Александр III - А. Сахаров (редактор)

А начинался день прекрасно…

Цесаревич очень подружился за время кругосветного путешествия с королевичем Греческим и Датским Георгием. Впрочем, они сблизились ещё раньше, когда император пожаловал Георгия почётным званием офицера русского флота. Наследник и королевич совершили тогда на военном корабле «Орлов» плавание из Петербурга в Копенгаген. И внешностью, и по натуре они были полной противоположностью: цесаревич – ниже среднего роста, королевич Греческий – великан; Николай Александрович – натура пассивная, созерцательная, Георгий – волевой, страстный. Но недаром говорят, что крайности сходятся. И кузены в течение всего путешествия жили, что называется, душа в душу.

Правда, была у них и общая черта – беспечность. Хотя Александр III и предупреждал, напутствуя сына что в Японии нужно держаться осторожно, наследник не внял его советам. А ведь дальневосточный сосед давно уже с тревогой и азиатской недобротой следил за тем, как укрепляется Россия на Тихом океане, как продвигается к Владивостоку великая Транссибирская магистраль. Да и само имя крепости и порта – разве не вызов Японии – владей Востоком!..

Но Николай и Георгий ходили по японским улицам словно по Невскому, простодушно принимая церемонную вежливость островитян, скрывавшую их истинные чувства, за проявление дружелюбия. Накануне они осмотрели святыни и дворцы древней столицы Киото, совершенно опустевшей с тех пор, как двадцать три года назад японский император переехал в далёкое Токио.

Ранним утром в сопровождении свиты цесаревич и Георгий отправились на север. Стоял чудесный апрельский день. Дорога шла между небольших холмов, утопавших в розовом цветении японской вишни – сакуры. Городок Оцу был расположен на южном берегу красивого озера Бив-ко. Наследник ещё издали заметил, что его ждут. Дома были украшены русскими и греческими национальными флагами, а перед въездом в город выстроилась официальная делегация. Приблизившись к именитым гостям, отцы города, одетые в традиционные кимоно, в деревянных сандалиях, склонялись в глубоких поясных поклонах и втягивали, в знак глубокого почтения, по японскому обычаю, с шипением воздух.

Цесаревича попросили занять место в лёгкой двуколке, убранной ветками сакуры. Одна за другой, целая вереница колясок тронулась с места, продвигаясь по узким улочкам Оцу. За шпалерами полиции толпились многочисленные зрители, которые громкими криками приветствовали чужестранных гостей. Стражи порядка едва сдерживали толпу. Но далеко не все лица выражали дружелюбие; наследник ловил злые взгляды и слышал неприязненные голоса. Теперь он вспомнил слова отца:

– Японцы ищут пространства для экспансии своей перенаселённой страны. А великорусские колонисты укрепились на континенте и Сахалине. Не забывай об этом соперничестве…

Рикши, тянувшие двуколки, плавно бежали между оглоблями. Экипажи съезжали вниз, по наклону главной улицы, к высокому зданию префектуры. Через переулок они выбежали в центр города, где было множество красочно-ярких магазинов. Постепенно середина и хвост вереницы опустели: Барятинский, Оболенский, Волков выбрались из двуколок, чтобы купить сувениры. Видевший это великий князь Георгий пробормотал:

– Ни греки, ни тем более датчане никогда бы не поступили так, как эти легкомысленные русские!..

В этот момент стоявший на правой стороне улицы здоровенный полицейский вдруг кинулся к двуколке наследника российского престола. Он с размаху рубанул цесаревича саблей – шляпа наследника слетела на мостовую, и из раны на его голове хлынула кровь. Затем полицейский перебежал на другую сторону коляски и уже занёс руку для второго и, возможно, смертельного удара, но его предотвратил королевич Георгий.

Выпрыгнув из двуколки, он что есть силы хватил полицейского по голове дубиной. Тот грохнулся на землю. Никого из свиты наследника рядом не оказалось, и японцы внесли Николая Александровича в магазин сукон. Между тем покушавшийся попытался подняться. Полицейские на глазах у Георгия выхватили сабли и набросились на фанатика, нанося ему удар за ударом. Королевич с изумлением наблюдал, как несчастный, которому уже снесли полчерепа, всё ещё потрясал кулаком в его сторону, гневно проклиная Георгия за вмешательство.

