животных. Мертвая плоть пачкала пятнами плащ Эсме, цепи скрипели, когда она проходила. В глубине стоял прилавок с остро заточенными ножами, и она оставила шкатулку с подписанными склянками прямо на нем.

Выглядела та как полностью оснащенная аптечка, однако во всех склянках был лишь один препарат, самый безвредный из имевшихся у Лукаса ядов – черная белена во всех возможных видах: и порошок, и жидкость, и мазь. Он размял листья с сахаром, разбавил сок спиртом, семена перемешал с дробленым миндалем, а что получилось, подкрасил шафраном или смородиновой настойкой. Характерный запах белены больше не чувствовался, а ее воздействие было сильно снижено. Если принять достаточное количество, возникнут все столь желанные отравителю симптомы: тошнота, рвота, галлюцинации, судороги, спазмы, дрожь, подергивания мышц, учащенное сердцебиение. Но затем неизбежно наступит выздоровление. Потому что даже если съесть все содержимое шкатулки, дыхание не остановится.

Кончив дело, Эсме выскочила за дверь, не мешкая ни секунды. Но тяжелый вечер на этом не кончился: она обнаружила, что к гриве Зодиака привязана лента. Кто был здесь? В низине царила темнота и сырость, а скотобойня напоминала спящего дракона. Она отвязала ленту – вероятно, послание, – сунула ее в карман и вскочила в седло. Поднявшись на самый верх лестницы, ведущей из этой мрачной дыры, она пустила Зодиака галопом несмотря на ночную темень. Мороз кусал ей щеки, ветер спутывал волосы. Она надеялась, что мороз с ветром сотрут с нее всю ту грязь, которая уже начинала в нее въедаться.

Прискакав во дворец, Эсме не сбавила хода. Она пробежала через сад, закинув Лукасу ключ в открытое окно. Он упал рядом с белым камешком на круглый столик, где она и нашла его давеча. Затем Эсме долго путалась в лабиринте лестниц для прислуги. И хотя никогда не плутала в самых диких местах, дворцовое закулисье совершенно сбивало ее с толку. В своей жалкой комнатенке при тусклом свете единственной свечи она с трудом продиралась сквозь написанные на ленте буквы.

«Завтра в семь утра забудь сумку в уборной западного крыла. Забери ее ровно в восемь».

На следующий день в семь утра она оставила сумку, где было сказано; ровно в восемь вернулась за ней. Внутри лежали четыре записки, на каждой точный и часто нелепый адрес, каждый из которых она разбирала подолгу. Очевидно, столь осведомленный обо всех и обо всем враг не знал, как плохо Эсме читает.

«Центр, третий столб на перепутье»

«Портовый холм, красный камень в стене сухой кладки»

Адреса нарочно были выбраны так, чтобы Эсме никого не встретила. Или, напротив, чтобы там были толпы народу, что не меняет сути:

«Ис, овощной базар, тележка третьего торговца»

«Церковь в Брен-ан-Буа, панихида по ювелиру Б., последняя скамья слева, стр. 103 в псалтыре»

Записки были запечатаны, и Эсме не рискнула их открывать. Адреса были набраны буквами, вырезанными из книги – похоже, из одной и той же. Эсме подумала, что, если переставить их в другом порядке, возможно, получится часть того искромсанного романа Элизабет и Гийома.

Доставляя очередную записку, она нарочно задерживалась немного, надеясь заметить адресата. На рынке в Ис она купила чахлой цветной капусты, подольше ее выбирая. Потом забралась на пьедестал фонтана, делая вид, что пьет. К ней подошли две женщины и, сунув на руки младенца, стали просить на пропитание. Когда они наконец отстали от нее и удалились с ребенком, капустой и парой монет, тележка и продавец исчезли. На панихиде по ювелиру ее охряной плащ слишком выделялся на фоне траурных одежд, и она поспешила уйти.

Вечером Эсме, раздеваясь, обнаружила в кармане пятую записку. Как она туда попала, посыльная не знала. Плотная голубая бумага прекрасного качества приятно пахла лавандой. Вместе с ней в кармане лежали две монеты, которые она дала нищенкам, и еще одна, необычная: золотой, как будто пачкавший ей руки. Секунду она разглядывала сверкающий портрет Альберика на ладони. Если б только могла она так же легко укрыть короля Тибо в кулаке и спрятать поглубже в карман, для сохранности… Но вместо этого она сгорбилась над запиской:

«Собачий переулок, щель в семнадцатой ступеньке (и на этот раз не мешкай)».

Собачий переулок имел дурную славу, так что и без предупреждения Эсме не стала бы там слоняться. Она спустилась к порту, где тени бродили среди фонарей, а из темных углов долетали отголоски перебранок. Ступила на лестницу в глубине Собачьего переулка и стала считать ступени, перешагивая через отбросы. На каждой из них пахло по-своему. Четырнадцать – водоросли, пятнадцать – моча, шестнадцать – что-то жареное. На семнадцатой сцепились два кота. Эсме сунула в щель записку и поскорее ускользнула.

На обратном пути она стала соображать: писем было много, слежка прекрасно налажена, плата даже чрезмерная. Те, на кого она работала, были богаты, хорошо организованы и осведомлены. Не пора ли ей обрезать волосы? По дороге до арки она нарвала огромный букет папоротников для малышки Лаванды – предлог, чтобы попросить ее полить ковер в виде карты Краеугольного Камня вокруг Центральной провинции и по ее краям. Попутно она заглянула в швейную мастерскую и стащила ножницы.

На следующее утро доктор Корбьер, выходя из кухни, был первым и, возможно, единственным, кто обратил внимание на ее волосы. Чтобы было заметнее, она их распустила. Волосы уже не доходили ей до пояса, а струились светлым водопадом до середины спины. Лукас сразу пошел к королю.

– Ясно, – встретил Тибо эту новость.

Новость была плохая,