Филумана - Валентин Шатилов

– Ну? – нетерпеливо спросила я.

– Что? – удивленно поднял свои соболиные брови Михаил – Что надумал-то?

– А что я могу надумать? – пожал он плечами. – Вот съезжу сегодня ночью на совет к Михаиле Гагину – без тебя, разумеется, – может, что и прояснится… – – Без меня?

– Вот видишь, ты все сразу поняла.

– Значит, без меня?

– Родная моя, любимая, ладушка ненаглядная. Ты разве не хочешь, чтобы у нас были княжата? Здоровые, веселые, крепкие? Вот и я хочу. Зачем же мы будем делать так, что… Не стану даже и думать о плохом, чтобы не накликать! Прошу только – останься сегодня здесь. А я, как вернусь, сразу тебе все и расскажу. Самым подробным образом. Вот и решим, как быть дальше.

Но, по-моему, он уже что-то решил для себя. И за меня Как бы хотелось мне иметь возможность читать мысли не только посторонних, но и любимого мужа! Хоть иногда. Хоть время от времени…

– Князь Ондрей, останьтесь, пожалуйста, и расскажите вместе с моим мужем, как прошел полуночный совет, – попросила я, когда два молодых князя вернулись под утро с конспиративной встречи.

Статный молодец с нежным, почти девичьим румянцем во всю щеку растерянно заморгал и покосился на моего супруга.

– Все правильно, надо княгине рассказать – ей ведь тоже интересно, – чинно кивнул Михаил и украдкой подмигнул мне. Показывая, что разгадал хитрость. От него самого я могла получить только выборочное изложение событий. Из которого были бы удалены все моменты, кои могут огорчить будущую маму. А так, через незамутненные воспоминания князя Воротынского, смогу увидеть все, что было на самом деле. Без купюр.

– Ну приехали мы, сели в горнице, – подняв глаза к потолку и явно находясь в смущении от своей роли главного рассказчика, начал князь Ондрей. – Окна в горнице были закрыты ставнями, чтоб снаружи, значит, не видно было огня.

Ого, кажется, князь Траханиотов сумел собрать под свои знамена немалые силы – в полутемном помещении присутствовало чуть не тридцать человек. Если этак пойдет, то ца ровому величию придется противостоять почти всей стране. Не знаю, насколько ощутимую помощь смогут ему оказать объединенные силы волхвов и нечисти, но если эти силы были успешно разгромлены пятьсот лет назад, то не вижу причин, почему бы им не быть разгромленными сейчас. Тем более что нечестивые силы далеко не столь мощны, как пять столетий назад! Я бы на месте царового величия серьезно задумалась о перспективах такого противостояния. И поспешила бы решить дело миром С разумными уступками и льготами оппозиционерам.

– Стали мы распределять, кому в каком полку воеводою быть, – продолжал, томясь, князь Ондрей. – Мне решено было. Всеми решено! – Он строго поглядел на меня – не усомнилась ли? – Дать воеводство в Сторожевом полку. Но не первого воеводы, а второго. Князю Михаилу по его родовитости дали первого воеводу в полку Правой руки.

Муженек-то мой – прямо-таки на глазах делает карьеру! Не зазнался б…

– Потом стали думать, где соборную ставку-то устроить, чтоб оттуда уже все дело начать. Князь Дмоховский хотел устроить ставку у себя, в Скарбнице, но потом порешили, что это больно далеко. И приговорили, как сказал князь Петр, – у него, в Кевроле. Ага, тоже вопрос из важнейших: в чьем княжестве ставка будет, тому и верховодить над всеми.

– Ну а потом подняли тост за будущую победу…

Как же, как же – и не один! Впрочем, для этого не было необходимости читать мысли князя Ондрея – достаточно было принюхаться к винным парам, постепенно насыщавшим воздух в горнице.

– Одно мне кажется странным, – задумчиво констатировала я. – Почему пар не бросился на поиски вашей честной компании сразу после того, как не смог захватить всех заговорщиков в Монастырской слободе?

Однако он бросился.

Уже к полудню слуги вокруг стали мрачнеть, а в их мыслях появились панические воспоминания, связанные с посещением базарной площади Девлетовой слободы. Впрочем, то же самое, вероятно, происходило на площадях прочих слобод. Да и на центральной вышеградской площади, под стенами самого кремля.

Картинка во всех головах была одна и та же. Возле вечевого столба стоят двое отроков государевых – то ли из рынд, то ли из лыцаровых детей (что, впрочем, почти одно и то же). Один время от времени бьет в большой гулкий барабан, похожий на винный бочонок, а другой принимается кричать, оглашая царов указ:

«Лета семь тыш шестьсот втораго, серпеня месяца на осьмой день, великай государ, цар и самодержец, со князьями верными решили и приговорили.