Королевич поспешил в магазин сукон, где цесаревичу оказывали первую помощь. Рана на голове не была опасной, но Николай потерял много крови, которую никак не удавалось остановить. Пожилой японец, видимо, хозяин магазина, намочил полотенце в полоскательнице, но Георгий заметил, что вода была грязной, и приложил к ране свой носовой платок. Тотчас принесли в кувшине чистую воду из колодца, находившегося во дворе за магазином. Наконец появилась свита наследника – перепуганная и подавленная случившимся.

Покушение совершил самурай Цуда Санзо. По официальной версии, это был фанатик-одиночка, однако Георгий тогда же получил сведения, что покушавшийся принадлежал к тайной организации самураев, которые поклялись бороться с Россией всеми возможными средствами. Полицейский получил приказ убить наследника.

Тотчас из Гатчины последовала телеграмма:

ОСТАВИТЬ ДАЛЬНЕЙШЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ ТЧК НЕМЕДЛЕННО ИДТИ НА ВЛАДИВОСТОК

13

– Я десять лет мечтаю построить железную дорогу из Европейской России и до Дальнего Востока… Это окончательно утвердит Россию на Тихом океане и заставит дрожать япошек и китайцев… И поставит на место Германию и Англию в их неумеренных аппетитах…

Император принимал нового министра путей сообщения Витте, как и прочих лиц в последние годы, в бильярдной Большого Гатчинского дворца.

Сколько врагов оказалось у этого человека, который осмелился надерзить самому государю, когда был управляющим Юго-Западными дорогами! Всевозможные недоброхоты, мешая правду с небылицами, наушничали и министру двора Воронцову-Дашкову, и генерал-адъютанту барону Фредериксу, и даже Минни.

Они твердили, что Витте – тёмная личность, аферист и взяточник, что для него все средства хороши в достижении своей цели, а цель эта одна – обогащение. Ещё судачили, будто новый министр был под судом за какое-то мошенничество, но тут уже государь не выдерживал и смеялся:

– Да я сам настоял на том, чтобы Витте препроводили на съезжую!..

Дело же было так.

В декабре семьдесят шестого года, когда вовсю уже шли приготовления к войне с турками, потерпел крушение поезд с новобранцами, направлявшийся в Одессу Состав свалился с насыпи в страшную метель и загорелся, причём число жертв превысило сто человек.

Роковую оплошность допустил дорожный мастер, ремонтировавший путь: он снял лопнувший рельс и решил зайти в соседнюю будку, чтобы погреться и попить чайку. Когда случилась беда, мастер выскочил из будки, потрясённый ужасом катастрофы, потерял рассудок и убежал невесть куда.

Прокурор курского окружного суда, желая успокоить общественное мнение, а лучше сказать, либеральную чернь, решил сделать козлами отпущения директора Русского общества пароходства и торговли и Одесской железной дороги адмирала свиты его величества Чихачёва и начальника движения Витте, ответственность которых за происшедшее была, конечно, ничтожной. В результате халатности дорожного мастера (которого так и не могли найти), Чихачёва и Витте приговорили к четырём месяцам заключения каждого.

Но началась война, и Чихачёв был назначен начальником обороны Чёрного моря, а Витте фактически вступил в управление Одесской железной дорогой. Судимость, что называется, висела над ними в образе дамоклова меча. И тогда Витте, со свойственной ему дерзкой решительностью, отправился к главнокомандующему русской армией великому князю Николаю Николаевичу и подал рапорт, прося без промедления посадить его в тюрьму.

Великий князь очень удивился и спросил, чем вызван такой необычный рапорт.

– Ваше высочество! Меня побуждают поступить так очень простые соображения, – отвечал Витте. – Перевозка всей армии на Дунай и обратно будет во многом зависеть от моей деятельности. А при теперешнем неустройстве железных дорог дело это потребует особенной тщательности. Если всё окончится счастливо и мне удастся благополучно перевезти действующую армию, то что же меня ожидает? Всё равно после войны я должен буду сесть в тюрьму и находиться в ней четыре месяца. А если, не дай Бог, что-нибудь стрясётся? Тогда уж вместо четырёх месяцев мне придётся провести в заключении значительно дольше. Итак, гораздо проще отсидеть в тюрьме во время войны четыре месяца.

Николай Николаевич улыбнулся:

– Даю вам слово, если вы перевезёте армию туда и обратно без несчастных случаев и вообще без крупных беспорядков, я буду просить за вас. Уверен, мой августейший брат уничтожит приговор суда и сидеть вам в тюрьме не придётся.