Ревнуя к пользе государской и по своему царову изволению, определено бысть – господам воеводам, и князи, и льгаарам. и детям княжиим и лыцаровым всех земель, и служилым людям, и голутвенным, тако же и детям их, и гостям, и посадским. и всякому протчиму жилецкому люду – убоятися бунту и всяческого поругания противу царова величия, како прямо, тако и с оговорками.

Буле же кто в таковом бунте замечен и в сем злопыхательском воровском деле противу великого государя, цара и са-модержеца изобличен, того бить батогами нещадно, невзирая на чин, титл, разряд и родовые заслуги. А побивши, казнить членением, с отделением головы от тулова в последнюю очередь. Сие наказание чинить предписано верным царовым слугам, а такмо, ежели таковых слуг в месте бунтовского злодеяния не окажется, то любому из верных царову величию людей, даже буде они из простаго жилецкого люда. О том накозании доносить не медля царову величию в Семые ворота Вышеградского кремля, где, по признании сего деяния, угодного государю, заслужившим вручена бысть награда – по пять копеек серебром за каждого бунтовщика.

Буде же найдены уже изобличенные бунтовщики и воры против государева дела, кои здесь поименованы, за них даны бысть награды по пятнадцати рублев серебром. А воры те – князь Петр сын княж Тихонов Траханиотов, князь Иван сын княж Порфирьев Дмоховский, князь Михаил сын княж Никитов Квасуров, княгиня Наталья дщерь княж Вениаминова Шагирова, князь Константин сын княж Кондратиев Фелинский, князь Ондрей сын княж Димитриев Воротынский…» – и так перечислялись все без исключения заговорщики, азартно делившие нынче ночью полковые должности в усадьбе лыцара Гагина.

– Да он у вас просто передовой человек, цар-то ваш! – подивилась я. – Государственный муж, опередивший свое время! Это надо же – поголовный террор ввел – без различий феодальных чинов и родовых заслуг! Теперь каждый хватает каждого, предает лютой смерти, а вместо наказания получает пять копеек серебром! Его как звать-то, пара вашего Случайно не Иосиф сын Виссарионов?

– Понимаю твою радость, – мрачно проговорил Михаил. – Ты всегда приветствуешь ростки нового, как там это называется – прогрессивного. А вот то. что мы с тобой в первой пятерке персонально поименованных злодеев, за которых дадут аж по пятнадцати рублев серебром за каждого, – это тебя тоже радует?

– Ну извини, Мишечка, дорогой. Прости. Это не радость – это нервы.

– Это ты меня извини. Натальюшка. Не след мне тебя попрекать было. А как царово величие зовут – это нельзя говорить, это тайна… Впрочем… – Михаил махнул рукой. – Что это я? Царово величие нас на смерть обрек да еще и травить задумал, как волков бешеных, обложить со всех сторон, а я все о секретности его имени пекусь… Тайну эту, поди, все знают, хоть и запретно было вслух имя царово произносить. Морфеем его назвали при крещении. – Как? – поразилась я. – Морфеем, – удивленно взглянув на меня, повторил Михаил. – По батюшке – Морфей Кириллович. Рода Телицыных. А что?

– Да так. Морфем звали одного представителя древнегреческого божественного пантеона.

– То есть языческого божка? – уточнил Михаил.

– Да, конечно. И был это бог сна. Сновидений. Странная аналогия.

– Этот божок тоже приказывал людей четвертовать? Или просто во сне придушивал?

– Да нет. Аналогия другого плана. Ваш Морфей Кириллович ведь пытается навеять своему народу сон золотой про древние времена, когда волхвы вкупе с нечистью властвовали.

– Ты же говорила, что пар опередил свое время? А теперь говоришь —древние времена…

– По методам – опередил. А по идеям, которыми он руководствуется, – это типичный регресс.

– Вот те на! Ты же, радость моя, в регрессе князей обвиняла. Тех, которые против даровой воли выступают. Что они-де страну назад, в удельную раздробленность тянут… Что-то я за твоими мыслями не поспеваю.

– А и поспевать нечего. Просто в вашем мире сплошного и повсеместного регресса все происходит с точностью до наоборот. Если на Земле новое борется со старым, отжившим, то здесь исторически старое борется с еще более древним. Оспаривают друг у друга пальму первенства наибольшей социальной деградации…

Осторожный стук в дверь прервал полет моей научной мысли Михаил отворил. На пороге вырос добрый малый Ондреи. Лицо его было озабоченным, а обычно гладкий лоб бороздили морщины, следы тяжелого раздумья.